История средневековой философии
Шрифт:
Содержание папской буллы вызвало резкие возражения короля Франции Филиппа IV. Папа разъяснил, что не имел никакого намерения пытаться узурпировать власть и юрисдикцию короля. То, что он сказал, было общепринятой теорией, а именно теорией, по которой все верующие, включая христианских королей, подчиняются папе ratione peccatt (по причине греха). Иными словами, если светский правитель проводит греховный курс, то его может судить папа; но если подобным же образом действует папа, то судьей ему будет один лишь Бог, поскольку на земле нег никого выше папы. Однако хотя Бонифаций действительно сказал это в своей булле, он утверждал также, что оба меча, духовный и материальный, принадлежат церкви и что короли владеют материальным мечом с согласия и по милости священника (ad nutum et patientiam sacerdotis). Пала имел в виду речение Христа о том, что ему была дана вся власть на небесах и на земле, и отсюда заключил, что эта полнота власти перешла к наместнику Христа, хотя ему
Бонифаций прочитал трактат Эгидия Римского (ум. 1302) "О церковной власти" (De potestate ecclesiastica) и воспользовался некоторыми его идеями. В этой работе[518] Эгидий доказывает, что как Христос владеет всей полнотой власти - и духовной, и светской, - так ею владеет церковь и особенно папа.
Христос, однако, не использовал свою светскую власть; и церковь, следуя его примеру, оставляет управление светскими делами в руках королей. Следовательно, господство (dommum) в полном смысле слова остается за церковью, хотя использование светской власти церковь и препоручает светским монархам. Далее, как все человеческие существа подчиняются Христу de iure, так же все люди подчиняются de iure римскому первосвященнику. Очевидно, что defacto ему подчиняются не все. Однако нехристианские монархи, которые не получили свою светскую юрисдикцию от церкви, являются скорее узурпаторами, чем законными монархами[519] (сочинение Эгидия Римского "О церковной власти" было написано в поддержку притязаний папства в его споре с французским королем, хотя оно, очевидно, и выходит за рамки обсуждения этого частного вопроса. Излишне говорить, что были написаны трактаты и в поддержку королевской стороны в этом споре. Одной из наиболее интересных является работа доминиканца Жана (Иоанна) Парижского, или Жана Квидорта (ум. 1306) "О власти королевской и папской" (De potestate regia et -papal!).
В этой работе Жан Парижский в значительной мере следует учениям Аристотеля и св. Фомы Аквинского. Политическое сообщество уходит своими корнями в человеческую природу, созданную Богом, и существовало задолго до установления Христом церкви. Оно - естественное установление и для оправдания своего существования не нуждается в церкви. Гражданское правление, поскольку оно необходимо для сохранения и благополучия политического общества, также является естественным установлением. Ни своим существованием, ни своим оправданием оно не обязано церкви.
Следовательно, хотя король, будучи христианином и исполняя обязанности христианина, подчиняется духовной власти папы, именно как король он независим. Государство как таковое не имеет отношения к сверхприродной цели человека, явленной Христом. Оно преследует естественные цели.
И в этой области оно автономно. Ни абстрактными, ни историческими аргументами не доказать, что король Франции именно как король подчиняется папе.
Интересной особенностью работы Жана Парижского является, в частности, то, как он представляет природу церкви и государства. Вспомним, что одна из идей, выдвинутых папством и защитниками его притязаний, состояла в том, что единство христианского мира требует, чтобы был один светский глава - император - и точно так же один духовный глава - папа. Эта точка зрения была связана с папскими притязаниями на светскую юрисдикцию через тезис о том, что, хотя церковь в действительности не владеет материальным мечом, император получает свою юрисдикцию от папы. Вопрос о том, подчиняется или не подчиняется король Франции императору как светскому главе христианского мира, представлял, конечно, скорее академический или теоретический, нежели практический интерес. Насущной проблемой для Жана Парижского были отношения между французским монархом и папством. Но тема единства христианского мира позволила ему развить некоторые идеи относительно природы церкви и государства.
Что касается церкви, то всеобщность в принципе принадлежит к ее сущности. Человек имеет одну конечную сверхприродную цель, и церковь, заинтересованная в достижении человеком этой цели, выполняет вселенскую миссию.
