История Русской Церкви. Том 3. История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостояте

Макарий Митрополит

Сребро или злато даже не именовалось между братиею, а находилось только в монастырской казне. Оттуда братия имели все потребное. Если кто чувствовал жажду, то шел в трапезу и там с благословением утолял жажду. А в келье не обреталось ничего, ни хлеба, ни воды, разве только чтобы умыть руки. Если кто к кому приходил, то ничего не мог видеть в келье, кроме икон и книг: так все были свободны от всего. Одно только имели попечение, чтобы превосходить друг друга смирением и любовию и прежде других являться в церковь. Также и на работы монастырские, когда случались, выходили со страхом Божиим; не было между ними ни празднословия, ни бесед мирских, а каждый хранил молчание и любомудрие. Если же кто хотел говорить, то говорил только от Писания на пользу братии и особенно не ведущих Писания». В Симоновом монастыре, как говорит святой Иосиф Волоколамский, был «обычай такой: в кельях не ели и не пили; из монастыря не выходили без благословения настоятельского; отроки не жили ни в монастыре, ни на дворах монастырских, и все творилось у братии по свидетельству Божественных писаний и общежительных преданий». Равным образом в тверском Саввином монастыре «было предание, чтобы не есть и не пить нигде, кроме трапезы; из монастыря не выходить, иначе как только с благословения; отрокам не жить ни в кельях, ни на дворах монастырских и женскому полу в монастырь не входить, и все совершалось по свидетельству общежительных преданий».

В некоторых рукописях наших XIV в. сохранился «Завет юным мнихам», содержащий в себе краткие наставления о блюденииума от дурных помыслов, о молитве, пении, чтении книг, рукоделии, целомудрии и проч. Этот Завет, определяющий преимущественно келейное житие, мог служить келейным уставом,

