История свастики с древнейших времен до наших дней

Уилсон Томас

В своём пристрастии к масонской символике царица была не одинока. Пентаграмма — далеко не православный символ — встречается на русских монетах в четверть копейки и в полкопейки чеканки примерно 1898–1909 годов. Примечательно, что именно на этих монетках — вероятно из-за их небольшого размера — русский герб, двуглавый орёл, был заменён на личный вензель Николая II. Временное же правительство, придя к власти, просто лишило гербового орла его императорских регалий, оставив вопрос о более детальной проработке новой символики для свободной России на потом.

И действительно, художники резво взялись за разработку символики — и не их вина, что подготовленные где-то к осени 1917 года проекты послужили уже другому правительству. Большевики же, придя к власти, решили тоже на первых порах воспользоваться готовеньким и запустили несколько подготовленных ещё до них проектов — в частности, почтовые марки с мечом, разрубающим цепи (выпуск 1918 года) и надписью «Россія».

Почему

большевики сделали своим символом звезду, до сих пор непонятно — ведь в пристрастии к лунной религии семитов последователей Ленина и Троцкого никак не уличишь. Видимо, опять-таки сыграл на руку масонский элемент, когда подготовленные ещё до них эскизы были оперативно пущены в дело; может быть, имело значение то, что звезду утвердил в качестве советского символа единолично господин Лев Троцкий, симпатиями к православию отнюдь не отличавшийся. Звезда в качестве нагрудного знака была утверждена декретом уже в апреле 1918 года, причём «сверху», безо всяких объяснений, что предполагает преднамеренную издёвку большевиков-евреев (а их было немало) над православием. Торопили с принятием хоть какого герба и дипломатические службы Чичерина, поскольку государству быть без герба просто неприлично, и наличие в большевистской России такого атрибута государства как герб (серп и молот были утверждены в июле 1918 года) придало бы черты некой солидности и прочности новой власти — вопрос о признании новой России западными державами и Соединёнными Штатами стоял тогда, как никогда, остро.

Говоря о выпуске большевиками денежных купюр серии 1918 года со свастикой, десятилетиями шокировавших добропорядочных советских коллекционеров, надо учитывать высокие темпы инфляции в то время, когда попросту не успевали готовить и печатать новые денежные знаки, а тут к тому же и власть сменилась. Интересующий нас выпуск был подготовлен ещё при Временном правительстве и имел номиналы, как помнится, 250 и 1000 рублей и должен был заменить безликие «керенки» с орлом номиналом в 20 и 40 рублей. Керенки вышли в августе 1917 года, выпуск денег со свастикой предполагался в январе 1918 года — на клише с самого начала стояла эта дата, — поскольку «Великий Октябрь» Временным правительством не планировался вовсе. Пытаясь противопоставить плохо зарекомендовавшим себя «керенкам» что- то пусть не лучшее, но своё, большевики поторопились выпустить свои первые советские деньги (народ прозвал их «совзнаками»), использовав старое клише и заменив на нём лишь подпись управляющего Госбанка И. Шипова на подпись главкома национализированного Народного банка.

Если же мы зададимся вопросом, зачем понадобилась свастика Временному правительству, то остаётся только развести руками — вероятно, среди художников, привлеченных к столь важному и ответственному делу, были приверженцы масонства либо те, кого декадентствующие интеллектуалы убедили, что свастика — это древний знак солнца, плодородия, магический оберег и пр. Может быть, прогермански настроенный художник хотел этим жестом — если получится — намекнуть униженным в годы войны с Германией российским немцам на грядущее наступление лучших времён. Утверждавшие же готовые клише большевики по недомыслию вообще могли посчитать фоновое изображение свастики лишь замысловатым узором, не догадываясь о его идейном содержании, — ведь их заботой было побыстрее выпустить в свет временные купюры, покуда новая символика и эмблематика окончательно не утвердится.

Свастику наряду со звездою пытались ввести в качестве символа нарождающегося Советского государства (журнал «Родные просторы», № 5 (13) за 1991 год, стр. 11), а в качестве региональных эмблем её не сговариваясь выбирали командующие отдельных советских фронтов — одна из таких эмблем представлена на рис. 180 — (журнал «Столица», № 15 за 1991 год, с. 51). Вероятно, авторами эскизов были царские офицеры, ряд которых новая власть привлекла на свою сторону.

Дело дошло до того, что В. И. Шорин, командующий армией на Юго-Восточном фронте, пытался учредить для своих войск в 1918 году следующую эмблему: «Ромб 15x11 сантиметров из красного сукна. В верхнем углу пятиконечная звезда, в центре — венок, в середине которого «ЛЮНГТН» (иначе говоря, свастика — А. М.) с надписью «Р.С.Ф.С.Р.». Диаметр звезды 15 мм, венка 6 см, размер «ЛЮНГТН» — 27 мм, букв — 6 мм. Знак для командного и административного состава вышит золотом и серебром и для красноармейцев трафаретный» (рис. 181). В этом «ЛЮНГТН» так и чувствуется масон — страшноватое слово едва ли сокращение, а по всей видимости, некое иное слово, где исходные буквы, по принципу литореи, заменены другими.

