История Рюриковичей
Шрифт:
Идеи Байера развил его младший коллега Герард Фридрих Миллер (Мюллер) (1705 — 1783). В отличие от лингвиста Байера, Миллер был профессиональным историком и являлся профессором русской истории в Петербургской академии наук. Он также официально занимал должность историографа (кроме Миллера этой чести в России удостоились только князь Михаил Михайлович Щербатов при Екатерине Великой и Николай Михайлович Карамзин при Александре I). Заслуги Миллера перед русской наукой действительно велики. Он ввел в оборот несколько важных исторических памятников. А в 1733 — 1743 годах Миллер участвовал в прославленной Великой Северной экспедиции. Он входил в состав отряда, исследовавшего Сибирь. Миллер побывал во многих сибирских книгохранилищах, составил множество выписок из различных источников, и сейчас это собрание под названием «портфели Миллера» хранится в Государственном архиве древних актов в Москве. Оно поистине
Почему же дщерь Петра Великого возмутили выводы Миллера? Императрица Елизавета желала выглядеть спасительницей России от «немецкого засилья». Свергнув с престола императора Иоанна Антоновича и окружавших его иностранцев немецкого происхождения, Елизавета совершила, как ей хотелось представить обществу, патриотический шаг. Все эти Бироны, Минихи и Остерманы отправились в ссылку, а слава России и русского народа засияла еще ярче. Концепция Миллера не вписывалась в тогдашнюю официальную идеологию.
По распоряжению Елизаветы Петровны написать русскую историю поручили Михаилу Васильевичу Ломоносову (1711 — 1765). Он более внимательно отнесся к анализу исторических свидетельств, но впал в другую крайность. Обрушившись на Миллера, Ломоносов не только пламенно защищал самобытность государственности в России, но и отрицал какое-либо существенное влияние на русскую историю норманнов. С Ломоносова начались в историографии попытки представить варягов не скандинавами, а племенами иного этнического происхождения. Впрочем, еще Василий Никитич Татищев (1686 — 1750), капитальный труд которого «История Российская» как бы стоял в стороне от основной линии споров, выдвинул версию о финском происхождении Рюрика и пришедших с ним варягов.
Третий основоположник «норманнизма» — Август Людвиг Шлецер (1735 — 1809) пробыл на русской академической службе недолго. Но и по возвращении на родину не оставил научных занятий в области русских древностей. Итогом его исследований явился фундаментальный труд «Нестор», в котором Шлецер провел скрупулезный источниковедческий анализ «Повести временных лет». С этого времени, по сути, началось научное летописеведение. Шлецер не сомневался в значительной роли норманнов при образовании государства на Руси, но ко многим скандинавским источникам относился с преувеличенным недоверием. Так, например, этот заклятый, по определению советских историков, норманнист считал скандинавские саги «глупыми выдумками» и предлагал «выбросить эти исландские бредни из всей русской древнейшей истории». Весьма странная позиция для закоренелого норманниста.
Но научная мысль развивается. То, что было приемлемо в XVIII веке, вряд ли может быть продуктивным в начале XXI. Но и до сих пор, несмотря ни на что, околонорманнистская полемика периодически возрождается, обретая былую остроту. Спад наметился еще в начале XIX века, благодаря совершенно новому уровню исследований, заданному Николаем Михайловичем Карамзиным (1766 — 1826). Вдумчивая работа с источниками, спокойное, довольно бесстрастное изложение и аргументированность выводов поставила его «Историю государства Российского» в ряд великих достижений русской научной мысли. Авторитет Карамзина, а затем и академика Михаила Петровича Погодина (1800 — 1875), на время притушил норманистские дискуссии. И Карамзин, и Погодин предпочитали следовать за русскими летописями, подкрепляя их данные иностранными источниками, и сформировали официальную историческую доктрину, согласно которой и Рюрик и другие первые русские князья были норманнами по происхождению.
