История советской фантастики
Шрифт:
Так или иначе, уже в начале 30-х С.Кургузову удалось набрать достаточный вес в писательской среде и сгруппировать вокруг себя сплоченное ядро последователей (в 1932 году его собственная "Секция", еще никак официально не оформленная, уже насчитывала свыше трех десятков писателей). Ему даже удалось - хотя это и потребовало определенной сноровки заручиться поддержкой видных "селенитов", которые после роспуска их объединения и фактического устранения от дел Лежнева остались без видимого прикрытия. Кургузов знал, что многие "селениты" считают его опасным и хитрым интриганом, "селениты" знали, что Кургузов это знает. Однако на некоторое время "сосуществование" всех устраивало: у воспитанников Лежнева были талант и всё еще авторитет среди читателей, у Кургузова была поддержка Сталина и ядро будущей организации, которая должна была стать со временем многочисленной и, в конечном итоге, самой влиятельной. Близился 1934 год Первый Съезд Писателей СССР. В ожидании нового штурма Кургузов крепил единство рядов.
III. "СЛОВО ПРЕДОСТАВЛЯЕТСЯ ТОВАРИЩУ УЭЛЛСУ..." (1933 - 1936)
Прежде, чем перейти непосредственно к событиям 1934 года, необходимо вернуться на два года назад - в апрель 1932 года. Как известно, Ассоциация пролетарских писателей ненадолго пережила "Красный Селенит": решение ЦК ВКП(б) "О перестройке литературно-художественных организаций" от 23 апреля превратило РАПП из живого и деятельного "хозяина литературы Страны Советов" в рядового покойника. Разгром последовал столь молниеносно, что еще какое-то время РАПП, не понимая всего ужаса, с ним происшедшего, пытался конвульсивно дергаться. "Литгазета", например, напечатала довольно-таки "умиротворяющий" комментарий к постановлению ЦК (в следующем же номере дала опровержение, отхлестав
Из всех крупных фигурантов РАППа, по сути, в активе остался только один А.Фадеев - и то лишь потому, что в мае успел публично покаяться в "Литгазете" и "пересмотрел свои неверные позиции". Впрочем, несмотря на такую оперативность, не Фадееву суждено было сыграть первую скрипку в Оргкомитете единого Союза советских писателей - том самом, который должен был готовить "исторический" I Съезд. Почетным председателем Оргкомитета, разумеется, стал Горький, а рабочими председателями были назначены И.Гронский и С.Кургузов. Последний и добился, чтобы в Оргкомитет, помимо Н.Асеева, Вс.Иванова, А.Афиногенова и др., попали и его подопечные (В.Маркелов и В.Понятовский), и бывшие "селениты" из его же коалиции (Сем.Шпанырь, А.Зайцев, Л. Полярный и др.). Таким образом, между фантастами и "реалистами" образовался некий паритет, с перевесом в пользу Кургузова (небольшим, в два голоса). Причем, до августа 1934 года никто и представить себе не мог, чем, в конце концов, обернется этот "небольшой перевес". Даже сам С.Кургузов, заранее "просчитывая" будущий съезд, в 1932 году еще не знал всех своих возможностей. Горький поначалу казался ему реальным руководителем всего "объединительного" процесса, сам же автор "Катапульты" до конца 32-го видел себя на вторых ролях, тихо интригуя против Гронского. И лишь к декабрю Кургузов вполне четко осознал: классик играл роль красивой ширмы, Гронский - амортизатора, Сталин поставил только на него, Кургузова. И он же дал этому писателю полную свободу действий.
Определенных организаторских и административных способностей у Степана Кургузова было не отнять. Чувствуя за спиной теперь мощную поддержку, он сумел заставить работать на себя большинство провинциальных литвождей, каждому обещая что-то весьма реальное и в то же время неуловимо-туманное (место в Правлении - если оно будет сформировано таким-то, а не таким-то; содоклад на съезде - если обстоятельства сложатся так-то, а не так-то; собрание сочинений в Гизе - если к 1934 году порядок прохождения рукописей останется таким же, как и раньше, и так далее). От любого своего обещания Кургузов сумел бы потом отречься, ссылаясь на "объективные обстоятельства" (от многих в ходе и после съезда действительно отрекся, хотя кое-что и исполнил), зато в период подготовки эти посулы были достаточно вескими основаниями для конкретной помощи Оргкомитету. Переговоры с "пролетарскими писателями" брал на себя лично Кургузов, передоверяя особо капризных интеллигентов-попутчиков" обходительному и красноречивому Гронскому, тоже очень скоро понявшему, кто в их тандеме главный. Одновременно с этим автор "Катапульты" весьма грамотно муштровал свою преторианскую гвардию, добиваясь от нее высокой производительности труда: их "лунные" романы обязаны были выходить из печати с периодичностью не реже одного названия в месяц (художественное качество Кургузова, само собой, совершенно не волновало - в пору индустриализации был важен валовый продукт, а не кустарные поделки, пусть даже и более высокого сорта). Бывшие "селениты" не могли еще освоить такой темп. Сем.Шпанырь, к примеру, сочинял своих "Первопроходцев" (1933) добрых полгода, да еще потом - после двухнедельной командировки в Германию - дописывал к роману отдельные главы о заводах Мессершмидта и о так называемом "реактивном проекте", согласно которому капсула "отстреливалась" от самолета-носителя уже в стратосфере (по жанру роман был "производственно"-шпионским с легким заходом в мировую революцию...).
Зато уж "подкургузники" работали, как конвейер. Книжные полки заполнились безразмерными "Приключения капитана Тарасова", которые Понятовский с Маркеловым сочиняли "бригадным методом". Ан.Спирин даже умудрился, пользуясь доверчивостью издателей, перелицевать "на советский манер" семи томов из "Необыкновенных путешествий" Жюля Верна, нагло объясняя на читательских конференциях наличие львов и крокодилов в средней полосе России "следствием всеобщего потепления на планете, вызванного внеочередной сменой фаз Луны". Слово "Луна" в сочетании с именами Горького и Кургузова для издателей имело магическую силу, как бы само собой ликвидируя все недоуменные вопросы: по негласному указанию ЦК, уже к середине 1933 года проблема "присоединении спутника Земли к территории СССР" с газетных страниц, посвященных литературе, науке и технике, медленно перемещалась на общественно-политические полосы, занимая положенное место рядом с проблемами реконструкции, построения социализма в деревне и освоения Арктики. (В этой связи легко понять, почему, например, в "Правде" мог увидеть свет гневный фельетон на целый газетный "подвал", где разоблачался мелкий американский жулик, посмевший дурачить обывателя фиктивным "Акционерным обществом по освоению Луны". Вместо того, чтобы посвятить курьезу пять строк в рубрике "Их нравы", газета пресерьезно писала об "империалистической экспансии" и о "покушении на достояние мирового пролетариата" - чьим полпредом, естественно, был СССР.) Еще не имея технических возможностей распространить свое влияние и на Луну, Сталин планомерно готовил массовое сознание страны к этой очередной и, по его мнению, скорой победе пролетарского государства над силами косной природы, от которой никто и не собирался ждать "милости". Грядущий съезд писателей и новая перегруппировка сил литераторов должны были, по мысли Сталина, как раз настроить писателей на соответствующую творческую "волну". Они обязаны были помочь генсеку уничтожать границу между настоящим и будущим, между событиями, уже случившимися, и событиями, только еще прогнозируемыми, нереальными, перспективными в лучшем случае. Девизом были избраны строки Маяковского: "Вперед, время! Время, вперед!" Реальный объективный ход времени мало трогал генсека - достаточно было перевести часы всей страны вперед и сорвать заранее с календаря побольше листков. Собственно, для этого генсек и предоставил Кургузову карт-бланш. И не ошибся в своем выборе.
К середине 1933 года Степан Кургузов уже совершенно четко знал, что ему надлежит делать, и никаких колебаний в проведении "генеральной линии" не испытывал. Его самого увлекала эта работа. В июле, когда большая часть подготовительных заданий была осуществлена, меньшая находилась в процессе разрешения, на повестку дня вновь встал "кадровый вопрос". Вернее, в волонтерах у Кургузова недостатка не было, однако тут требовался определенный шаг вперед. За бывшими "селенитами" в ту пору закрепился, скорее, "приключенческо"-юношеский фронт работ, "подкургузники" трудолюбиво создавали необходимый культурный фон (или, скажем определеннее, культурную почву, гумус). Теперь же возникла нужда в новом крупном "лунном" романе, который стал бы своеобразным "подарком съезду", знаком боеготовности Секции фантастики Оргкомитета. Из-за недостатка времени Кургузову даже пришлось отставить мысль самому создать такое полотно - оргработа требовала полной сосредоточенности. Впрочем, претендент отыскался довольно быстро. Если Ленин с Чичериным нашли "советского Жюль-Верна" Обольянинова в Париже, то Кургузов обнаружил своего будущего ставленника значительно ближе - в одном из московских собесов, куда зашел по какому-то пустяковому делу. Вот как по рассказам современников реконструирует это событие американский советолог Агнес Голицына: "Внимание Кургузова, зама Горького по Оргкомитету, привлекла фигура огромного человека, который со свирепыми криками "Пустите писателя и инвалида гражданской войны!" прорывался в начало очереди. Вместо правой кисти человека была грубая культя с навинченным железным крюком. Вместо правой ноги был неуклюжий протез. Степан Кургузов, заинтересованный словом "писатель", пробился к скандалисту. "Ну-ка, назовите свою фамилию, писатель!" - представившись, строго скомандовал он. Тот, узнав, что перед ним крупное литературное начальство, быстро стих и послушно отрекомендовался: "Шпаковский"..."
