История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостоятельности (1240-1589). Отдел второй: 1448-1589
Шрифт:
Единственное сочинение Максима против латинян, не обращенное к Николаю Немчину и вовсе о нем не упоминающее, есть «Слово похвальное к св. апостолом Петру и Павлу, в том же обличения и на латынския три большия ереси». Обличаются здесь, довольно, впрочем, поверхностно, именно лжеучения латинян о чистилище, об исхождении Святого Духа и от Сына и об употреблении опресноков в таинстве Евхаристии. Слово это – одно из наименее удачных сочинений Максима Грека (1.180–212).
Обличив иудейство, язычество, латинство, Максим счел недостойным своей ревности оставить без обличения магометанство и написал против магометан три сочинения (1. 77–78). В «Слове обличительном на агарянскую прелесть» он говорит, что есть три главных признака истинности какой-либо веры или учения: если оно дано от Самого Бога, если внесено в мир чрез мужа праведного и благочестивого и если оно согласно с догматами и преданиями святых пророков, апостолов и отцов Церкви, и потом доказывает, что, напротив, Магомет был человек нечестивый и обманщик, что учение его совершенно несогласно с догматами святых пророков, апостолов и отцов Церкви и что он послан не от Бога, а от антихриста и был его предтечею, – Слово растянутое, в высшей степени бранчивое, непрямо направленное к своей цели и имеющее мало силы и доказательности (1. 77–130). В «Слове втором о том же к благоверным на богоборца пса Моамефа» Максим рассуждает, что близко уже время пришествия антихриста, близка кончина мира, «яко же Божественная Писания учат нас, явьственне глаголюща: на осмом веце быти хотящу всех устроению», и в подтверждение своих мыслей представляет яркую картину быстрых успехов магометанства в тех самых странах, где прежде процветало христианство, и указывает на отпадение многих христиан от веры, на умножение ересей в Церкви Христовой, на оскудение в мире веры и любви, на войны и кровопролития во всей Европе, а под конец убеждает христиан отложить дела тьмы и облечься в оружия света, не скорбеть посреди бедствий и притеснений от магометан, но радоваться и благодарить Христа за ниспосылаемые
Полемику свою против иноверцев и неправославных Максим заключил «Словом на арменское зловерие». Сказав в начале Слова, что армянское зловерие, слагающееся из разных ересей, заключает в себе три наибольшие заблуждения, состоящие в том: а) будто Иисус Христос пострадал и умер на Кресте не только человечеством Своим, но и Божеством; б) будто Он по Вознесении на небо совлекся человеческой плоти и в) будто в Нем одно естество, а не два, Максим останавливается на одном первом заблуждении и опровергает его частию текстами Священного Писания и соображениями разума о невозможности для Бога умереть, а частию историческими сказаниями, например о том, что во дни святого Прокла какой-то отрок был восхищен на небо и слышал там пение Трисвятой песни без прибавления «Распныйся за ны», которое делают армяне, и под. Слово это адресовано Максимом какому-то «другу верну и брату возлюблену», которому и советует он отказаться от дружбы и общения с армянами и облечься во всеоружие Богословия премудрого Иоанна Дамаскина для отражения всякого рода ересей (1.169–180).
Из сочинений, написанных Максимом против суеверий разного рода и апокрифов, наибольшая часть относится к астрологии. В числе апокрифов, или лживых книг, которые издавна проникали в Россию и которые запрещалось русским читать, находилось и «звездосказание». Но в дни Максима Грека распространению астрологического учения в России особенно содействовал известный Николай Немчин. Он увлек боярина Федора Карпова, еще какого-то инока, бывшего игуменом, и около 1524 г. написал в астрологическом духе послание к дьяку Мунехину. Максим, видевший на опыте в Италии, где астрология тогда господствовала, к каким гибельным последствиям приводила она, вооружился против нее со всею ревностию. Он написал против астрологии четыре послания: к самому Николаю Немчину, весьма краткое (1. 455), к боярину Федору Карпову в 1524 г. (1. 347; снес.: Опис. рукоп. Моск. Синод, библ. 2. 2. 540), к бывшему игумену, увлеченному Николаем Немчином (1. 446), и к какому-то неизвестному князю, находившемуся в несчастии (1. 435); три особые статьи, или Слова, из которых в двух опровергает вообще астрологические заблуждения, а в третьей – преимущественно астрологическое предсказание о приближавшемся будто бы всемирном потопе (1. 377, 399, 457), и, наконец, нарочито касался того же самого предмета в некоторых других своих сочинениях (2. 52, 154; 3. 205). В подтверждение своих мыслей Максим приводил изречения Священного Писания и святых отцов, мнения древних философов и поэтов, примеры из священной и гражданской истории и доказывал, что астрологические суеверия и заблуждения ниспровергают учение о Промысле Божием, подрывают свободу и нравственность человека, ведут к нечестию и отчаянию и заставляют признавать Самого Бога, Творца мира, виновником зла (2. 59–79). Кроме того, Максим критически разобрал в особых статьях еще следующие апокрифы и книги с апокрифическими мыслями и верованиями: а) баснословное сказание Афродитиана Персианина об обстоятельствах Рождения Иисуса Христа и поклонении волхвов (3. 125); б) сказание об Иуде предателе, будто он не удавился по возвращении тридцати сребреников, а жил еще несколько лет (3. 150); в) сказание о том, будто по Воскресении Спасителя солнце не заходило целую неделю и был во всю неделю один светлый день (3. 164); г) книгу «Люцидариус», переведенную с латинского и излагающую в форме разговора между учителем и учеником разные апокрифические мнения и суеверия по вопросам о Боге, мире, человеке и животных (3. 226); д) книгу толкований Иоанна Людовика Вивеса на блаженного Августина, также, вероятно, переведенную на русский язык и содержавшую в себе, кроме астрологических бредней, ложные мнения о рае, аде, воскресении мертвых и др. (3. 205). При разборе всех этих лжеучений Максим старался показать, что они несогласны с учением Священного Писания и отцов Церкви, а иногда – что они заключают в себе и внутреннее противоречие. Опровергая заблуждения, изложенные в апокрифических писаниях, Максим не оставлял без внимания и тех суеверий и предрассудков, какие встречал в устах и жизни русского народа. И одни из них, каковы верования в волшебство, чародейство, оклики, встречи, обличал в разных местах своих сочинений, где находил более удобным, а против других написал даже особые статьи, например против ложных мнений: а) будто ради погребения утопленников и убитых бывают стужи, гибельные для земных прозябений (3. 170); б) будто Адам дал прельстившему его дьяволу рукописание на вечное рабство (1. 533); в) будто кто не поспеет к чтению Евангелия на литургии, тому и вовсе не следует быть при совершении ее (3. 98).
Второй отдел сочинений Максима Грека составляют сочинения нравоучительные. Одни из этих сочинений относятся ко всем христанам и касаются более или менее или нравственности христианской вообще, или частных ее предметов, а другие относятся только к некоторым классам христиан, и именно к властям предержащим и инокам или даже к отдельным лицам.
Из сочинений, касающихся христианской нравственности вообще, четыре изложены в форме собеседований Максима с собственною душою и три – в форме поучительных и обличительных Слов. В первом собеседовании Максим напоминает своей душе об образе Божием, которым она украшена, о горнем ее отечестве, о венцах небесных, ей уготованных, и затем обличает ее в ее привязанности к земле, в покорности страстям: сладостратию, суетной славе, лихоимству, фарисейству и другим, угрожает ей вечными муками, заповедуя не прельщаться «ересию», будто по смерти в огне чистилищном очищаются греховные скверны; убеждает свою душу познать себя, блюстися от всех козней дьявола, бегать всего греховного и всячески заботиться о стяжании христианских добродетелей, которыми благоугождается Бог (2. 5). Во втором собеседовании он говорит душе, что вот приблизилась святая Четыредесятница, время самое благоприятное для покаяния и исправления себя, и призывает свою душу восстать от греховного сна, уподобиться мудрым девам, ожидающим Жениха, взять Крест свой и следовать за Христом; рассматривает свою жизнь при свете евангельского учения о блаженствах и находит в себе одни только грехи и недостатки и снова возбуждает свою душу восстать от сна, убояться Судного дня и украшать себя всякими добрыми и богоугодными делами (2. 119). В третьем собеседовании Максим объясняет душе своей, что не удалением из мира, не черными одеждами, не иноческими обетами, данными, но неисполняемыми, благоугождается Бог, но чистою верою, честным житием и добродетелями и что потому надобно трезвиться и блюстися козней дьявола, преодолевать свои похоти и стяжать страх Божий и Божественную любовь, которая есть исполнение всего закона (2. 148). В четвертом собеседовании, которое состоит все из десяти-двенадцати строк, Максим, сказав душе своей, что ее ожидает вечный огнь за ее нечестие, убеждает ее, чтобы она убоялась, восплакала, удалилась от своей злобы и показала дела истинного покаяния, доколе есть время, всегда омывая себя теплыми слезами и не надеясь на огненное очищение по смерти (2. 247).
