История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти
Шрифт:
Я спросил матушку, видела ли она Мэри и как она ей показалась. Но, к великому моему изумлению, матушка отвечала, что ни Мэри, ни хозяйки нашей она не застала.
И вот пробило восемь часов, потом девять, а Мэри все не было.
В десять воротилась миссис Стоукс, но не с Мэри, а с каким-то господином, который, войдя в комнаты, пожал мне руку и сказал:
— Не знаю, вспомните ли вы меня, мистер Титмарш. Меня зовут Типтоф. Я принес вам записочку от миссис Титмарш и поклон от моей жены, которая всем сердцем сочувствует вам в вашем горе и просит вас не тревожиться из-за отсутствия вашей супруги. Она
После этого милорд распрощался и уехал. А в записке от Мэри говорилось только, что миссис Стоукс мне обо всем расскажет.
ГЛАВА XIII,
из которой явствует, что добрая жена дороже всякого бриллианта
— Сейчас я вам все расскажу, миссис Титмарш, — начала миссис. Стоукс, только сперва позвольте сказать вам, сударыня, что ангелы на земле наперечет, и одного-то не в каждом семействе встретишь, а уж двух — и вовсе редкость. А вот ваш сын, сударыня, и невестка ваша сущие ангелы, верно вам говорю.
Матушка отвечала, что она благодарит бога за нас обоих. И миссис Стоукс продолжала:
— Нынче утром после похо… после службы ваша невестка укрылась, бедняжка, в моей скромной гостиной, сударыня, и уж так-то плакала-разливалась, и бесперечь рассказывала про своего херувимчика, которого господь прибрал. Он и прожил-то на свете всего месяц, такого несмышленого, кажется, и помянуть-то нечем. Но мать — она все примечает, сударыня. А ведь и у меня был такой же ангелочек, мой миленький Энтони, он родился еще до Джемаймы, и ежели бы не покинул наш грешный мир, было бы ему теперь двадцать три годочка, сударыня. Но я не об нем, я вам про то расскажу, что у нас тут приключилось.
Надобно вам сказать, сударыня, что покуда мистер Сэмюел толковал со своим дружком мистером Хоскинсом, миссис Титмарш, бедняжка, сидела у нас внизу и к обеду даже не притронулась, хоть мы так старались, чтобы все было как полагается, а после обеда насилу я ее уговорила выпить капельку вина с водой да размочить в леи сухарик. Ведь до этого, сударыня, у ней сколько часов во рту маковой росинки не было.
Ну вот, сидит она эдак молча, и я молчу, думаю, лучше ее не тревожить; младшенькие мои тут же на коврике играют, и она с них глаз же спускает; мистер Титмарш с дружком своим Гасом ушли из дому, и тут как раз мальчишка принес газету — ее всегда приносят часа эдак в три-четыре, сударыня, и стала я ее читать. Читаю, а сама все об мистере Сэме думаю, какой он грустный да унылый из дому выходил, и как рассказывал мне, что деньги у него кончаются; а потом опять же на молодую миссис Титмарш погляжу да принимаюсь ее уговаривать, чтоб не убивалась так, а то и про моего Энтони примусь ей рассказывать.
А она плачет и глядит на моих младшеньких и говорит: ах, говорит, миссис Стоукс, у вас и еще дети есть. А мой-то был единственный. Откинулась в кресле, да как зарыдает, ну, того и гляди, сердце у ней разорвется. А я-то звала, что от слез ей полегчает, и опять принялась читать в газете — мне «Морнинг пост» носят, сударыня, Я завсегда ее читаю, желаю знать, как там живут в Вест-Энде.
И первым делом что же я в газете вижу: «Нужна кормилица
— Господи спаси и помилуй! — сказала я, — Бедняжка леди Типтоф занемогла. Я-то знаю, где живет ее милость и что она родила в один день с молодой миссис Титмарш, и надобно вам сказать, что ее милость тоже знает, где я живу, она сама сюда приезжала.
И вот что мне вдруг взошло в голову.
— Голубушка моя миссис Титмарш, — сказала я, — вы ведь знаете, какой у вас хороший муж и в какой он сейчас крайности.
— Знаю, — отвечает она в удивлении.
— Так вот, моя голубушка, — говорю и гляжу ей прямо в глаза, — его знакомой леди Типтоф надобна кормилица для ее сынка, лорда Пойнингса. Наберитесь-ка храбрости да подите попросите это место, и, может, он заменит вам ваше дитятко, которое бог прибрал.
Она вся задрожала, залилась краской. И тогда я рассказала ей все, что вы, мистер Сэм, рассказали мне третьеводни про ваши денежные обстоятельства. И только она про это услыхала, сейчас схватилась за шляпку и говорит: «Идемте, идемте скорей», — и через пять минут мы с ней шли к Гровнер-сквер. Прогулка ей нисколечко не повредила, мистер Сэм, и за всю дорогу она только разок и всхлипнула, и то когда увидала в саду няньку с младенцем.
Детина в ливрее отворил нам дверь и говорит:
— Вы уже сорок пятая пришли наниматься. Только перво-наперво отвечайте мне на такой вопрос. Вы часом не ирландка?
— Нет, сэр, — отвечала миссис Титмарш.
— Это нам подходит, — говорит лакей. — Да и по говору слыхать, что не ирландка. Стало быть, милости просим, сударыни, пожалуйте. Там наверху ждут еще охотницы до этого места, а еще сорок четыре приходили, так я их и в дом не впустил, потому как они и впрямь были ирландки.
Провели нас наверх, а на лестнице ковер мягкиж-премягкий, а наверху встретила нас какая-то старушка и велела говорить потише, потому как миледи помещается всего за две комнаты отсюда. Я спрашиваю, а как поживают ее милость с младенчиком, и старушка отвечает, — очень, мол, хорошо, да только доктор не велел больше леди Типтоф самой кормить, потому как здоровьем она слабовата. Вот и надобно приискать кормилицу.
Тут же была еще одна молодая женщина — высокая да цветущая, — поглядела она эдак сердито на миссис Титмаршг на меня, и говорит:
— У меня письмо от герцогини, я у ней дочку вскормила. И я вам так скажу, миссис Бленкинсоп, сударыня, не простое это дело сыскать другую такую кормилицу, как я. Росту во мне пять футов шесть дюймов, и оспой уже переболела, и муж у меня капрал королевской гвардии, — отменное здоровье, рекомендация лучше некуда, и спиртного вовсе в рот не беру, а что до ребеночка, сударыня, так будь у ее милости хоть шестеро сразу, у меня на всех бы хватило.
Пока она все это выкладывала, в комнату вошел низенькжй господин весь в черном, н ступал он таково мягко, будто по бархату. Та женщина поднялась, низенько перед ним присела, сложила руки на богатырской груди и повторила опять все то же, слово в слово. Миссис Титмарш осталась сидеть, как сидела, только эдак наклонила голову; я еще подумала, напрасно она ведет себя так невоспитанно, господин-то этот, по всему видать, лекарь. А он строго поглядел на нее и спрашивает: