История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович

(1924) – шедевры исторического анализа, обращенного непосредственно к

способам литературного выражения и направленного на создание подлинно-

органической evolution des genres. Томашевский занят изучением Пушкина и

его связей с французской литературой, а также изучением просодии.

Жирмунский, более эклектичный, написал первую стоящую книгу о влиянии

Байрона на Пушкина – вопрос, о котором чего только не говорили. Все эти

труды – в строгом смысле слова не критика,

поскольку авторы принципиально

воздерживаются от эстетических оценок.

200

Но теперь уже появляется связанная с формализмом критика, которая

выносит суждения о современной литературе, не порывая с формалист ским

прочно историческим взглядом на вещи. Из формалистов умными и острыми

критиками современной литературы являются Шкловский и Тынянов; из

романистов – Замятин, о всегда интересных статьях которого я уже говорил.

Первоклассный критик – поэт Мандельштам. Но его в высшей степени

историчное и плодотворное мышление не всегда находит членораздельные

способы выражения. Его, к сожалению, редкие статьи так богаты мыслью и

переполнены идеями, что само это изобилие затрудняет и запутывает их смысл.

201

Геннадий ПРАШКЕВИЧ

ЕЩЕ РАЗ ОБ АВТОРЕ ЭТОЙ КНИГИ

Дмитрий Петрович Мирский – известный русский советский критик и

литературовед. Сын либерального царского министра князя П. Святополк-

Мирского, он окончил филологический факультет Петербургского

университета. В 1911 году выпустил книгу стихов. После революции оказался в

эмиграции. С 1922 года жил в Англии, читал курс русской литературы в

Лондонском университете и Королевском колледже. Выступал в журналах

« Criterion» (издатель Т. С. Элиот) и « Echange» (Франция), в сменовеховском

альманахе «Версты» (Брюссель). На английском языке написал книгу «История

русской литературы» (« A history of Russian literature», 1927) и ее продолжение

«Современная русская литература» (« Contemporary Russian literature», 1926).

Владимир Набоков, не слишком щедрый на похвалу, считал эту книгу «лучшей

историей русской литературы на любом языке, включая русский». Выпустил

несколько антологий русской поэзии. В 1930 году вступил в Коммунистическую

партию Великобритании, а через два года неожиданно вернулся в СССР.

« Его всегда приглашали на московские приемы показать присутствующим

иностранцам, что настоящий князь может оставаться целым и невредимым

при диктатуре пролетариата,– писал английский писатель и журналист

Мэлком Маггеридж в «Хронике времени, растраченного попусту». – Мирский

всегда

приходил, думаю, что из-за бесплатного шампанского. Он был большой

любитель выпить, а денег имел немного. В любом случае, он зарабатывал

только рубли – писанием статей для «Литературной газеты», в которых рвал

на части современных английских писателей, таких как Д. Х. Лоуренс,

Т. С. Элиот и О. Хаксли, которых в разговоре именовал „бедный Лоуренс“,

„бедный Том“, „бедный Олдос“. В гражданской войне он сражался на стороне

белых, потом жил в эмиграции в Париже и слыл че ловеком самых реакционных

взглядов. Затем прибыл в Лондон, где неизбежно стал профессором и получил

заказ написать книгу о Ленине. В ходе работы над ней он стал видеть в нем

просвещенного спасителя, а не злобного вырожденца, как раньше. В итоге

перестал быть князем и стал товарищем. Когда я обрисовал карьеру Мирского

корреспонденту „Temps“ Лучани, тот кисло заметил, что Мирскому удался

совершенно необыкновенный трюк: он умудрился быть паразитом при трех

режимах – князем при царизме, профессором при капитализме и человеком

пера при коммунизме».

« К его чести, – писал журналист Джералд Смит, лично знавший Мирского, – в

отличие от многих интеллектуалов, как наезжавших в СССР, так и живших там,

Мирский никогда не строил из себя человека из народа и не приписывал ему никакой

чудодейственной мудрости. Праведная многострадальность и терпеливость,

упоминаемые с тошнотворной регулярностью в качестве верховных добродетелей

русского народа, всегда были для Мирского достойными презрения. Он называл Платона

Каратаева, крестьянского гуру из „Войны и мира“, просто невыносимым. „Это –

абстракция, миф, существо совсем других измерений и законов, чем все прочие в романе“.

Единственным человеком бесспорно скромного социального происхождения, с которым