Не могу, естественно,
Это был действительно Николай Шпаковский [5] .
"Вспашка" - первая и, к счастью, единственная крупномасштабная попытка в советской литературе сделать коллективизацию темой научно-фантастического романа. Смелость автора поражает. О гражданской войне, которой были посвящены два предыдущих романа Шпаковского, тот знал, по крайней мере, не понаслышке. На этот раз тема "великого перелома в деревне" была перенесена в роман при отсутствии эмпирического опыта автора, исключительно на основе газетных и журнальных публикаций 1930-31 гг., которые - надо отдать должное Шпаковскому - он довольно внимательно изучил. Возможно, именно поэтому книга так пришлась по душе Сталину (а, значит, и Кургузову): очищенная от бытовых мелочей и вполне реальных бедствий, картина вышла отчасти даже трогательная в своей неповторимой сюжетной ходульности. Луна под пером Шпаковского превращалась всего лишь в одну из союзных республик, куда питерский рабочий Петр Глебов посылался с заданием возглавлять "великий перелом".
5
PERSONALIA: ШПАКОВСКИЙ
Николай Александрович Шпаковский родился в 1900 году в городе Ростове-на-Дону, в семье фабричного рабочего. С четырнадцати лет работает на местной картонажной фабричке, сначала учеником, потом помощником мастера резательного цеха. В годы гражданской войны судьба забросила Шпаковского на Дальний Восток, там же он потерял руку и ногу. (Обстоятельства, в ходе которых Шпаковский остался калекой, достаточно запутанны уже много лет спустя, после 1956 года, появились веские доказательства, что Шпаковский пострадал отнюдь не от японских пуль - как он писал во всех анкетах, - а просто зимой задремал на посту). Тем не менее, после 1921 года Шпаковский получает пенсию по инвалидности, живет в Москве. С 1923 года пробует писать, сначала воспоминания о войне, затем и беллетристику. До 1933 года автора никак нельзя было назвать преуспевающим писателем: мучительный процесс писания (по трафарету, левой рукой - пишущей машинки тогда у него не было) отнимал много сил, в то время как исступленная работоспособность, к сожалению, не сопровождалась творческой удачей. Оба его романа о гражданской войне - "Конница" (1927) и "И на Тихом океане..." (1930) с натугой изданные "ЗИФом", были практически не замечены читателями а критикой встречены довольно прохладно. Шпаковский не умел строить сюжет, сбивался то на описательство, то на риторику: герои его, как будто взятые из реальной жизни, выглядели травмированными или инопланетянами - словно увечье артора наносило непоправимый ущерб и всем его персонажам. (Позднее, отвечая на анкету "Как мы пишем?" журнала "Огонек" (1936 год), Шпаковский не без гордости заметит: "Все мои персонажи похожи на меня", и с этим трудно будет не согласиться...)
К моменту знакомства Кургузова со Шпаковским тот впервые попробовал свои силы в жанре фантастического романа. "Вспашка" была закончена в 1933 году; в начале следующего года, благодаря помощи Кургузова, была издана сначала в журнале "30 дней", потом отдельной книгой в "Молодой гвардии". Роман был высоко оценен прессой - во многом, в результате поддержки все того же Кургузова, чье влияние в писательской среде в это время было уже весьма значительно. Впрочем, судя по тому, что роман получил одну из первых Сталинских премий, эта поддержка была санкционирована на самом верху.
В 30-40-е годы Ник.Шпаковский занимается исключительно общественной работой: избранный членом правления СП СССР, он участвует во всевозможных политических кампаниях. Одно время даже возглавляет комиссию партийной чистки при СП; по мнению многих современников, самоубийство поэта Андрея Соболева и арест нескольких бывших "селенитов" - на его совести.
В конце 40-х, после долгого перерыва, появляется его второй фантастический роман "Начало новой эры" (1948), достаточно традиционное, весьма добротно сколоченное чисто "производственное" произведение на тему "разведки лунных недр". Роман был вновь удостоен Сталинской премии II степени (1949 год), дважды переиздавался. Однако уже в 1954 году, после смерти Сталина и последовавшего за ней временного ослабления влияния С. Кургузова в СП, разразился скандал. Выяснилось, что настоящим автором романа "Начало новой эры" является Григорий Рапопорт, которому Шпаковский просто пригрозил арестом как "космополиту" и, напротив, пообещал заступничество, если тот возьмется за роман для него. Весной 1954 года состоялся товарищеский суд Московского отделения СП. Ник.Шпаковский был исключен из Союза писателей СССР (союзный секретариат не утвердил исключение, мотивируя свой отказ боевыми заслугами Шпаковского и его инвалидностью). В 1955-56 годах "Крюк" - как за глаза называли Шпаковского все московские писатели - ничего не пишет, даже "докладных"; лечится от алкоголизма в Бутовской больнице. Умер в 1956 году от цирроза печени.