или руководством, для новоначальных иноков как в общежительных, так и необщежительных монастырях. «Дело мниха, – говорится в этом Завете, – блюденье ума от худых мыслей, молитва и пенье, которое есть дело ангельское, пища души, просвещение ума... А молитву творить надобно с умом и от сердца и понимать силу слов... Взирай на будущее, утверждайся чтением книг, трудись в послушании и рукоделии. Принимая пищу для тела, корми и душу Божественными словами. Ум всегда имей горе. Не навыкай ходить из кельи своей в другую, разве только для духовной потребности, на молитву или какую службу. Все делай с благословением старца. Себе не живи по плотскому своему хотению, но живи Богу, заботясь о жизни вечной. Да будет для тебя гробом твоя келья... Славь Бога с ангелами. Когда увидишь игумена, поклонись ему до земли и проси у него благословения. Сретая брата, всегда поклонись ему и проси благословения и говори молитву: „Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас, аминь“. Придет ли брат со стороны, из иного монастыря или еще откуда, при встрече с ним говори эту самую молитву. А вшедши с ним в келью, прежде всего повтори ту же молитву, потом духовно утешься с братом и угости его... Одежда тебе – простая свита из самодельного сукна, а пояс простой кожаный, которым опоясывайся не выше чресл. Походка твоя пусть будет ни сурова, ни ленива, а руки имей во время хождения согбенными при персях. С мирскими не говори, особенно с юными, не садись и не стой с ними. Где случатся игры, кощунства, смехи, беги оттуда. Своими руками не прижимайся к брату, и не обнимайся с ним, и к себе не позволяй никому прикасаться, и не допускай никого смотреть на лицо твое, но уклонись и удались. И сам всячески берегись смотреть на лицо человека молодого и голоусого... Каждый берегись нечистой любви; беги всякого яда смертного, да не войдет в нас смерть дверцами, т.е. пятью чувствами – зрением, обонянием, слухом, осязанием, вкушением; но загради эти дверцы нашего телесного храма страхом Божиим. Весь бди оком, а сну предавайся, только когда почувствуешь великую нужду. Пред отходом ко сну много молись, почитай книги, займись рукоделием... Когда ляжешь спать, будь препоясан в свите, имей клобучок на голове, а руки сложи на персях и отнюдь не простирай их под свиту во избежание страсти пагубной... Берегись злой пагубы – ручного блуда... блюдись даже мысли скверной... А всегда, и вставая, и ложась, и за трапезою, и ходя, и сидя, произноси молитву: „Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе, Боже наш, помилуй нас, аминь“. Если монах молится только во времена молитвенные, то он отнюдь не молится, а надобно молиться на всякий час. Хотя и кратка эта молитва, но она приносит великую пользу молящемуся с верою... « Кроме того, в сборниках XIV-XV вв. встречаются многие поучения и послания об иноческой жизни с признаками русского или вообще славянского происхождения, которые переписывались, без сомнения, не для другой цели, как для духовного назидания и руководства черноризцам. Известны также послания и грамоты некоторых наших святителей, особенно митрополита Фотия, где излагались наставления, убеждения, советы относительно подвигов монашества, хотя большею частию общие. Вот что, например, писал Фотий Павлу Обнорскому и собранной им братии: «Когда был ты у меня, помнишь, сам ты много говорил, каковым надобно быть духовному настоятелю. Ему должно быть образцом для всех: в день великого суда он будет давать ответ за души, вверенные ему. О том же пишу и я: будь внимателен к тому, кого и откуда принимаешь к себе. Приходят они в безветренное пристанище, в святую обитель, принимают на себя со смирением ангельский образ, обещают переносить до последнего издыхания всякую нужду и скорбь; такое исповедание записывается ангелами, хранится в руке Творца нашего Владыки Христа, Коему даем мы обещания, и предъявлено будет пред лицом нашим в день великого суда. Пишу любви вашей, собравшиеся там о Христе, помните, что подчинив временное вечному, придя в безветренное пристанище, приняв на себя великое иго, вы решились работать Небесному Царю. Мы дали обещание не ангелу и не царю или князю земному, а обещались Царю царствующих. С сим исповеданием нашим Господь явится в день суда и воздаст каждому, чего кто стоит. Молю вас крепко внимать сему исповеданию и ограждать себя словом Христовым: Никто же, руки возложа на рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Небеснем. Молю вас, потщитесь совершать подвиг свой по званию своему; старайтесь сохранить ризу спасения и шлем нелицеприятия чистыми и вас самих представить непорочными Владыке Своему. Будьте неколебимыми воинами Христовыми, мужественно и смело боритесь с крепкими борцами духовными. Супостат наш дьявол не хочет спасения нашего, раскидывает сети и козни против нас, ловит в свою волю и не терпит того, чтобы возвышались мы над тлением».

