История Русской армии
Шрифт:
Пока Гейман добивал Мухтара на Деве-Бойну, отряд генерала Лазарева 9 октября подступил к Карсу и 13-го начал осадные работы. Осадный корпус поступил под командование Лорис-Меликова. Великий князь отбыл в Тифлис к исполнению своих обязанностей наместника (генерал Обручев остался). Блистательный штурм в ночь на 6 ноября дал нам Каре и завершил фактически войну на Кавказе. Каре взят ночным штурмом 1-й гренадерской, 40-й пехотной дивизиями и Кавказской стрелковой бригадой. В крепости взято 303 орудия. Из гарнизона в 25000 человек 3000 перебито на штурме, 5000 больных и раненых, 17000 с 5 пашами и 800 офицерами сдалось в плен. Наш урон при этом — 2 генерала, 75 офицеров, 2196 нижних чинов.
По взятии Карса часть войск была двинута в Эрзерумский район на усиление Геймана. Мероприятие это имело печальные последствия, усилив и без того большую скученность, лишенных медикаментов, ютившихся в грязных туземных хижинах и землянках войск, и в ту
Батумская операция
Операции Кобулетского отряда генерала Оклобжио против Батумского турецкого корпуса Дервиш-паши развивались независимо от общей обстановки на театре войны. 12 апреля 1877 года генерал Оклобжио перешел границу и 14-го занял высоты Муха-Эстате, где прочно укрепился. Действовать ему пришлось в труднопроходимой местности и в тяжелых условиях (враждебное население, трудность подвоза, недостаток горной артиллерии). По выделении Ардаганского отряда у генерала Оклобжио осталось всего 14000 человек при 48 орудиях против двойного превосходства сил Дервиш-паши. Действия Кобулетского отряда отличались медлительностью и вялостью. Турецкая армия имела время изготовиться и занять крепкую позицию у Цихидзири. Генерал Оклобжио, пойдя на сближение с неприятелем, занял 29 апреля позицию у Хуцубани, где бездействовал полтора месяца. 12 — июня он атаковал Дервиша при Цихидзири, но был отражен (что совпало с зе-винской неудачей), эвакуировал Хуцубани и отошел на апрельские позиции при Муха-Эстате, где занял чисто оборонительное положение. Дервиш-паша дважды атаковал Муха-Эстате — 1-го и 12 августа, но оба раза был отбит. Кобулетский отряд (поступивший под команду генерала Комарова) простоял здесь 5 месяцев. 15 ноября турки внезапно отступили на Цихидзирскую позицию: после падения Карса Дервиш боялся быть разбитым превосходными русскими силами.
В первых числах января 1878 года великий князь Михаил Николаевич предписал генералу Комарову{217} возобновить наступление на Батум. 18 января — за сутки до перемирия — генерал Комаров снова атаковал Цихидзири и был отбит, напрасно понеся большие потери. На следующий день была получена депеша о перемирии, отдавшем Батум и Эрзерум России.
Разбор войны 1877–1878 годов
Политически война 1877–1878 годов далеко не дала того, что смогла бы дать. Берлинская капитуляция Горчакова была менее почетной, нежели Плевненская капитуляция Османа-паши. Европа присвоила себе плоды русских побед Россия была жестоко унижена.
Задержанная робкой дипломатией по первому боцманскому свистку с английского броненосца у самых стен Царьграда, победоносная русская армия болезненно переживала это национальное унижение. На родине же настроения мало чем отличались от послесевастопольских{218}. Ответственность за все ложится целиком на неспособных руководителей российской великодержавной политики, поражавших чрезмерной впечатлительностью и полнейшим отсутствием выдержки.
Стратегически война эта — за исключением последнего месяца кампании — дала сплошь отрицательные образцы. О турецкой стратегии мы и говорить не будем — ее просто не существовало.
Человек обаятельный, любивший войска и любимый ими, великий князь Николай Николаевич не был полководцем. Мы можем лишь догадываться о затруднениях Государя при выборе главнокомандующего. Существовавшее Положение о полевом управлении войск было составлено генералом Милютиным (как впоследствии генералом Сухомлиновым) определенно в пользу военного министра. Назначить же Милютина, никогда ничем не командовавшего, Государь при всем своем доверии к нему как к администратору не мог. Все называли Барятинского, но это было бы афронтом Милютину. Единственным выходом для Государя явилось назначить своего брата, но задним числом можно лишь пожалеть, что главнокомандующим не был назначен победитель Шамиля. Ответственнейшая должность главнокомандующего явно превышала силы и способности великого князя Николая Николаевича. У него отсутствовало первое и основное качество полководца — сила духа. Он терял голову при неудачах: его отчаянная телеграмма князю Карлу после Второй Плевны, упадок духа после Третьей — когда он находил дальнейшую кампанию безнадежной достаточно это показывает. Он мог бы еще занимать эту должность без ущерба делу при непременном, однако, условии наличия хорошего и знающего свое дело начальника штаба. Таковым, конечно, не мог считаться генерал Непокойчицкий, роль которого (подобно роли Янушкевича{219} при Николае Николаевиче — Младшем 37 лет спустя) была ничтожной. Юрий же Данилов{220} ставки 1877 года именовался генералом Левицким и пользовался дружной ненавистью всей армии. Его считали главным виновником всех неудач, что следует, однако считать преувеличенным.
Основным пороком нашей стратегии в эту войну является беспримерная, неслыханная в военной истории разброска сил. Желая решительно всюду иметь заслоны, наша Главная Квартира буквально распыляет армию: два корпуса — под Рущук, один — в Добруджу, один — на Балканы, один — под Никополь, один оставлен на Дунае… Ни один из фасов этого трехстороннего каре не оказывается способным на сколько-нибудь решительные действия. Для главной задачи перехода Балкан — операции, в которой и заключался весь смысл войны, назначено всего десять батальонов генерала Гурко! Корпус Радецкого удерживают на линии Балкан — и в пасть врагу шлют слабый отряд, пусть и с выдающимся начальником. Результат — Эски-Загра. Прагматическое изучение военной истории — обобщение, синтез — у нас отсутствовало (заучивали механически факты и цифры). Результатом этого и явилось то упорное применение нелепой идеи стратегического авангарда, которой у нас характеризуется всякое начало кампании. В 1853 году уже едва не случилось катастрофы при Баяндуре, но опыт с Орбелиани пропал даром, и в 1877 году посылают Гурко. И этот опыт тоже пропадает даром — Старая Загора в мельчайших подробностях повторится под Тюренченом. Более того, Тюренчен в свою очередь будет воспроизведен в 1914 году под Опатовом!
К началу июля 1877 года у нас получилось, таким образом, следующее положение:
1) ведут войну — 10 батальонов (на главном стратегическом направлении);
2) смотрят, как ведут войну, — 120 батальонов (на второстепенных направлениях, в различных резервах и наблюдательных отрядах);
3) вовсе не ведут войны — 60 батальонов (VII и Х корпуса, созерцающие закат солнца в новороссийских степях и на Черном море).
Это момент наших первых неудач. Чрезвычайно характерно употребление, которое наша Главная Квартира делает тогда из своего единственного резерва XI корпуса, оставленного на Дунае. Она его разменивает на мелочи, распыляет на три отряда, двинутых в три направления и не принесших, вследствие этой распыленности, ни малейшего облегчения на фронте. Одна его дивизия (11-я пехотная дивизия) двинута не на почти что обнаженную Шипку и не под Плевну, где только что случилась неустойка, а куда-то в пустопорожнее пространство под Осман-Базар для более чем проблематичной связи Радецкого с цесаревичем. Суворов, между тем, учил: Идешь в бой, снимай коммуникацию! Однако суворовские заветы игнорировались милютинской армией, как до того игнорировались армией гатчинской. Другая дивизия (32-я) раздроблена. Одна бригада двинута под Плевну (для большего беспорядка — со штабом корпуса), другая оставлена в Румынии, и это несмотря на то, что на фронте важна была каждая рота!
Будь следом за Гурко двинут за Балканы весь VIII корпус Радецкого (а не только 2 полка), мы никогда не имели бы Эски-Загры. Сулейман запросил бы помощи — он никогда не мог бы надеяться одолеть равные силы русских в полевом бою. Ему на помощь, бросив Плевну, поспешил бы Осман, и у русской стратегии сразу развязались бы руки. Если же на усиление VIII корпуса был бы сразу двинут целиком с Дуная и XI, то Шейновская битва произошла бы уже в июле, а не в декабре; Филиппопольская победа — в начале августа, а не в январе. Робость, половинчатость и рутина нашей Главной Квартиры, бесцельно разбросавшей свои силы, затянули войну на полгода. Это имело следствием лишнюю жертву ста тысяч жизней, не говоря уже о жестоких страданиях войск в зимний холод, о громадных материальных затратах и о моральном ущербе, причиненном России тремя Плевнами (что сейчас же сказалось на отношении к нам Европы).
Если главная наша ошибка заключалась в том, что мы не двинули сразу же по переправе VIII и XI корпусов за Балканы, то следующая заключалась в бесцельной экспедиции в Добруджу XIV корпуса — добровольном ослаблении нашей и без того недостаточной армии на целый, даром там пропавший для войны корпус.
Исследователя этой войны не может не поразить то обстоятельство, что в то время, как на фронте требовали за две тысячи верст из Петербурга гвардию и 24-ю дивизию, а из Москвы — гренадер и в ожидании их приостановили на два месяца всякие активные операции, все необходимые для армии войска были тут же — не за 2000 верст, а за 100–200 от театра военных действий. Это были VII и Х корпуса, уже мобилизованные и уже сосредоточенные в Херсонской губернии и в Крыму. Если в апреле могли еще быть кое-какие, пусть и неосновательные, сомнения относительно возможности турецкого десанта, то в половине июня — по переходе нами Дуная — Турции было уже не до десантов. Ведь и высадка союзников в Крыму могла состояться лишь потому, что русские войска эвакуировали княжества. Оставайся Паскевич на Дунае — в Крыму не высадилось бы ни одной неприятельской роты.