Что касается до Слов, то в одном из них Максим сначала изображает бесконечную любовь Божию, как она явилась в сотворении человека, в промышлении о нем и особенно в его искуплении, а потом резко обличает людей в неблагодарности Богу, непокорности, противлении Ему, в нечестии, и в частности укоряет властителей и судей за их неправосудие, сребролюбие и мздоимство, также пастырей Церкви за их пристрастие к стяжаниям и недостаток любви к бедным и несчастным, и всех убеждает исправиться и жить праведно и благочестиво (2. 185). Во втором Слове, написанном по случаю победы великого князя над крымским ханом (в 1541 г.), Максим, сказав также о бесконечной любви Божией, явленной в искуплении человека и в дарованной князю победе, призывает сынов России быть благодарными к Господу, жить в единомыслии и взаимной христианской любви, повиноваться великому князю, митрополиту и епископам и прославлять имя Божие добрыми делами (2. 277). В третьем Слове, которое написал Максим по случаю страшного пожара, истребившего город Тверь и соборный храм, богато украшенный местным епископом Акакием, сначала обращается с краткою молитвою к Богу этот епископ и просит открыть, чем согрешили пред Ним тверитяне и заслужили Его гнев, а потом пространно отвечает Сам Бог, что они прогневляют Его наиболее своим фарисейством, заботясь только о доброгласном пении, шуме колоколов, многоценном украшении икон, а не о честном житии, своим лихоимством, хищениями, притеснением вдов и сирот, своими верованиями в звезды, своими языческими обычаями, гуслями, тимпанами, играми, плесканиями, своим пьянством и студодейством, что самые их пастыри являются по своей жизни наставниками всякого бесчиния, невоздержания, винопития и взаимной вражды; наконец, призывает грешников покаяться и сотворить плоды, достойные покаяния (2. 260).
К сочинениям Максима, касающимся частных предметов христианской нравственности, частных добродетелей и пороков, можно отнести: а) Разговор души с умом о страстях: здесь решаются вопросы, откуда в нас страсти и как укрощать их, в частности – откуда страсть или пристрастие к звездословию и как оно пагубно (2. 52); б) две краткие статьи об обетах: в одной доказывается, что
Сочинения Максима, обращенные к предержащим властям, имеют преимущественно учительный характер. В таком роде написаны три послания к великим князьям нашим. В послании к великому князю, вероятно Василию Ивановичу (2. 346), Максим раскрывает мысли, что всякую земную державу украшают и делают уважаемою от соседей мудрость царя, срастворяемая всякою правдою, кротостию и заботливостию о подданных, а вместе правда и правость соправящих царю князей и бояр, их прилежание и еще более их единомыслие и друголюбие, но что преимущественно благоденствие и процветание царств зависят от Бога, который, как показывает священная история, то милует и возвышает их за их благочестие и покорность Ему, то наказывает и уничижает за их нечестие, а потому крепчайшее утверждение для земных царей составляют вера, надежда и любовь христианская, выражающиеся в исполнении заповедей Божиих (2. 