История сына

Уорд Дж. Р.

В тот момент, когда девушка ее увидела, она начала неудержимо рыдать.

Всхлипывая, она подошла к прочным дубовым панелям. На уровне глаз была какое-то смотровое отверстие. Она поднялась на носочках и заглянула…

— Вы не должны находиться здесь.

Клер обернулась кругом. Прямо за ней стоял Флетчер, осторожно держа руку за спиной.

Клер вытерла глаза.

— Я заблудилась.

— Конечно.

Она засунула одну руку в сумочку на плече, другую в карман пиджака.

— Зачем вы спустились сюда? — спросил дворецкий, приближаясь.

— Я почувствовала себя нехорошо. И когда я нашла дверь

под лестницей, я захотела уйти прочь от толпы, поэтому просто сюда и зашла.

— Вместо того, чтобы выйти в сад?

— Там люди. Толпа.

Он не купился на такое объяснение, хотя Клер это и не волновало. Ей просто требовалось, чтобы он просто подошел чуть ближе.

— Почему вы не пошли в одну из гостиных?

Когда дворецкий оказался на требуемом месте, она выдернула лодочку из сумки и отправила ее нестись по каменному полу влево. Флетчер отвлекся взглядом на звук, и она вытащила «Мейс», [22] закрепленный на колечке для ключей и поместила его на уровень глаз… так, что когда он обернулся и поднял шприц для подкожных инъекций, который держал в руке, она попала ему прямо в лицо.

22

«Мейс» (Mace) — товарный знак слезоточивого газа, применяемого для самообороны, а также полицейскими против участников уличных беспорядков. Вызывает головокружение, потерю двигательных функций и т. д. Рекламный лозунг: ""Мейс". На всякий случай" ("Mace. Just in case").

С воем он уронил то, что собирался использовать против нее, и, загородив глаза, стал пятиться назад, пока не ударился о дальнюю стену.

«Мейс», конечно же, был запрещен в Нью-Йорке. Но, спасибо Господи, это был единственный закон, который она нарушила за последние десять лет.

Быстро двигаясь, Клер схватила шприц, воткнула его в предплечье дворецкого и до упора вдавила поршень. Флетчер взвизгнул, после чего грудой рухнул на каменном полу.

Она не знала, мертв он или утихомирен, поэтому не представляла, сколько времени у нее есть. Подбежав к тюремной двери, она сломала два ногтя, стараясь сделать так, чтобы брус выскользнул наружу.

Крайняя необходимость сделала ее безумной, дав силу сдвинуть то, что казалось сотнями фунтов железа. Когда помеха была убрана с дороги, Клер стиснула ручку, вывернув ее книзу, и приложила всю массу тела, чтобы открыть медленно двигавшуюся дверь.

Свет свечей. Книги. Таинственный восхитительный аромат…

Ее взгляд пронзил пространство. Наткнувшись на мужчину, который в полном неверии поднялся из-за стола, заваленного… ее портретами.

У Клер закружилась голова, пронзительная боль лишила зрения. Тело ослабело, колени совсем отказали, а каменный пол совсем не смягчил бы удар, когда она начала падать.

В один момент вокруг нее оказались сильные руки, поднимая, унося ее… к кровати с бархатным пуховым одеялом и подушками, мягкими, как крыло голубки.

Она смотрела на мужчину, и слезы лились у нее из глаз, когда она прикоснулась к его лицу. Господи, его прекрасное лицо было обликом ее любовника из снов, того, который держал ее ночью, того, по которому она скорбела днем.

— Как ты вернулась? —

спросил он.

— Кто ты?

Он улыбнулся.

— Меня зовут Майкл.

Боль в висках неожиданно стихла… память вернулась к ней вспыхнувшим калейдоскопом образов, ощущений, ароматов и вкусов… все о ней и Майкле, живших вместе в этой комнате.

Клер вцепилась в него и зарылась лицом в его волосы, всхлипывая от едва не случившейся потери, от того факта, что не умри мисс Лидс сейчас, Клер могла бы никогда не вернуться, поскольку решила покинуть фирму.

И тогда она разозлилась и отпихнула его.

— Какого черта ты сделал это? Почему ты позволил мне уйти? — Она замолотила по его груди кулачками. — Ты позволил мне уйти!

— Я сожалею, любовь моя…

— Я тебе дам «любовь моя»! — Она собиралась продолжить тираду, когда ей пришло на ум, что дворецкий мог быть выведен из строя только временно. Она не представляла, что было в том шприце, а ублюдок обладал странной силой.

Клер крепко сжала Майкла в объятиях и заставила себя успокоиться.

— О’кей… все в порядке… мы разберемся с этим позднее. А прямо сейчас ты пойдешь со мной.

Хотя как она собралась вывести его из дома? Дьявол, как она собралась сама вставать и двигаться? Головная боль ушла, но она чувствовала головокружение…

Черт. Она и в самом деле беременна.

Клер посмотрела на Майкла.

— Я тебя люблю.

Его лицо изменилось, напряжение ушло, прекрасные черты затопила такая глубокая и сильная любовь, что его ангельский облик обжег ей глаза.

— Я не достоин, но так благодарен…

— Со всей моей любовью и симпатией, но прекращай нести эту фигню «я не достоин». А сейчас помоги мне подняться с этой кровати. — Она слегка покачнулась, когда они встали, и посмотрела на кандалы на его лодыжке. — Мы должны снять с тебя эту штуковину.

Майкл шагнул назад и покачал головой.

— Я не могу уйти. Я не могу покинуть это место. Они не позволят мне. Мать и Флетчер…

— Твоя мать умерла, — сказала она так мягко, как только могла, учитывая свое желание выкопать эту женщину и убить ее снова.

Майкл побледнел. Заморгал.

— А Флетчер без сознания лежит на полу в холле. — Когда он ничего не ответил, она взяла его за руки. — Майкл, я хотела бы помочь тебе с тем, что ты чувствуешь прямо сейчас, но у нас нет времени. Нам нужно вытаскивать тебя отсюда. Мне нужно, чтобы ты сосредоточился.

— Я… куда я пойду?

— Ты будешь жить со мной. Если хочешь. А даже если не захочешь, ты будешь свободен. Свободен делать все, что пожелаешь.

Его взгляд обежал комнату, цепляясь за кровать и книги.

Он собирается настаивать на том, чтобы остаться, поняла она. Результат десятилетий изоляции и жестокого обращения. Ей нужно как-то встряхнуть его…

Она взяла его ладонь и приложила его к своему животу.

— Майкл, когда я была с тобой, мы кое-что создали вместе. Малыша. Он во мне. Твой ребенок во мне. Мне нужно, чтобы ты пошел со мной. С… нами.

Он смертельно побледнел. А потом…

Ну, изменение в нем было бы ужасающим, если бы она без колебаний не верила в то, что он не причинит ей зла. Казалось, что даже несмотря на то, что его тело осталось тем же самым, он стал еще больше, глаза прищурились, лицо стало маской мужской властности… и грубой агрессивности.