История средневековой философии

Коплстон Фредерик Чарлз

Что касается заявлений о полном преображении в Бога и отождествлении человека с Сыном Божьим, то Экхарг впоследствии признавал себя виновным в преувеличении.

Что касается описания божественного образа как "нетварного" света в душе, он обращал внимание на тот факт, что не отождествил этот нетварный свет с тварной душой. Говорил же он следующее: если бы. душа была тождественна вечному образу Бога, она сама по себе была бы нетварной. В действительности же человеческая душа не может быть отождествлена с вечным образом Божьим Но только становясь одним с этим образом, тварная душа отрешается от своей тварности и соединяется с божественным сущим.

Учение Экхарга об этом представляется невнятным Однако ясно, что тенденция его мысли может быть хорошо представлена Плотиновой идеей "бегства единственного к Единственному", разумеется с учетом акцента Экхарта на возрождении посредством рождения Слова, или Сына, в душе.

Как Экхарт находит в душе единый центр или единую основу, запредельные множеству сил или способностей, точно так же он стремится найти в Боге простую основу божественното

бытия, запредельную различию Лиц[496]. Мистическое единение, таким образом, понимается им скорее как соединение основы души с божественным Единым, как возвращение души к ее истинному центру.

Некоторые авторы считали, что мысль Экхарта предвосхищает немецкий трансцендентализм. Ето отождествление божественного esse с божественным intelligere можно, если мы того пожелаем, рассматривать как предвосхищение послекантовското отождествления предельной реальности, или Абсолюта, с мыслью. Коли на то пошло, точно так же можно рассматривать и аристотелевское описание Бога как мышления, которое мыслит себя. Однако если мы не имеем желания вслед за Гегелем считать всю европейскую мысль ведущей к абсолютному идеализму, то, видимо, уместнее рассматривать Экхарта в ето историческом контексте - как человека, которого заботили углубление религиозного духа и содействие непосредственному приближению к Богу и единению с ним. Именно благодаря этой озабоченности ето мысль могла оказывать влияние на религиозные движения средневековья, которые в своей враждебности по отношению к официальной церкви заходили гораздо дальше, чем позволяла позиция самого Экхарта. Что касается попыток некоторых нацистских авторов прибрать к рукам выдающегося средневекового доминиканца, их можно отбросить как абсурдные. Использование родного языка и обращения к внутреннему миру не влекут за собой теорий крови и расы. Горячим защитником ортодоксальности Экхарта был ето собрат-доминиканец, писатель-мистик бл. Генрих Сузо (ок. 1295-1366), который родился в Констанце. Как и Экхарт, Сузо был проповедником, однако куда меньше склонялся к спекулятивному мышлению. Мы находим, правда, в его сочинениях мысль о мистическом единении с Богом, происходящем в том воссоединяющем средоточии души, которое есть образ Божий. Мы также находим у него мысль об актуализации в душе образа Бога (посредством внушенных Богом знания и любви), имеющей своим результатом "рождение Бога", или "рождение Христа", в душе. Однако в мистической доктрине Сузо меньше неоплатонизма, чем в доктрине Экхарта, и она больше соответствует эмоциональной и христоцентрической духовности таких писателей, как св. Бернар. Правда, Сузо использует такие выражения, как "погружение в Бога", но очевидно, что его мысль не является пантеистической. Он был канонизирован в 1831 г.

Еще один доминиканский мистик XIV в.
– знаменитый проповедник Иоганн Таулер (ок. 1300-1361). В человеке Таулер различает три уровня - человека чувствующего, человека разумного и человека, рассматриваемого в отношении к высшей части его души, das Germit. Об этой последней он говорит, что она и выше и глубже, нежели силы или способности души, которые коренятся в ней. Она сотворена, но ей присуща врожденная и постоянная направленность на Бога. Иногда кажется, что Таулер употребляет Gemut как синоним Grund (основа души). Однако доказывали[497] - возможно, справедливо, - что эти два понятия, хотя они тесно связаны друг с другом, все же необходимо различать. Основа души есть вечное местопребывание Бога, тогда как Gemut есть некая деятельная сила, возникающая из основы, пронизывающая разум и волю и возвращающая силы души в себя, а значит, в основу, или местопребывание. Бога.

Основанием или предпосылкой единения с Богом является подобие души ему, присущность ей его образа. И поскольку Таулер настаивает на подчинении сил души Богу и на покорности Божьей воле в волении и действии, то может показаться, что, с его точки зрения, актуализация богоподобия души состоит скорее в подчинении Богу воли и поведения, нежели в каком-то мистическом уходе, ведущем к поглощению божественным сущим. Однако ясно, что Таулер, в сущности, имеет в виду такое единение человеческого духа с божественным, в котором человек утрачивает сознание своей собственной обособленности. В то же время неясно, говорит ли он просто о психологическом состоянии, в котором приостанавливается сознание собственной отдельности, или же говорит об онтологическом поглощении. Кажется, он имеет в виду первое; однако с этим согласны не все авторы.

Общая точка зрения состоит в том, что Таулер считает благодать необходимой для приближения к Богу и что в мистическом опыте Бог подчиняет человеческую волю своей собственной воле и как бы пронизывает человеческую душу, но онтологического отождествления конечного с бесконечным при этом не происходит. Однако при желании мы без труда сможем найти у писателей-мистиков выражения, которые допускают монистическое толкование.

Сузо был другом Экхарта и защищал его ортодоксальность.