338). В послании к великому князю Ивану Васильевичу Максим говорит, что благоверный царь должен постоянно взирать на образ Царя Небесного – Христа Бога и подражать Ему в правосудии, кротости и милосердии, на Него одного уповать и прославлять Его своими делами; советует царю читать в руководство себе послание блаженного Фотия, Цареградского патриарха, к болгарскому царю Михаилу; сознается, что последние греческие цари уничижены Богом и лишились своего царства не за что другое, как за великую гордость, иудейское сребролюбие и лихоимство, за то, что отнимали имения у своих подручников, оставляли в презрении и скудости своих бояр, не защищали обидимых вдовиц и сирот, и убеждает великого князя не следовать такому примеру греческих государей, а устроять правдою и благостию потребное и полезное для своих подручников, сподоблять чести митрополита и епископов, беречь и награждать князей, бояр, воевод и воинов, ограждать и призревать убогих, сирых и вдовиц (2. 346). В послании к «благоверному царю», не названному по имени, но, по всей вероятности, Иоанну Васильевичу, Максим учит, что истинный царь и самодержец – тот, который не только правдою и благозаконием управляет своими подданными, но и старается господствовать над бессловесными страстями и похотями собственной души, и что потому царь должен избегать сребролюбия, славолюбия, сластолюбия, ярости, гнева, пьянства и подобного, а украшать себя всякою правдою, кротостию, чистотою, милосердием и благотворительностию. Между прочим, здесь заповедуется царю, чтобы он считал своим лучшим советником не того, который вопреки правде возбуждает его на рати и войну, а того, который советует любить мир и примирение с соседними народами, и чтобы царь старался исправлять «священнические недостатки», и именно духовных пастырей, которые вклады царей и князей, данные церквам на прокормление нищих и сирот, употребляют только на самих себя да на своих племянников и сродников (2. 157).
Известно одно только обличительное сочинение Максима, «излагающее с жалостию нестроения и бесчиния царей и властей последняго жития». Здесь Максим рассказывает, что однажды он, путешествуя, увидел жену, сидевшую при пути в черной одежде, как бы вдовицу, и горько плакавшую, а вокруг были звери: львы, медведи, волки, лисицы. Жена эта открыла Максиму по его просьбе, что она – одна из благородных и славных дщерей Царя Небесного, что имя ей Василиа – царство. Сетует же она и неутешно плачет от того, что владеющие ею, т. е. царством, в настоящие времена большею частию славолюбцы и властолюбцы, которые притом, будучи одолеваемы сребролюбием и лихоимством, морят своих подданных всякими лютейшими истязаниями, тогда как древние ее рачители и обручники, каковы были Давид, Мелхиседек, любили правду, кротость, мир; что ныне облеченные властию беззаконно и богопротивно пируют с гуслями, сурнами и тимпанами, со всякими смехотворениями, сквернословием и буесловием, не приемлют ни духовного наставления священников, ни сетования многоискусных старцев, не внимают прещению самих богодухновенных Писаний; что вообще нет ныне «царей благоверномудренных», – все заботятся только о себе, как бы расширить пределы держав своих, ополчаются друг на друга, терзают друг друга, как дикие звери, а о Церкви Христовой, люто терзаемой от измаильтян, не имеют никакого попечения (2. 319). Хотя эта сетующая жена Василиа, как очевидно, представляла собою не Россию одну, а скорее, Европу или вообще земное царство и устами ее Максим хотел выразить собственную жалобу на современных властителей, которые, предаваясь только порокам и заботясь о расширении своих государств, не хотели подать руку помощи родной ему Греции, терзаемой турками, но естественно, что при изображении разных недостатков предержащих властей он всего ближе мог иметь в виду власти земли Русской.