Как и предыдущие герои Шпаковского (Ковалев в романе "Конница", Денисенко в романе "И на Тихом океане..."), Глебов должен был являть собой, безусловно, сильную личность, неуклонного борца и проч. И, соответственно, как и персонажи двух первых романов, Глебов превращался в alter ego автора - в странного картонного паяца, конгломерат из комплексов и лозунгов. Шпаковскому, заметим, не откажешь в некоторых проблесках дарования: там, где речь идет о той или иной ипостаси "себя, любимого", читать произведение становится даже любопытно. Прилетев на Луну в мифическом "стратолете" (нечто вроде реактивного дирижабля - познания в технике у автора были столь же глубоки, как и у Кургузова), Глебов совершает две вещи: организует в лунном селе Илл (название беззастенчиво украдено у Обольянинова) коммуну и влюбляется в туземку Эл-ли. Причем, если первое дело дается передовому рабочему с "Электросилы" без труда, то с аборигенкой ему еще предстоит помучиться: бедняжка любит Глебова, однако поначалу находится в плену частнособственнических инстинктов и не желает переходить в коммуну. Правда, "перековка" Эл-ли в итоге все-таки происходит. Обнаружив, как весело и счастливо живут илловцы в организованном Глебовом колхозе, она, скрепя сердце, уступает его горячим просьбам.
Для полноты картины не хватало только классовых врагов, а потому во второй части романа (примерно на двухсотой странице) являются и они. Тут автор проявил некую толику странной фантазии. Оказалось, что антропоморфны у Шпаковского только "положительные" селениты, а отрицательные, враги коммуны, внешне напоминают огромных разумных рептилий, слегка уменьшенных динозавров из учебника зоологии. Логично было бы задаться вопросом, на каких же основах сосуществовали до прилета Глебова и, естественно, до колхоза обе эти расы лунян, и почему факт обобществления земли и скота одними стал причиной кровной обиды других. Но Шпаковский и не замечал таких мелочей. Его выдумка позволила отличать "классовых врагов" от трудолюбивых лунитов-колхозников невооруженным взглядом, а заодно делала наглядным чисто газетный штамп насчет "звериного оскала кулачества". Очевидно, что "классовая борьба", по Шпаковскому, превращалась в геноцид чистейшей воды: один разумный вид жителей Луны "искоренял", во имя неких довольно абстрактных (да еще и привнесенных Бог знает откуда) идей, другой разумный вид. И все это - под лозунгом "построения светлого будущего"! Если бы не изнурительная серьезность, с какой Шпаковский нагромождал свои жестокие выдумки, можно было бы даже предположить, что "Вспашка" - необычайно злой и остроумный памфлет и на "коллективизацию", и на всю пропагандистскую литературу о ней. (Кстати говоря, на Западе, где "Вспашку" оперативно перевели уже в 1935 году, многие и полагали роман закамуфлированной смелой сатирой на сталинский режим; Джордж Оруэлл вспоминал, что свою "Ферму животных" он написал не без влияния романа Ник.Шпаковского.) В принципе, пародийным сегодня выглядит даже название романа, ибо всерьез представить мертвый лунный грунт в качестве объекта вспашки и сева, даже сильно напрягшись, невозможно. Сам же Ник.Шпаковский видел в своем названии, напротив, нечто глубоко символичное - первая борозда, проведенная трактором, знаменовала для автора явную победу "светлых" сил над "темными"...
Несмотря на то, что критика высказалась о романе очень и очень благожелательно, большинство авторитетных и уважающих себя представителей критического "цеха" (Бахметьев, Горбунов, Полонский, Кирпотин, Субоцкий и ряд других) предпочли промолчать: явно плыть "против течения" они не собирались, но одновременно не считали нужным лишний раз откровенно лукавить. Некоторые из них втайне определенные надежды связывали с предстоящим съездом писателей. Им казалось, что роспуск РАППа, проповедовавшего жесткую дилемму "союзник или враг", есть явление обнадеживающее. Кое-кто даже наивно полагал Кургузова калифом на час, временной и случайной фигурой, ненадолго возвысившейся только по причине недостаточной адаптации Горького (который сравнительно недавно вернулся из-за границы) к условиям советской страны.