История руссов. Держава Владимира Великого
Шрифт:
Это не значит, конечно, что скандинавы не включались в понятие норманнов, но это значит, что южане в первую очередь считали норманнами целую свиту разных среднеевропейских народов, соседей Византии с севера. т. е. именно тех, с которыми Византии и приходилось все время иметь дело. Скандинавы же были только незначительной примесью к массам войск указанных «норманнов», которые оказывались то врагами, то союзниками, с массой же скандинавов, исчисляющихся десятками или сотнями тысяч, Византия не сталкивалась. Из свидетельства Лиудпранда ясно, что «Rusii» — это отдельный народ, подобный уграм, печенегам и хазарам, сосед Византии и указанных племен, что «Rusii», в первую очередь относится к Киевской Руси, а не к скандинавам за тридевять земель.
Из
Перейдем теперь к следующей цитате из Лиудпранда, подтверждающей еще больше правильность нашего толкования.
«Verum quoniam meus vitricus, vir gravitate ornatus, plenus sapientia, regis Hugonis fuerat nuntius, pigrum michi (очевидно mihi) non hic sit inserere, quid eum de imperatoris sapientia et humanitatae et, qualiter Rusios vicerit, audivi sepius dicere. Gens quaedam est sub aquilonis parte constituta quam a qualitate corporis Greci vocant Rusios, nos vero a positione loci nominamus Nordmannos. Lingua quippe Teutonum Nord aquilo, man auter dicitur homo, unde et Nordmannos aquilonares homines dicere possumus. Huius denique gentis rex vocabulo Inger erat, qui collectis mille et eo amplis navibus Constantinopolim venit… Inger ingenti cum confusione post modum ad propria est reversus. Greci vero victoria potiti, vivos secum multo ducentes Constantinopolim regressi sunt laeti. Quos omnes Roman'os in praesentia Hugonis nuntii, vitrici scilicet mei, decollari praecepit» — «А мой отчим, муж, достоинствами украшенный, прежде был послом короля Гуго и, немало заботясь о моем воспитании, весьма часто рассказывал о мудрости и человечности императора (Романа), а также о том, как он некогда победил русиев (Rusios). Народ сей сложился в пределах северных, и греки его называют русиями (Р) по свойству его телесного устроения, мы же именуем нордманнами («людьми Севера». — Примеч. ред.) по географическому местоположению. Ибо на тевтонском наречии север произносится Nord, человек же — man, посему мы и можем северян называть нордманнами. Далее, был у этого народа король по имени Ингер (Inger), который, собрав кораблей тысячу, и даже более того, пришел к Константинополю… Впоследствии Ингер с великим смятением возвратился в свои пределы. Греки же, упоенные победой, множество пленных увели с собой живыми и, радостные, вернулись в Константинополь. Всех пленных (император) Роман повелел обезглавить в присутствии посла короля Гуго, то есть моего отчима» (лат.) (idem, p. 331).
Из этой цитаты видно, что итальянцы именно («мы», говорит Лиудпранд) называли руссов норманнами, и он объясняет значение этого слова: от немецкого nord = север и man = человек, иначе говоря, руссы назывались «северянами»). Это место показывает, что хазары, печенеги и т. д., по-видимому, в понятие северян не включались.
Что же касается греков, то они называли руссов «Rusii», по особенности их тела, объясняет Лиудпранд, именно по светловолосости. «Rusii» означало «рыже-» или «светловолосые» — особенность, резко бросавшаяся в глаза черноволосым грекам.
Лиудпранд подчеркивает, что итальянцы называли один и тот же народ отлично от греков, именно они называли их по признаку их географического местоположения, греки же — по признаку телесного строения.
Особо следует отметить, что речь идет здесь о Руси князя Игоря (Inger,
Таким образом, уже более тысячи лет назад образованные люди того времени не только прилагали к славянам (киевским в первую очередь) имя Русь, но и объясняли значение этого имени.
Не скандинавское племя под именем «Русь», которое не известно ни одному скандинавскому или западноевропейскому источнику, возглавив славян, передало им свое имя, а греки назвали своих северных светловолосых соседей «Русью» и закрепили это название и среди других народов.
Присвоение этого имени самими руссами совершилось, очевидно, весьма легко по двум причинам. Во-первых, несмотря на единство происхождения, языка, обычаев, религии и т. д., славянские племена не имели идеи единства. Были новгородцы-словене, были кривичи, поляне, севера, вятичи и т. д., но понятия, объединяющего их, не существовало, ибо не было и государственного единства.
С появлением Рюриковичей и образованием единого мощного восточнославянского государства явилась и необходимость употребления какого-то общего для всех термина. Своего термина не было, пришлось заимствовать чужое название.
Во-вторых, употребление чужого термина было вполне приемлемо для руссов не только потому, что им нечего было обижаться на название «светловолосые», ибо они действительно были таковыми, но и потому, что в их родном языке существовало слово «русый», означавшее то же самое. Поэтому греческое прозвище привилось легко и быстро.
Что понятие единства восточных славян отсутствовало, видно из первых страниц русской летописи: летописец перечисляет отдельные славянские племена, но не употребляет термина, объединяющего их всех. Самое слово «Русь» он считает пришедшим с рюриковичами, употребляя выражение «а язык словенеск и руский един есть», он уже отражает состояние понятий своего времени, т. е. начала XI века, название же «Русь» — куда глубже.
Что название «Русь» не всем нравилось, ясно видно из отрывка летописи о новгородцах, это их — «словен» — стали варяги называть «Русью», а они оставались до XV века «словенами» (об этом подробно в другом выпуске).
Заметим, что в греческом «rousios» мы имеем не короткое «у», а долгое «о», что является также весьма характерной чертой для старинной русской орфографии и фонетики: писали рать «роуская» и т. д.
Некоторые авторы, например, Томсен, 1877, указывают, что словопроизводство греческого «rousios» неверно. Не будем об этом спорить, ибо ни Томсен, ни мы не являемся знатоками греческого языка, — бесспорно одно: во времена Лиудпранда и его отчима значение слова «Русь» так понимали все. Из дальнейшего мы увидим, что это название в применении именно к славянам уходит вглубь по крайней мере до 839 года, т. е. уже задолго до призвания Рюриковичей, что в корне рубит теорию норманистов.
Однако вернемся непосредственно к свидетельству Лиудпранда, оно, как мы видели, устраняет предполагавшуюся разноголосицу между показаниями Фотия и показаниями западноевропейских хроник.
Хроника Иоанна Диакона (венецианца, следовательно, употреблявшего ту же терминологию, что и Лиудпранд), гласит:
«Eo tempore Normannorum gentes cum trecentis sexaginta navibus Constantinopolitanum urbam adire ausi sunt. Verum quia nulla ratione inexpugnabilem ledere valebant urbem, suburbanum fortiter portantes bellum quam plurimos ibi occidere non perporceunt, et sic predicia gens cum triumpho ad propriam regressa est» — «В то время роды норманнов с тремястами шестьюдесятью кораблями отважились пойти на город Константинополь. Поскольку же они были никоим образом не в состоянии причинить ущерб неприступному городу, то начали жестокую войну в пригородах и не преминули весьма многих убить, и так прежде указанный род с триумфом возвратился в свою землю» (лат.) (Pertz, Monumenta Germaniae Historica Scriptores, VII, p. 18).