Относительно иноческой жизни три нравоучительные сочинения Максимом написаны в учительном роде и одно – в обличительном. В «Слове к хотящим оставляти жены своя без вины законныя и ити во иноческое житие» он учит: ни о чем столько не печется Бог, как о нашем вечном спасении, а достигнуть спасения возможно только чрез веру, чрез удаление от грехов и исполнение заповедей Божиих. Так и спасались еще ветхозаветные праведники, хотя они жили с женами и были обременены житейскими попечениями. Так же могут спасаться и христиане, законно живущие с своими женами и не ищущие, по заповеди апостола, разрешения с ними (1 Кор. 7. 27). Если же кто по легкости ума помыслит вступить в иноческое житие, расторгнув вопреки заповеди апостола союз с своею женою, такой пусть прежде искусит себя в мирском житии, не в состоянии ли он и там исполнять заповедей Божиих. Если увидит, что в состоянии, то пусть не разлучается с своею женою и да пребывает в исправлении добрых дел. Пусть он знает, что иноческое житие, которого желает, не что иное есть, как прилежное исполнение спасительных заповедей; кто исполняет заповеди Христа с прилежанием, с несомненною верою и с теплейшим желанием угодить Богу, тот будет вменен от Него и наречется инок, хотя бы и в «бельческом чине» отошел из мира (2. 231). В «Поучении к инокам о исправлении иноческаго жития» Максим говорит, что они избрали для себя путь ко спасению узкий и прискорбный, который состоит в самоотвержении и последовании за Христом, а потому должны обуздывать все свои внешние чувства – очи, уши, язык и прочие, умерщвлять свои страсти и удаляться всякого злого обычая; должны украшать не внешний свой куколь многопестрыми шелковыми тканями, а мысленный куколь своего внутреннего человека, т. е. свой ум, частыми поучениями в слове Божием, трезвенными молитвами и богоугодными бдениями; должны ходить достойно своих обетов со всякою чистотою, смиренномудрием и братолюбием нелицемерным (2. 220). В «Послании к некоим инокиням» Максим объясняет им, что начало премудрости, т. е. спасения души, есть страх Божий, т. е. исполнение заповедей Божиих, а потому напрасно трудятся те, которые думают спастись только воздержанием от брашен, долгими молитвами и бдениями; что если и нужно снисходить человеческой немощи, то снисходить лишь тогда, когда снисхождение не противно заповедям Божиим и не разоряет отеческих иноческих уставов, каковы: нестяжательность, безмолвие, несребролюбие, нелихоимство, смиренномудрие, кротость, любовь нелицемерная – и что более всего надобно заботиться о нестяжательности и милосердии к бедным и несчастным для стяжания себе сокровища на небеси (2. 394). Наконец, в «Стязании о иноческом жительстве между Филоктимоном – любостяжательным и Актимоном – нестяжательным» первый спрашивает: что лучше – иметь ли довольно стяжаний и всегда жить в обители и пребывать в пениях и молитвах или ради снискания пищи всегда скитаться вне своей обители, обходить грады и страны и, если что дадут, радоваться и хвалить давшего, а если не дадут, сетовать и злословить не давшего? Актимон отвечает: важно то, что стяжательность иноков и обителей противна Священному Писанию и весьма гибельна для них самих. Филоктимон, не соглашаясь с этим, сначала приводит слова Спасителя: Всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или чада, или села имене Моего ради сторицею приимет (Мф. 19. 29), потом указывает на пример Авраама и других ветхозаветных праведников, владевших богатствами и угодивших Богу, и на пример ветхозаветных священников и левитов, которым даны были грады, и села, и еще десятина, и, наконец, замечает, что никто из иноков в монастырях, владеющих землями и селами, не имеет своих собственных стяжаний, что монастырские стяжания общи для всего братства и ни один инок не может по своей воле взять себе что-либо из общего монастырского достояния. Актимон по порядку рассматривает и опровергает все эти возражения своего собеседника, основательно развивает и доказывает свою мысль и при этом несколько раз повторяет резкие обличения против иноков и монастырей за то, что они всякими неправдами и лихоимством стараются скопить себе злато и сребро, морят крестьян своих тяжкими и непрестанными работами, отдают свои деньги в рост бедным и своим крестьянам и, когда росты умножатся, истязуют этих бедняков, отнимают у них имущество, выгоняют их с семействами из их домов и даже из селений, а иногда навсегда себе порабощают, ведут из-за имений беспрестанные тяжбы и вообще увлекаются молвами и печалями житейскими (2. 89).
К сочинениям нравственного содержания, которые Максим написал к частным лицам, относятся: а) послание к некоему другу о том, как бороться с блудным помыслом и малодушием (2. 248); б) послание к Григорию диакону, убеждающее его исправить свою жизнь и удержаться от пьянства (2. 386); в) послание к князю Димитрию о терпении в скорбях (2. 388) и г) послание к некоей инокине, поучающее ее не скорбеть об умерших (2. 425).
Прочие отделы сочинений Максима очень незначительны, одни только по малочисленности входящих в состав их сочинений, а другие и по мелкости этих сочинений. Таковы: