История Русской Церкви. Том 3. История Русской Церкви в период постепенного перехода ее к самостояте

Макарий Митрополит

Дополнением к правилам древних Соборов, изложенным в Кормчей, служили у нас постановления новых Соборов, рассуждавших о делах нашей Церкви. Таких Соборов, оставивших свои постановления, в настоящий период было только два: один в России, во Владимире на Клязьме, при митрополите Кирилле в 1274 г.; другой – в Царьграде в 1301 г., где в присутствии нашего митрополита Максима Сарский епископ Феогност предлагал свои вопросы и получил на них ответы. Определения обоих этих Соборов почти все относятся к совершению таинств и вообще к общественному богослужению и потому изложены были нами в своем месте. А здесь нам остается заметить, что те и другие имели у нас практическое употребление: правила Собора Владимирского, как данные для всей Русской Церкви, чрез каких-нибудь восемь или десять лет уже занесены были в новгородскую Кормчую и вслед за тем перешли и в другие Кормчие, а ответы Цареградского Собора на вопросы Феогноста, хотя вызваны были преимущественно потребностями одной епархии Сарайской, встречаются и в Кормчих, и в некоторых сборниках церковных правил. К числу соборных решений, или правил, надобно отнести и все постановления, грамоты и подобные акты Цареградских патриархов, которые они издавали и присылали в Россию обыкновенно не от своего только лица, но вместе и от лица своего патриаршего Собора и о которых мы не раз упоминали в своей «Истории». Таковы, например, постановления то о разделении Русской митрополии на две и на три части, то о воссоединении их, настольные грамоты митрополиту Киевскому Алексию и митрополиту Галицкому Антонию, послания к новгородцам и к их владыкам о покорности митрополиту, грамоты об отлучении от Церкви некоторых русских князей, о возведении Суздаля на степень архиепископии, о причислении к ней Нижнего Новгорода и Городца, о запрещении Луцкого епископа Иоанна и проч. Все эти акты, без всякого сомнения, имели полную обязательную силу для Русской Церкви.

Случалось, что наши митрополиты и от себя издавали правила, писали грамоты и канонические послания, предназначавшиеся то для всей отечественной Церкви, то для некоторых лиц и местностей. Митрополит Максим издал известное уже нам правило о временах поста, содержавшее в себе, кроме того, и заповедь правоверным христианам, чтобы они держали жен от святой соборной и апостольской Церкви и не держали их без благословения церковного, правило это внесено было в некоторые Кормчие. Митрополит Петр издал следующее постановление,

или «поучение», касательно вдовых священников: «Если у попа умрет попадья и он пойдет в монастырь и пострижется, то он сохраняет свое священство. Если же захочет пребывать в мире и любить мирские сласти, то да не служит и, если не послушает моего писания, да будет неблагословен, равно как и те, которые будут сообщаться с ним. А если какой поп будет упиваться, да не считается тот за истинного священника Христова». Нет сомнения, что только недостойная и соблазнительная жизнь вдовых священников могла вынудить архипастыря сделать такое постановление. Не видно, чтобы оно оставалось в силе при ближайших преемниках святого Петра, но митрополит Фотий, как только прибыл в Россию, тотчас возобновил это правило во всей своей митрополии, запретив вдовым священникам совершать богослужение, если они не шли в монастырь, и только однажды, на короткое время, разрешал их – по случаю моровой язвы, когда оказался недостаток в пастырях Церкви. Правила святителей Петра и Фотия о вдовых священниках не были занесены в Кормчие книги, но за достоверность и вместе важность этих правил ручается то, что на них ссылался в своем определении Московский Собор 1503 г. и оба они целиком были приведены Стоглавым Собором в его Стоглаве. От митрополитов Феогноста и Алексия сохранилось только по одной правительственной грамоте, и содержания самого частного, именно о разграничении двух епархий – Сарайской и Рязанской. Зато от последующих святителей – Киприана и Фотия – дошло до нас очень довольно подобных актов в виде грамот и посланий к частным лицам, монастырям и церквам, а иногда ко всей Церкви, ко всему духовенству и народу. Большая часть из этих актов содержит в себе правила, решения, распоряжения относительно церковного богослужения, которые нами уже рассмотрены. Но есть акты, касающиеся исключительно или преимущественно церковной власти, суда и управления. Митрополит Киприан в настольной грамоте Новгородскому архиепископу Иоанну говорит о правах и власти епархиальных архиереев следующее: «Пределы церквам Божиим, митрополиям и епископиям уставлены по преданию святых апостол и правилам святых отцев. Что потягло к которой митрополии или епископии: монастыри, игумены с чернецами, попы, диаконы и всякий церковный человек, – то все должно находиться под властию и в послушании святителю, и никто да не смеет, ни один христианин, ни малый, ни великий, вступаться в те дела. Если же какой игумен, или поп, или чернец будет отнимаем мирскими властелинами от святителя, такового Божественные правила извергают и отлучают, а кто за них станет заступаться, того не благословляют. Также погосты, и села, и земли, и воды, и пошлины, что потягло к Церкви Божией, или купли, или кто дал на память по душе своей, – во все то ни один христианин да не вступается; а кто вступится, того не благословляют Божественные правила». Далее митрополит предоставляет все эти права и владыке Новгородскому Иоанну в его епархии. Как бы развитие тех же самых мыслей находим в грамоте Киприана к псковичам (12 мая 1395 г.). «Я слышал, – пишет он, – что в Пскове миряне судят попов и казнят их в церковных делах, – ино то вопреки христианскому закону: не годится мирянам ни судить попа, ни казнить, ни осуждать его, ни слова на него молвить. Но святитель, который их (священников) ставит, тот их и судит, и казнит, и учит... Еще я слышал, что некоторые молодые попы да овдовели и, не оставив священства, поженилися, и того вам не годится судить, не касайтеся их ничем. Ведает то святитель, который их ставит, он и поставил, и извергнет, и осудит, и казнит, и научит. А вам не годится в те дела вступаться. Кого Церковь Божия и святитель огласит, и вам следует по тому оглашению держать его. А земли церковные или села будут ли куплены или кем пожертвованы пред смертию которой церкви, в земли те никто бы из вас не вступался, чтобы Церковь Божия не была изобижена». В 1391 г. Киприан дал грамоту своему владимирскому Константиновскому монастырю, который числился за нашими митрополитами. Крестьяне этого монастыря принесли жалобу архипастырю на игумена Ефрема, что он наряжает им дело не по пошлине и берет с них пошлины, каких прежние игумены не брали. Киприан обратился к предшественнику Ефрема, находившемуся тогда в Москве, и к своим владимирским боярам, желая узнать от них с точностию, что отбывали крестьяне для монастыря прежде. И когда убедился, что и при прежних игуменах крестьяне несли те же самые повинности, какие требовались от них при новом, то изложил все это на бумаге, которую и передал на хранение в монастырь для руководства игумену и крестьянам. Из грамот и посланий митрополита Фотия по делам собственно церковного управления замечательны послание в Новгород (29 августа 1410 г.) и некоторые послания во Псков. В первом послании святитель запрещает священникам и инокам заниматься торговлею и отдавать деньги в рост, вооружается против живущих с женами без благословения церковного, против вступающих в третий и особенно в четвертый брак, против укоренившегося обычая сквернословия, против лихих баб, их басней, ворожбы и причитаний, наконец против поединков на поле, и за все это определяет различные епитимии. В посланиях к псковичам, в одном – митрополит заповедует, чтобы православные не вкушали удавленины и чтобы съестные припасы, приносимые из Немецкой земли, – вино, хлеб, овощи – предварительно были очищаемы молитвою от иерея и потом употребляемы в пищу; в другом – запрещает мирянам вмешиваться в дела монастырские; в третьем – повелевает духовенству упорных и нераскаянных стригольников отлучать от Церкви, а верным не иметь с ними общения; в четвертом – предписывает, чтобы ротники, нарушающие клятву и присягу, были удалены от звания судей и церковных старост и чтобы старостами при церквах не были также двоеженцы и троеженцы.

Как митрополиты в своей митрополии, так точно и епископы, каждый в своей епархии, делали постановления и издавали указы, смотря по открывавшимся нуждам своей местной Церкви. Например, владыка Новгородский Симеон, узнав, что в псковском Снетогорском монастыре некоторые иноки живут не по-чернечески, не держат духовника, не повинуются игумену и старцам, а вышедши вон из монастыря, вооружают на игумена и старцев мирских людей и мирских судей, которые и судят тех мирским обычаем, послал (1416–1421) во Псков свою грамоту и повелел: мирским людям и судьям отнюдь не мешаться в монастырские дела, а держать о тех делах игумену и старцам свою крепость монастырскую; чернецам быть у игумена и старцев в послушании и иметь духовного отца; если же кто не будет так жить, а начнет возбуждать в братии брани и не покоряться игумену и старцам, таковых удалять из обители и не отдавать им внесенного ими вклада; также в случае смерти какого-либо чернеца все, оставшееся после него, должно поступить монастырю и братии, а мирским людям к тому не приобщаться; если какой чернец, вышед из монастыря, начнет восставлять против игумена и старцев мирских людей или судей, таковой да будет под тяготою святой Церкви. Равным образом и другой Новгородский владыка Евфимий, когда получил известие, что в Псков приходят игумены, священники, диаконы из других стран, из Русской земли и из Литовской, а также те, которые прежде ходили из Пскова на Русь или Литву ставиться в попы или в диаконы, то прислал (1426) псковскому духовенству наказ от всех таких игуменов, священников и диаконов требовать, чтобы каждый представил свою ставленную и отпускную грамоту и каждый исповедался пред отцом духовным; у кого окажется та и другая грамота и за кого поручится отец духовный, того допускать к литургисанию и вообще священнодействиям; а у кого не будет грамот или за кого не поручится духовник, тех не принимать к себе.

II. Гражданские узаконения на пользу Церкви

Кормчая книга со времен митрополита Кирилла II списывалась у нас в полном своем составе, т. е. заключала в себе не только правила собственно церковные: святых апостолов, святых Соборов и святых отцов, но и узаконения греческих императоров, относящиеся к Церкви. Уже отсюда можем заключать, что пастыри наши не считали для себя излишними и эти последние узаконения и могли пользоваться ими, по крайней мере, настолько, насколько они согласовались с гражданскими законами отечественной земли или им не противоречили. И действительно иногда пользовались. Митрополит Киприан, решая вопрос по делам семейным об усыновлении приемыша одною вдовою, привел из Кормчей два гражданских греческих узаконения и на них основал свое распоряжение. Митрополит Фотий вместе с правилами святых Соборов, святых отцов и вселенских патриархов привел узаконения греческого императора Исаакия Комнина о пошлинах при поставлении на церковные степени и императора Льва Премудрого о неупотреблении в пищу удавленины. Но как не все законы греческих государей, находящиеся в Кормчей, могли иметь у нас приложение, будучи написаны совсем для другой страны, не все могли гармонировать с нашими отечественными гражданскими законами, то еще с XIV в., если не ранее, у нас начали появляться юридические сборники под именем «Мерила праведного», в которых преимущественно помещались только некоторые из этих греческих узаконений, только извлечения из них, и помещались вместе с русскими законами, и еще другие сборники, в которых вместе с русскими законами помещалась только одна статья из греческих гражданских постановлений, находящихся в Кормчей, известная под именем «Закона судного людям», или Судебника царя Константина. Такое соединение некоторых церковно-гражданских узаконений греческих с русскими в этих сборниках дает повод заключать, что они предназначались для практического употребления в наших судах, церковных и гражданских.