Богооткровенная истина одинакова для всех и не изменяется в зависимости от различий между людьми. В случае государства, однако, ситуация иная. Государство есть установление естественное, а не сверхприродное. И естественные различия - географические, климатические и этнические - обусловливают разнообразие политических обществ, приспособленных к разным обстоятельствам. Нет ни одного убедительного довода, выводящего из духовного единства христианского мира под властью одного главы необходимость светского единства под властью одного императора. Аргументировать таким образом - значит смешивать сверхпргродный и природный уровни.
Далее, именно потому, что церковь есть установление сверхприродное и надгосударственное, она не должна смешиваться с государством. Она - тот канал, по которому передается божественная благодать,
Еще одной интересной особенностью позиции Жана Парижского является его представление о статусе короля в государстве. В конечном счете всякая законная власть действительно происходит от Бога-творца. Однако из этого никоим образом не следует, что если королевская власть не дается Богом через посредство папы, то она даруется королю непосредственно Богом. Напротив, король наделяется властью посредством выбора народа. Следовательно, с точки зрения Жана Парижского, верховная власть, даруемая Богом, остается у народа. Правда, получив власть, король вправе требовать от подданных подчинения. Однако это зависит от его стараний выполнить наказ народа - создавать, сохранять и поддерживать условия, необходимые в естественном порядке вещей для добродетельной жизни. Если король пренебрегает своими обязанностями, народ вправе низложить его. Жан Парижский распространяет это утверждение даже на папу. Папа выбирается, и недостойный папа может быть низложен общим собором или кардиналами, представляющими "народ", т. е. сообщество христиан. Жан Парижский, таким образом, занимает свое место в соборном движении.
Возможно, в эпоху раннего средневековья люди и впрямь мыслили в терминах "христианского мира", не проводя достаточно четкого различения между сферами церкви и государства. Спор между папой и императором можно рассматривать как свидетельство по-прежнему унитарного понимания христианского мира. Однако к XIV в. это понимание явно стало неадекватным и в некоторых очевидных отношениях анахроничным - а именно, ввиду укрепления национальных государств. Примечательно, что Данте, приверженец идеи империи и сторонник дела императора, был уроженцем раздробленной страны, не знавшей национального единства, какое можно было видеть в Англии, в Испании или во Франции.
Националистические мотивы, безусловно, играли некоторую роль в сопротивлении папским притязаниям на светскую власть над государствами, расположенными за пределами территорий, непосредственно управлявшихся Святейшим Престолом Такие мотивы, очевидно, имели место во Франции. На теоретическом уровне, однако, распространение аристотелизма оказалось мощным фактором, способствовавшим выдвижению требований государственной автономии. Правда, не стоит преувеличивать действительное влияние философии на политической арене, хотя не стоит и недооценивать его. По мере постепенного укрепления национальных государств в христианском мире сопротивление наиболее крайним притязаниям папства было, без сомнения, неизбежно. Но аристотелевская политическая теория обеспечила теоретическое обоснование такого сопротивления, интеллектуальные средства для прояснения, выражения и оправдания установок, которые были обязаны своим существованием не одной лишь философской рефлексии. Другими словами, аристотелизм дал сторонникам автономии государства теорию, в терминах которой можно было выразить и отстаивать их практические установки и которая в свою очередь оказывала влияние на эти установки.
Фома Аквинский и Эгидий Римский пытались соединить аристотелевскую политическую теорию с признанием превосходства церкви над государством и с подтверждением папской юрисдикции над светскими правителями ratione peccati (по причине греха или в тех делах, где не обходилось без греха). С учетом их теологических убеждений эта попытка гармонизации вполне понятна и оправданна. В то же время ясно, что политическая теория Аристотеля могла использоваться в целях возвышения государства за счет церкви[520], подчинения последней первому. Это вряд ли можно было сделать, пока церковь и государство истолковывались при помощи одних и тех же категорий и рассматривались как два "совершенных" общества в одном и том же смысле или в строго аналогичных смыслах. При таком образе мыслей подчеркивание единства христианского мира естественным образом приводило к попытке соединить признание автономии государства в его собственной сфере с признанием превосходства и верховенства церкви, тогда как подчеркивание статуса политического сообщества как самодостаточного или совершенного общества приводило к настаиванию на независимости церкви, хотя и без подчинения ее государству, поскольку церковь тоже рассматривалась как самодостаточное или совершенное общество. Однако как только теоретики перестали мыслить церковь как своего рода сверхгосударство или наднациональное государство и подчеркивать различия между типами общества, представленными церковью и государством, был открыт путь к некоторым весьма революционным точкам зрения.