Какова была самая жизнь наших иноков – ответом на это служат прежде всего сказания о подвижниках, которые большею частию были основателями и первыми настоятелями тогдашних наших монастырей, а затем и уцелевшие свидетельства, по крайней мере, о некоторых из этих монастырей. Мы видим тогда во всех странах России достойных представителей монашества. В Галиции действовали преподобный Григорий Полонинский, человек, по выражению летописца, такой святой, какого ни прежде не было, ни после не будет, и святой Петр, игумен ратский, впоследствии митрополит Московский. Из Киево-Печерского монастыря вышли святой Арсений Тверской и святой Стефан Махрицкий. В пределах московских положил начало новой эпохе в истории русского монашества великий Сергий Радонежский, сам непосредственно и чрез своих многочисленных учеников, каковы были: Андроник, Феодор Симоновский, Афанасий Серпуховской, Савва Звенигородский, Авраамий Галичский, Мефодий Песношский, Иаков Железноборский и другие. Из Нижнего Новгорода воссиял своими добродетелями святой Дионисий Печерский со своими учениками Евфимием Суздальским и Макарием Унженским. В монастырях новгородских подвизались преподобный Ксенофонт, ученик преподобного Варлаама Хутынского, Савва Вишерский, Лазарь Муромский, Арсений Коневский, Савватий Соловецкий. В Белозерском и Вологодском крае были насадителями иночества: преподобный Кирилл Белоезерский и Ферапонт, Димитрий Прилуцкий, Дионисий Глушицкий, Сергей Нуромский, Павел Обнорский, Александр Куштский, Евфимий Куштский, Григорий Пельшемский. Под руководством таких наставников очень естественно, если многие из наших монастырей процвели благочестием и строгостию нравов. Более других в этом отношении славились, кроме Троицкого Сергиева, Симонов, Кирилло-Белоезерский, Андроников и Чудов. О трех последних святой Иосиф Волоколамский, на основании самых свежих и достоверных известий, оставил следующие заметки: «Как сам блаженный Кирилл постоянно имел попечение о монастырском благочинии иноческом, таковы же были и его ученики после него. Уподобляясь ему и имея предания его в своих сердцах, они никак не попускали людям бесчинным и прозорливым, которые не хранили и оставляли в пренебрежении предания святого Кирилла. Об этом всегда они заботились не только по отношению к подобным себе инокам, но и по отношению к настоятелям, когда видели что-либо, совершавшееся не по обычаю отеческих преданий, стропотно и развращенно... Святой Андроник сиял великими добродетелями, а с ним и ученики его Савва, и Александр, и чудные и славные иконописцы Даниил и ученик его Андрей (Рублев), и многие другие таковые же. Все они имели такую добродетель и такое попечение о постничестве и об иноческом житии, что сподобились Божественной благодати, и до того преуспевали в Божественной любви, что никогда не занимались земным, но всегда возносили ум и мысль к невещественному и Божественному свету... Также и в Чудовом монастыре блаженный митрополит Алексий насадил старцев честных: одних он испросил у святого Сергия, а других – из других монастырей, находившихся под его рукою. Они так были честны и боголепны и так жили иночески и духовно, что все люди приходили к ним, старые и юные, и получали от них пользу».

Впрочем, была и другая, мрачная, сторона монашеской жизни. В некоторых даже из лучших монастырей случались по временам беспорядки и пренебрежение к монастырским уставам. Например, в Симоновом после двух первых настоятелей,

Феодора и Кирилла, были архимандриты, которые нарушали обычаи и предания этих святых подвижников и не заботились о благочинии, несмотря на все ревностные обличения со стороны благочестивых старцев, живших еще в обители. Равно и Кирилло-Белоезерским монастырем по смерти самого Кирилла и учеников его Иннокентия и Христофора († 1433) управляли настоятели, которые пренебрегали установлениями святого Кирилла и открыто нарушали их, а старцев, дерзавших восставать против этого, часто подвергали тяжким побоям. В других монастырях необходимы были строгие меры, чтобы держать иноков в надлежащем порядке. В тверском Саввином монастыре блаженный Савва, принявший сан священства в одно время с игуменством и настоятельствовавший более 50 лет, становился обыкновенно в дверях церкви с жезлом в руках, и если кто из братии не приходил к началу службы, или выходил прежде отпуска, или разговаривал во время пения, или переходил с одного места на другое, то он возбранял и запрещал, а говорящих вопреки и бесчинствующих иногда бил жезлом, а иногда посылал в затвор. Из посланий митрополита Фотия в Киево-Печерский монастырь видно, что там иногда некоторые иноки предавались бесчинному пьянству на поругание всего священства и иночества. В псковском Снетогорском монастыре бывали черноризцы, которые небрегли о своих монашеских обетах, жили не по-чернечески, не повиновались игумену, не приступали даже к таинству покаяния и приобщения Святому Телу и Крови Христовой и, удаляясь из монастыря, возбуждали мирских людей судить игумена и старцев. Само собою разумеется, что это были не единственные монастыри, в которых случались подобные нестроения и беспорядки. Весьма важным недостатком тогдашнего нашего монашества было и то, что многие иноки имели обычай самовольно, без благословения начальства переходить из обители в обитель и навыкали своеволию и бродяжничеству, так что митрополит Киприан для искоренения этого обычая подвергал таких иноков запрещению и не дозволял удостоивать их священства и даже святого причастия.