Гораздо более мы имеем данных на то, что в монгольский период у нас оставались в силе узаконения наших отечественных древних князей на пользу Церкви. Разумеем церковный устав Владимиров и служивший как бы дополнением к нему устав Ярославов. Во 2-й половине XIII в. устав святого князя Владимира внесен в Кормчие книги, из которых одна написана была в Новгороде и другая на Волыни. К концу того же века один из епископов Владимирских писал к великому князю владимирскому, сыну святого Александра Невского: «Ведай, сын мой князь, как великие князья, твои прадеды, и деды, и отец твой великий князь Александр, украсили Церковь Божию клирошанами и книгами и обогатили домы ее великими десятинами по всем городам и судами церковными. А ныне, сын-князь, я отец твой, епископ Володимирский, напоминаю тебе, сыну своему, о Церкви Божией: сам ты ведаешь, что Церковь та ограблена и домы ее пусты». Вслед за тем епископ перечисляет суды церковные теми самыми словами, как они перечислены в уставе Владимира, и заключает: «То все суды церковные, данные законом Божиим прежними царями и нашими великими князьями; князю, и боярам, и судьям в те суды не должно вступаться». Если бы устав Владимиров не находился тогда у нас во всей силе, мог ли бы так говорить епископ Владимирский своему великому князю? А из слов епископа к этому князю, что не только предки его, но и сам отец его обогатили Церковь десятинами и судами церковными, которые вслед за тем перечисляются словами устава Владимирова, естественно заключить, что и святой Александр Невский во дни своего княжения подтвердил княжескою властию этот древний церковный устав. В продолжение всего XIV в. мы уже не видим, чтобы какой-либо князь подтверждал для Церкви наши древние церковные уставы или чтобы какой митрополит и епископ просили о том князя: в этом совершенно не оказывалось нужды. Тогда было время ханских ярлыков русскому духовенству, а в ярлыках ханы ясно говорили: «Да вси покаряются и повинуются митрополиту, вся его церковныя причты, по первым изначала законом их... да не вступаются в церковное

и митрополиче никто же... но вся стяжания и имения их церковныя, и люди их, и вся причты их, и вся законы их, уложенные старые от начала их, то все ведает митрополит или кому прикажет; да не будет ничто же перечинено, или порушено, или кем изобижено». При такой охране от ханов никто, конечно, ни из подданных, ни из князей не мог стеснять прежних прав нашего духовенства. И утверждая все старые, изначальные законы, какими пользовалось наше духовенство, не утверждали ли ханы тем самим и древних уставов, данных Церкви нашими первыми христианскими князьями – святым Владимиром и Ярославом? Но вот, когда после Куликовской битвы власть монгольских ханов начала видимо упадать в России и прекратились самые ханские ярлыки русскому духовенству, а между тем самостоятельность и могущество московских князей постоянно возрастали, митрополит Киприан, не обращаясь уже к хану за ярлыком, счел нужным просить своего великого князя московского Василия Димитриевича о подтверждении древних церковных уставов. И Василий Димитриевич дал следующую грамоту: «Я, великий князь Василий Димитриевич всей Руси, сед с своим отцем – Киприаном, митрополитом Киевским и всей Руси, управил по старине о судах церковных, нашедши старый Номоканон, как управил прадед мой, святой князь великий Владимир и сын его великий князь Ярослав всей Руси, как управили они с своими митрополитами о судах церковных и списали Номоканон по греческому Номоканону, что суды церковные и все церковные правила, как пошло издавна. Потому же и мы ныне управили, чтобы то неподвижно было, чтобы ничего вперед ни умножать, ни умалять, а все оставалось неизменным, как те великие святые князья вписали и укрепили. Списан же этот сверток из великого и старого Номоканона в Москве, в лето 6911 (1403), индикта 2, месяца ноября в 19 день». В одном из списков этой грамоты вместо Киприана стоит имя Фотия: очень могло случиться, что Василий Димитревич подтвердил ее и по просьбе нового митрополита. Как бы то ни было, но в 1-й половине XV в. замечаются ясные следы употребления у нас наших древних церковных уставов. Новгородский владыка Симеон (1416–1421), заповедуя псковичам не вмешиваться в монастырские дела Снетогорской обители, предостерегал их: «А кто начнет вступатися мирян, и вы бойтеся того, как писано в Володимерове уставе, в рукописании, что таковым непрощеным быти и горе собе наследует». Тут не только указание на известный Владимиров устав, но и точные слова из него. В 1443 г. Мстиславский князь Юрий Семенович Лингвенев в своей жалованной грамоте Онуфриевскому монастырю о неподсудимости его ни митрополиту, ни местному епископу писал: «А владычным десятником и городским тых людей монастырских не судить... и вин (т. е. пеней за вины) не имать на владыку, што в свитку Ерославли стоит, судить, и рядить, и вины имать в духовных судех на тых людех монастырских самому архимандриту». Этот свиток Ярославль есть, конечно, не другое что, как известный церковный устав Ярославов, в котором действительно перечисляются церковные суды и пени за преступления назначаются в пользу владык. Но предоставляя эти самые пени и суды, по крайней мере, над монастырскими людьми архимандриту своего Онуфриевского монастыря, а не владыке, Юрий Семенович Мстиславский показал, что наши удельные князья удерживали за собою право изменять в своих владениях или различно применять по своему усмотрению действовавшие в России церковные уставы, как бывало то и прежде в XII в.