Таулер находился под влиянием Экхарта, как, впрочем, и многих других авторов. Влияние Экхарта также испытал фламандский мистик Ян Рюйсбрук (1293-1381). Рюйсбрук, подобно Сузо, критиковал тех представителей широко распространенного движения "свободного духа", которые заявляли, что стали одно с Богом и поэтому все их действия, сколь угодно грешные по обычным меркам, являются действиями божественными, и отвергали Церковь и ее таинства. Другими словами, он противостоял тому, что считал ложным, опасным и еретическим мистицизмом. Взамен он подчеркивал необходимость самоочищения и благих дел как приуготовления к добродетельной внутренней

жизни, в которой силы души, разум и воля, под притягательным воздействием благодати, могут обратиться к постоянно пребывающему в душе Богу. Высшая ступень мистического созерцания и единения с Богом, которой можно достичь только благодаря божественной благодати, а не просто посредством человеческого усилия, выражается в жизни, наполненной благими делами, проистекающими из этого единения и обретающими свою форму благодаря ему.

В то же время Рюйсбрук употреблял напоминающие Экхарта выражения, которые должны были вызвать критику со стороны Жерсона. Например, Рюйсбрук говорил о сверхсущностном единстве Бога, запредельном различию Лиц[498], а также писал о единении души с Богом, исключающем различие и обособленность[499]. Что бы ни думал об этом Жерсон, ясно, что фламандский мистик не был пантеистом. Он испытал влияние сочинений Псевдо-Дионисия и пользовался его языком; однако такие произведения, как "Зерцало вечного спасения" и "Книга двенадцати бегинок", свидетельствуют о стремлении Рюйсбрука избежать какого бы то ни было пантеистического отождествления тварей с Богом Говоря о единении без обособленности, он имеет в виду опыт полного растворения в Боге с психологической точки зрения, а не онтологическое слияние природ. Иными словами, душа погружается в состояние, в котором она сознает одного лишь Бога, но все же существует. Жан Жерсон (1363-1429), который, как уже упоминалось, читал в Париже лекции по теологии и в 1365 г. стал канцлером Парижского университета, хорошо понимал бесплодность теологии, оторванной от религии и духовности. В то же время он остро сознавал опасность, неконтролируемых мистических склонностей, оторванных от прочного философского и теологического остова, и, полностью соглашаясь с Рюйсбруком, критиковавшим экстравагцнтные идеи и манеры наиболее неортодоксальных представителей движения "свободного духа", хвалил егоза эту критику. В то же время он был уверен, что некоторые высказывания Рюйсбрука свидетельствуют о пантеистических тенденциях, и критиковал сочинение фламандского мистика "Одеяние духовного брака". Ян ван Схоонховен, мистик из того же монастыря, что и Рюйсбрук, выступил в защиту последнего. Однако в полемике с Жерсоном он избрал неудачную тактику, доказывая, что мистическое учение нельзя должным образом обсуждать на языке школ. Конечно, в какой-то мере ван Схоонховен был прав. Ведь критика высказываний мистиков профессиональными теологами нередко производит такое впечатление, будто они воспринимали парадоксальные утверждения слишком буквально и были не в состоянии понять трудности, с какими сталкивались мистики, использующие обыденный язык для выражения необычных переживаний. Однако по-своему был прав и Жерсон - в том, что мистическая теология требовала серьезной разработки и что до тех пор, пока она не займет выдающегося места в теологическом учении школ, теология в целом останется сухой и обедненной. Подлинного углубления религиозной жизни невозможно достичь посредством отделения мистицизма от теологической рефлексии.

Собственное мистическое учение Жерсона, изложенное им в сочинении "Об умозрительной мистической теологии" (De mystica tbeologia speculativa), имеет психологическое основание. По его мнению, душе присущи три познавательные и три эмоциональные способности. В нисходящем порядке, так сказать, к первым относятся чистое разумение, дискурсивный рассудок и чувственная восприимчивость, тогда как к последним - synderesis, разумное влечение и чувственное влечение. Чистое разумение, соответствующее "искре" (scintula), есть та способность души, которая благодаря исходящему от Бога естественному свету с достоверностью постигает первые принципы. Synderesis есть основанная на влечении способность, наделенная Богом естественной склонностью к благу. Согласно Жерсону, акты, или действия, познавательных и основанных на влечении способностей взаимосвязаны, и между членами каждой их пары существует взаимодействие. "Пожалуй, мы не можем найти познания, которое формально или реально не является некоторым переживанием, точно так же, как мы, видимо, не способны найти переживания, которое не было бы некоторым опытным познанием"[500]. Познание объекта сопровождается определенной эмоциональной расположенностью по отношению к нему или включает в себя последнюю; а эмоция, или чувство, включает в себя некоторый познавательный элемент.

В мистицизме именно две высшие способности, чистое разумение и (с эмоциональной стороны или со стороны воли) synderesis, в их взаимодействии становятся средством опытного познания Бога. Мистический опыт воздействует также на низшие способности (поскольку человек есть единство), однако средоточием его являются высшие способности. Жерсон подчеркивает роль synderesis, любви; но хотя мистический опыт для него не просто вопрос знания - знание является существенно важной частью этого опыта, - скорее знание посредством знакомства, нежели "знание о".

При должной аскетической подготовке и под влиянием сверхъестественной благодати человеческий дух может вознестись к Богу в экстазе, или в восторге, и соединиться с Богом в подчинении ему воли, которое в отличие от экстаза может быть постоянным и которым актуализируется подобие души Богу.

На протяжении всего своего разъяснения мистического опыта Жерсон старается сохранить ясность относительно того, что он не постулирует слияния души с Богом Мистическое единение души с Богом есть, с его точки зрения, актуализация потенциального подобия души ее, так сказать, идеальному образцу в божественном уме. Но подобие есть отношение между онтологически различными сущими, и различие их сохраняется, даже когда разум просветляется Богом и человеческая воля соединяется с божественной волей.