Вместе с любовию к монастырской жизни во многих избранных сильна была любовь к отшельничеству. Известнейшие из наших подвижников – святой Сергий Радонежский, Стефан Махрицкий, Кирилл Белоезерский, Дионисий Суздальский, Сергий Обнорский, Иаков Железноборский, Александр и Евфимий Куштские – прежде нежели основали собственные монастыри и сделались в них начальниками, были строгими отшельниками и трудились уединенно, кто в лесу, кто в пустыне, кто в пещере или убогой хижине, и некоторые очень долгое время. Другие, и основав свои монастыри, не оставались в них сами с братиею, а продолжали прежний отшельнический образ жизни, иногда вблизи этих монастырей, а иногда и в отдаленности, до самой своей кончины, таковы были: Авраамий Галичский, Павел Обнорский, Савва Вишерский, Дионисий Глушицкий, Макарий Унженский. Святой Иосиф Волоколамский рассказывает об одном старце Варсонофии, который после пяти лет игуменства своего в тверском Саввином монастыре, отошел в пустыню и провел там сорок лет в безмолвии, богомыслии, молитве и чтении книг. Многие отовсюду приходили к нему, иноки и миряне, одни для нравственного назидания, а другие, чтобы услышать от мудрого старца разрешение и объяснение невразумительных слов Божественного Писания. Сам митрополит Фотий иногда отправлял к нему послов с этою последнею целию.

Из особенных путей подвижнической жизни некоторые избирали юродство Христа ради и столпничество. Первым путем шествовали: Прокопий Устюжский († 1285), Николай Кочанов и Феодор Новгородские († 1392), Максим Московский († 1434) и Михаил Клопский († 1452). На столпе подвизался святой Савва Вишерский. Одним из особенных подвигов монашеской жизни, преимущественно для умерщвления плоти, считалось ношение вериг. И вериги некоторых высоких подвижников того времени, например Кирилла Белоезерского, Димитрия Прилуцкого, Евфимия Суздальского, Савватия Тверского и Новгородских святителей Моисея и Евфимия, сохранились доселе.

Глава IV Богослужение

I. Святые храмы, иконы и кресты

Монгольское иго над Россиею сопровождалось вредными последствиями и для богослужения Русской Церкви. Самое главное и осязательное из этих последствий состояло в том, что монголы не только во время своего первого нашествия на Россию, охватившего почти все ее области, но и во время последующих, так часто повторявшихся, нашествий и набегов в русские пределы грабили, жгли и разоряли вместе с селами и городами храмы Божии повсюду, где они ни встречались, и таким образом в длинный период своего у нас владычества истребили их бесчисленное множество. Но в мирное время монголы не препятствовали русским исправлять, сооружать вновь и украшать церкви, и русские, особенно князья и святители, с усердием занимались этим святым делом.

Даниил Романович галицкий, свидетель страшного опустошения, произведенного Батыем в Южной России, старался по возможности уврачевать раны отечества. Он «создал многие города, и церкви поставил, и украсил их разноличными красотами». Как о лучших и богатейших летопись говорит, в частности, о трех церквах, которые соорудил он в любимом своем городе Холме: о церкви святого Иоанна Златоуста, о церкви святых бессребреников Косьмы и Дамиана и о церкви Пресвятой Богородицы, где впоследствии князь-храмоздатель был и погребен. Примеру знаменитого своего дяди подражал Владимир Василькович, князь галицкий. Он также, устрояя города в своей стране, «создал многие церкви», и в числе их каменные и весьма богатые: в Каменце – церковь Благовещения Пресвятой Богородицы, в Любомли – церковь святого Георгия великомученика и в Бересте – церковь святого Петра.