Обратимся теперь к ярлыкам ханским, о которых мы уже не раз мимоходом упоминали в нашей истории. Ярлыками назывались жалованные, или льготные, грамоты, какие давали ордынские ханы нашим князьям и святителям. Из снесения разных мест летописей можно видеть, что такие ярлыки должны были испрашивать себе у ханов все наши князья, великие и удельные, все митрополиты и епископы и потом у каждого, вновь воцарявшегося хана испрашивать новых ярлыков для подтверждения прежних. С этою целию князья и святители большею частию отправлялись сами в Орду, а иногда получали ярлыки чрез послов и другие посредствующие лица. Из наших митрополитов действительно ходили в Орду: Максим, Петр, Феогност два раза, Алексий два раза, и о Петре при этом замечено в летописи, что он получил ярлык, а о Феогносте, что он ходил «за причет церковный». Из наших епископов ходили в Орду епископы Ростовские: Кирилл два раза, Игнатий два раза, и именно «за причет церковный», и Тарасий, а о Кирилле притом сказано в его житии, что хан Берка повелел князьям ростовским и ярославским «оброки годовые своя давати владыце в дом святыя Богородица Ростовскии». Кроме того, об одном Сарайском епископе (Варсонофии) читаем в летописи, что царь Узбек (1329) «даде ему вся по прошению его, и никто же его ничим же да не обидит», иначе – дал ему ярлык. Впрочем, все ли или не все наши митрополиты и епископы получали ярлыки от ханов, но из числа даже несомненно полученных дошли до настоящего времени только семь: четыре от ханов и три от известной ханши Тайдулы, которую исцелил святитель Алексий. Древнейший из дошедших ярлыков дан Менгу-Темиром, вероятно, по случаю восшествия его на престол в 1266 или 1267 г. вообще «Русским митрополитом и церковным людем» без означения имени тогдашнего митрополита Кирилла II, здесь уже упоминается о других таких же ярлыках, данных прежними ордынскими царями русскому духовенству. Второй ярлык – хана Узбека митрополиту Петру, 1313 г.; третий – хана Бердибека митрополиту Алексию, 1357 г.; четвертый – хана Тюляка или Тулунбека (нареченному) митрополиту Михаилу, т. е. архимандриту Митяю, 1379 г. Ханша Тайдула, жена Джанибекова, дала ярлыки митрополиту Феогносту в 1342 г., митрополиту или, как догадываются, епископу Ростовскому Иоанну в 1347 г. и митрополиту Алексию в 1356 г. Последний ярлык есть не более, как подорожная святителю Алексию на случай поездки его в Константинополь. А прочие шесть предоставляют разные права и преимущества русскому духовенству и по содержанию совершенно сходны между собою. Разнятся только тем, что одни исчисляют эти права подробнее, другие короче; самый обширный ярлык есть Узбеков святителю Петру; потом следуют ярлыки Менгу-Темира, Бердибека и Тюляка, а самые короткие – ярлыки Тайдулы. Но так как все эти ярлыки говорят, что они даются по примеру прежних, данных первыми царями, нисколько тех не изыначивая, и, следовательно, каждый последующий ярлык подтверждает все предшествовавшие, то все шесть уцелевшие ярлыки можно рассматривать собственно как один ярлык по содержанию. Права и льготы, какие предоставляли ордынские ханы Русской Церкви и духовенству в своих ярлыках, были следующие:

1. Ярлыки охраняли святость и неприкосновенность веры, богослужения и законов Русской Церкви. «Кто веру их (русских) похулит или ругается, тот ничем не извинится и умрет злою смертию... Что в законе их иконы и книги или иное что, по чему Бога молят, того да не емлют, ни издерут, ни испортят» (ярлык Менгу-Темира). «Вся законы их уложенные старые от начала их – то все ведает митрополит или кому прикажет; да не будет ничто же перечинено, или порушено, или кем изобижено... Да все будут целы соборныя церкви митрополичи, никем, ни от кого не изобижены... Что закон их и в законе их церкви, и монастыри, и часовни их, ничем да не вредят их, ни хулят; а кто учнет веру хулити или осуждати, и тот человек не извинится ничим же и умрет злою смертию» (ярлык Узбека).

2. Ярлыки охраняли неприкосновенность всех лиц духовного звания, а также всех церковных людей, т. е. мирян, находившихся в церковном ведомстве и живших на церковных землях, и, наконец, всего церковного имущества. «Да никто же обидит на Руси соборную Церковь митрополита Петра, и его людей, и церковных его; да никто же взимает ни стяжаний, ни имений, ни людей... Вся его люди и вся его стяжания, как ярлык имеет: архимандриты, и игумены, и попы, и вся причты церковныя, – ничем никто да не будет изобижен... Что будут церковные люди: ремесленницы кои, или писцы, или каменные здатели, или деревянные, или иные мастери каковы ни буди, или ловцы какова лова ни буди, или сокольницы, – а в то наши никто не вступаются и на наше дело да не емлют их; и пардусницы наши, и ловцы наши, и сокольницы наши, и побережницы наши да не вступаются в них и да не взимают у них их дельных орудий, да не отнимают ничего же... Да не вступаются никто же ничем в церковныя и в митрополичи, ни в волости их и в села их, ни во всякия ловли их, ни в борти их, ни в земли их, ни в улусы их, ни в лесы их, ни в ограды их, ни в волостныя места их, ни в винограды их, ни в мельницы их, ни в зимовища их, ни в стада их конныя, ни во всякия скотския стада» (ярлык Узбека). «Что церковныя земли и воды, домы, огороды, винограды, мельницы, зимовища, летовища, того у них никто ничего не замают, ни насилуют над ними; а кто будет что взял, и он отдаст безпосульно» (ярлыки Менгу-Темира, Тайдулы, Бердибека и Тюляка). В ограждение же жизни и собственности церковных людей сказано в одном ярлыке: «А кого наших послов или пошлинников убиют церковные люди над своим добром, тому телева нет; а кого наш убиет церковных людей, и тот сам смертию да умрет» (ярлык Тюляка).