Вероятно, проект не был принят потому, что советская власть не мирволила кресту в любой

его ипостаси, а также потому, что достаточно скоро распространявшаяся из центра символика (масонская звезда) заменила собою самодеятельность отдельных полевых командиров. Сам военспец Шорин, целиком отдавший свой талант на служение новой власти, не пережил 1937 года.

Случайно нам попала на глаза заметка за подписью наркома Луначарского («Нижегородская коммуна», № 259 за 1922 год), где изображена свастика и написано, что в последнее время этот символ по недоразумению все чаще употребляется на плакатах и в оформлении советских массовых праздников, что делать ни в коем случае не следует, так как свастика представляет собою «кокарду одной глубоко контрреволюционной организации» и употребление её может вызвать отрицательную реакцию посещающих РСФСР иностранцев.

У российских археологов в те времена были свои изыски. Бывало, что они использовали древний символ в качестве профессионального украшения — ведь древние артефакты со свастикою также числились среди их находок. Например, в начале XX века благодарные ученики преподнесли археологу В. А. Городцову серебряную плакетку с лентой из 19 свастик, как приложение к изданным за их счёт литографированным лекциям, — и это ничем не хуже и не лучше, чем свастичный меандр на полу православного храма либо галуны со свастиками на фелонях священников.

Первую мировую войну на два фронта Германия таки проиграла. Пангерманисты, привыкшие за столько лет полагать, что у них всё самое передовое, в том числе и армия, были неприятно разочарованы: одни — провалом авантюры с Багдадской железной дорогой и Дарданеллами, другие — бесконечными шеренгами солдатских могил с касками, толпами калек, нищетой, безработицей и ужасающей инфляцией. Как это порой бывает в истории, нация, худо-бедно разобравшаяся, кто виноват, и турнувшая в ноябре 1918 года императора с престола, стала лихорадочно искать выход, что же делать дальше. И вновь забродила национальная закваска, вновь зазвучали речи пламенных ораторов, вновь зашелестели страницы националистически настроенных изданий (на обёрточной бумаге). Этому поколению пропагандистов свастики было на что опираться — к тому времени материал был и собран, и издан, и осмыслен — оставалось только домысливать, вульгаризировать и популяризировать, замешивая историю на мистике и вновь вздымая лозунг о великой исторической миссии германского народа, народа-цивилизатора. Этот период развития идеи великолепно представлен в 24-страничной брошюрке Карла Йегера «К истории и символике свастики» (Karl J^ager. «Zur Geschichte und Symbolik des Hakenkreuzes». Leipzig: Der Ritter vom Hakenkreuz, 1921), рекомендованной к прочтению ещё в БСЭ (статья «Свастика»), Книжка эта, выпущенная издательством «Рыцарь свастики» (было и такое), есть и в России — в спецхране московской «Ленинки», и выдаётся свободно всем желающим.

Разобрав историю символа и перебрав все теории происхождения свастики (вся ценная информация либо повторяет Уилсона, либо учтена нами выше по тексту), Йегер задаётся вопросом о значении символа. Он считает, что одного конкретного значения свастике подобрать нельзя, что в древности она могла иметь множество смыслов — плодородия, материнства, священного огня, солнца, движения, верховного германского бога Одина. У ацтеков, якобы, знаком, сходным со свастикой, изображался бог солнца. Попутно это символ молнии, благотворного дождя, а у буддистов священный знак удачи и счастья. Если свастика левозакрученная — то это символ ночного движения звёзд, если же закрученная направо — дневного хода солнца. Заодно она же обозначает движение неба вокруг Полярной звезды и символизирует божество, его направляющее, — как видно, автор книги не стесняется вдохновенно сочинять на потребу любого читателя.

При этом Йегер пишет, что левозакрученная свастика символизирует возрождение, а правозакрученная — падение мира, который, впрочем должен вновь возродиться. «Неправильная» свастика объявляется им извращением «правильной» и не имеющей силы — а встречается она, например, в качестве родового символа, гадательного знака и тавра для клеймения лошадей у цыган, которые тоже имеют арийские корни⁶⁰. Шойерманн пишет, что одним из народных названий свастики среди немцев было Zigeunerkreuz, «цыганский крест». Идея же о том, что мир ожидает гибель (конец света), а потом возрождение на новых, лучших началах, взята им из германской мифологии, где в конце истории богов ожидает гибель — Рагнарёк, — а затем мир вновь возродится. По словам того же — трудно назвать его исследователем — сочинителя, немецким крестьянством последних веков свастика использовалась как оберег от пожара, яда, опьянения, сглаза, демонов, попутно являясь знаком единения мужского и женского начал⁶¹. Последнее очень сомнительно — этнографы зафиксировали свастику и вырезанную на стульях (стул невесты из Миттесхайма в Нижнем Эльзасе), и выложенную из кирпичей на стенах, но им не удалось найти её в качестве «носильного» амулета — если бы подобное имело место, идеологи типа Лехлера молчать о таком не стали бы.