Немало явилось тогда церквей и в других городах и областях России. В Москве святитель Петр заложил (1324) близ своего двора первую в этом городе каменную церковь, собор Успенский, оконченный уже после его кончины. Иоанн Данилович Калита соорудил каменную церковь святого Иоанна Лествичника (1328) и собор Архангельский (1332), сделавшийся усыпальницею московских князей. Супруга Димитрия Иоанновича Донского воздвигла (1393) на своем дворе каменную церковь Рождества Пресвятой Богородицы, а сын Донского Василий Димитриевич создал собор Благовещенский. В области Угличской один князь Роман Владимирович угличский († 1285) построил в разных местах до 15 храмов. В Твери князь Михаил Ярославич вместе с матерью своею соорудил (1285–1289) каменный собор Преображения Господня на месте прежде бывшей деревянной церкви Косьмы и Дамиана. В Нижнем Новгороде великий князь Константин Васильевич воздвиг (1352) каменный собор Спасо-Преображенский, а князь Андрей Константинович – каменный собор Михаило-Архангельский (1358). В Серпухове князь Владимир Андреевич создал (1378) собор Троицкий. В Ростове епископ Григорий собственным иждивением обновил и почти вновь соорудил (1411) собор Успенский, обрушившийся после страшного пожара. В Пскове вновь сооружен (1365) собор Троицкий на старой основе, после того как он весь был разобран вследствие падения его верха. Не говорим о многих других церквах в этом городе, которые, особенно с половины XIV в., сооружались или обновлялись весьма часто, даже по две и по три в один и тот же год. Так в 1373 г. построены здесь две церкви, в 1383 – три, в 1384 – две, в 1394 – две, в 1398 – две, в 1421 – три. Вообще, о количестве церквей в разных городах наших того времени можем заключать из следующих данных. В Москве в 1336 г. сгорело 18 церквей; в 1342 г., когда погорел весь город, 28 церквей; в 1354 г., когда погорел один Кремль, 13 церквей; в 1415 г. – 15 церквей. В Нижнем Новгороде татары сожгли в 1377 г. 32 церкви. В Ростове во время пожара 1408 г. сгорело 14 церквей. Когда в 1413 г. погорели Тверь и Кострома, то в первом городе сгорело 20 церквей, а в последнем 30.

Но ни один город в России не мог равняться по количеству церквей с Великим Новгородом. Там бывали пожары весьма часто, большею частию касавшиеся только некоторых частей города, и истребляли церкви целыми десятками. Например, в 1297 г. сгорело 24 церкви, и именно 12 – на Торговой стороне и на одном только Неревском конце Софийской стороны – 10. В 1340 г., когда пожар охватил обе стороны города, сгорело 50 церквей. В 1379 г. на восьми сгоревших улицах Софийской стороны (а всех их было на этой стороне двадцать девять) сгорело 12 церквей. В 1385 г., когда сгорела вся Торговая сторона, на ней сгорело 26 каменных церквей и 6 деревянных. В 1399 г., когда на той же Торговой стороне погорели концы Плотницкий до Федорова ручья и весь Словенский, обгорело 27 церквей каменных и 1 деревянная. В 1405 г. на Софийской стороне в одном Людином конце и Прусской улице сгорело 5 деревянных церквей и обгорело 12 каменных. В 1407 г. на той же стороне в Неревском конце и Легощей улице сгорело 6 деревянных церквей и обгорело 12 каменных. В 1419 г. в Словенском и Плотницком концах Торговой стороны обгорело 24 каменных церкви. Но если часто упоминают местные летописи о церквах сгоревших или обгоревших в Новгороде, то еще чаще они говорят о церквах обновленных или вновь сооруженных разными лицами.