3. Ярлыки освобождали все духовенство, а также церковных людей и церковные имущества от всякого рода податей, пошлин и повинностей ханам. «Во всех пошлинах не надобе им (духовным) ни котора царева пошлина, ни царицына, ни князей, ни рядцев, ни дороги, ни посла, ни которых пошлинников, ни которые доходы» (ярлык Менгу-Темира). «Дань ли на нас емлют или иное что ни буди: тамга ли, поплужское ли, ям ли, мыт ли, мостовщина ли, война ли, ловитва ли коя ни буди наша или егда на службу нашу с наших улусов повелим рать сбирати, где восхотим воевати, а от сборныя Церкви и от Петра митрополита никто же да не взимает, и от их людей, и от всего его причта... По первому пути которая дань наша будет, или запросы наши накинем, или поплужное, или послы наши будут, или кормы наши и коней наших, или подводы, или корм послов наших, или наших цариц, или наших детей, и кто ни есть и кто ни будь, да не взимают, да не просят ничто же; а что возмут, и они отдадут назад третицею, аще будет взяли за нужду великую» (ярлык Узбека). «Весь чин поповский и вси церковнии люди, какова дань ни буди, или какая пошлина, или которые доходы, или заказы, или работы, или сторожа, или кормы, ино тем церковным людем ни видети, ни слышати того не надобь... Не надобь ему (митрополиту), ни его людем, ни всем церковным богомольцам, попом, и чернецом, и бельцом, и их людем, от мала и до велика, никакова дань, ни которая пошлина, ни корм, ни питие, ни запрос, ни дары, ни почестья не воздают никакова; ни служба, ни работа, ни сторожа, ни которые доходы, ни поминки, ни поклонное, ни выход, ни полетное, ни становое, ни въездное, ни мимоходное на дорозе послу, ни баскаку, ни которому моему пошлиннику» (ярлык Тюляка). «А что церковныя люди: мастеры, сокольницы, пардусницы или которыя слуги и работницы, и кто ни будет их людей, тех да не замают ни на что, ни на работу, ни на сторожу» (ярлык Менгу-Темира). «А в церковных домех никто же не ставится, ни рушити их; а кто ся в них имеет ставити или рушити их учнет, и тот во гресех да будет и умрет злою смертию» (ярлыки Бердибека и Тюляка). Вместе с духовными лицами освобождались от всякого рода повинностей и их братья и сыновья, но только в таком случае, когда жили не в разделе с ними: «Попове, един хлеб ядуще и во едином месте живуще, и у кого брат или сын, и те по тому ж пожалованы будут; аще ли от них отделилися, из дому вышли, и тем пошлины и дани давать» (ярлыки Менгу-Темира и Узбека).

4. Ярлыки освобождали духовенство и церковных людей от всякой ответственности пред властями и судами гражданскими во всех делах, даже в разбое и душегубстве, и подчиняли этих людей только власти и судам церковным. «Знает Петр митрополит в правду, и право судит, и управляет люди своя в правду, в чем-нибудь: и в разбои, и в поличном, и в татьбе, и во всяких делах, ведает сам Петр митрополит един, или кому прикажет. Да вси покаряются и повинуются митрополиту, вся его церковныя причты, по первым изначала законом их и по первым грамотам нашим... Вся своя церковная управляет (митрополит), и судит, и ведает или кому повелит таковая деяти и управляти. А нам в то не вступатися ни во что, ни детям нашим, ни всем нашим князем нашего царства, и всех наших стран, и всех наших улусов» (ярлык Узбека). «Кто учинит татьбу, или ложь, или иное какое злое дело, а не имешь (митрополит) того смотрити, или слуги твои почнут какову нужу церковным людем твоим творити, ино то на тобе, и ты сам ведаешь, каков ответ Богу за то воздаши, и тот грех на тобе, а мы о том ничто же не имеем» (ярлык Тюляка). «Кто разбоем, и татьбою, и ложью лихое дело учинит каково, а не имешь того смотрити, и ты сам ведаешь, что будет тебе от Бога» (ярлык Бердибека).