Но с середины XIX века возродились идеи Ломоносова. В 1876 году увидел свет капитальный труд «Варяги и Русь». Его автор — Степан Александрович Гедеонов (1815 — 1878). Сын директора Императорских театров, почетный член Петербургской академии наук, он с 1863 года служил директором Императорского Эрмитажа. Эрмитаж в то время был крупнейшим хранилищем русских древностей, а научная школа этого учреждения находилась на большой высоте. С. А. Гедеонов камня на камне не оставил от «норманнской теории». Его главный тезис заключался в тождестве варягов и балтийских славян. Получалось, что государственность и династия на Руси были хоть и иноземными, но все равно славянскими.
«Варяги
Где же пролегал основной рубеж между двумя сторонами, почему, казалось бы, вокруг чисто научной проблемы ломалось столько копий? Все дело заключалось в понимании патриотизма. Эта идея стала доминирующей при решении вопроса о происхождении Руси в советское время, существует она и сейчас. Почему-то считали, а многие считают и ныне, что иностранное влияние в начале русской истории, присутствие иноземцев на Руси и неславянское происхождение правящей династии ущемляет чувство национального достоинства русских, показывает их неспособность к самостоятельной самоорганизации. Такое понимание патриотизма выглядит весьма странным. Ведь Древняя Русь не была какой-то жесткой, «закрытой» системой, в которую не должны были проникать никакие заграничные веяния. Не была такой наша Родина и в дальнейшем. Вспомним, какой след в русской истории оставили монголы или те же немцы при Петре I. Что уж говорить о древнейших временах, когда границы были настолько расплывчаты, что и пределы государства в IX веке обрисовать сложно. Русь находилась на пересечении разных путей, этнических и культурных влияний, и стыдиться этого по меньшей мере нелепо. Англичане, например, гордятся тем, что в их истории оставили след и римляне, и норманны, но для нас это почему-то унизительно. Как аргумент, часто выдвигают знаменитую летописную фразу «земля наша велика и обильна, лишь порядка в ней нет», понимая ее абсолютно неверно. Не о порядке идет речь в летописи, а о «наряде», то есть управлении. Нужен был князь, его и позвали.
Этот ультрапатриотический настрой особенно был характерен для советской исторической науки 1930 — 1950 годов. Да и позже его накал не снижался. Тогда говорить не то что о влиянии скандинавов, но даже об их присутствии на Руси в древнейший период было невозможно. А страшный ярлык «норманиста» мог перечеркнуть всю деятельность ученого. Одновременно с этим история Древнерусского государства непрерывно удревнялась. Вообще стремление «прибавить» к своей истории одно-два, а то и десяток столетий — весьма распространенное явление, но в советское время оно проявилось очень уж сильно. Апофеозом стало празднование в 1982 году 1500-летия города Киева. Получалось, что Киев возник в конце V века, при византийском императоре Анастасии, с именем которого связывалось появление в Константинополе основателя Киева — князя Кия (о самом Кие речь впереди). Дата 862 год, как уже говорилось выше, вообще со страниц учебников истории исчезла. Рюрика считали чисто легендарной фигурой. Но все же проводились и серьезные исторические исследования, которые позволили более внимательно отнестись к проблеме.
Нужно заметить, что полемика по поводу норманнизма имела смысл лишь тогда, когда считалось, что происхождение династии напрямую связано с образованием государства. Такая традиция характерна скорее для средневекового мышления. Но даже у автора «Повести временных лет» эти явления разделялись. Еще в начале своего повествования он как бы поставил три вопроса, на которые дает ответ летопись. Первый — «откуду есть пошла Русская земля» — связан с происхождением Руси, то есть народов, ее населяющих, прежде всего славянского. Второй — «кто в Киеве нача первее княжити» — касался происхождения княжеского рода. Ответом были рассказы о Кие и его братьях, Рюрике (хотя сам Рюрик в Киеве не княжил, но там княжили его потомки), Аскольде и Дире, Олеге, Игоре и Ольге. А описание самого процесса образования государства отвечало на третий вопрос: «и откуду Руская земля стала есть», то есть «как она создалась». Таким образом, сначала летописец рассказывал о происхождении народа, потом о происхождении династии, распространившей из Киева свою власть на другие племена, а ответ на третий вопрос получался после объединения двух первых — этнического, основного, и династического, «наложенного» на этнический. Только после этого становилось понятно (согласно представлениям летописца), что сформировалось Древнерусское государство благодаря деяниям первых князей среди данных народов.