История Тома Джонса, найденыша

Филдинг Генри

Глава VII,

в которой беднягу Джонса постигают разные несчастья

В таком положении находились дела, когда миссис Гонора явилась, как мы видели, в дом миссис Миллер и вызвала Джонса. Оставшись с ним наедине, она начала так:

— Мистер Джонс, голубчик! Прямо сил нет рассказать! Пропали мы все — и вы, сэр, и бедная моя барышня, и я!

— Случилось что-нибудь с Софьей? — спросил Джонс, посмотрев на нее безумными глазами.

— Да уж хуже и быть не может! — отвечала Гонора. — Ах, другой такой госпожи мне не сыскать! Довелось же дожить до такого дня!

При этих словах Джонс побледнел как полотно, задрожал, и слова

застряли у него в горле. Между тем Гонора продолжала;

— Ах, мистер Джонс, я навсегда потеряла свою барышню!

— Как? Что? Ради бога, говорите! О, моя милая Софья!

— Что правда, то правда, — такая уж она была милая со мной! Другого такою места уж не сыскать!

— К черту ваше место! — воскликнул Джонс. — Где… что… что случилось с Софьей?

— Ну да, конечно, слуг можно посылать к черту, — обиделась Гонора. — Вам все равно, что бы с ними ни случилось, хоть бы их выгнали вон на улицу. Мы ведь не из такой же плоти и крови, как другие люди, — так не все ли равно, что с нами станется.

— Если у вас есть хоть капля жалости или сострадания, — воскликнул Джонс, — скажите мне сейчас же, что случилось с Софьей!

— Верьте слову, я жалею вас больше, чем вы меня, — отвечала Гонора. — ведь я не посылаю вас к черту оттого, что вы потеряли такое золото-барышню. Да, вас нужно пожалеть и меня тоже; честное слово, если была когда-нибудь добрая госпожа…

— Да что случилось?! — закричал взбешенный Джонс.

— Что?.. Что? — отвечала Гонора. — Да то, чего хуже не может быть ни для вас, ни для меня: отец приехал в Лондон и увез ее от вас.

Джонс упал на колени и возблагодарил бога, что не случилось ничего хуже.

— Да что же может быть хуже для нас с вами? Он увез ее, поклявшись, что она будет женой мистера Блайфила, — вот вам подарочек; а меня, несчастную, совсем выгнал вон.

— Право, миссис Гонора, вы перепугали меня до полусмерти. Я вообразил, что с Софьей случилось что-нибудь ужасное — что-нибудь такое, по сравнению с чем даже ее брак с Блайфилом пустяки. Но она жива, а где жизнь, там и надежда, дорогая Гонора. В нашей стране свободы женщину нельзя выдать замуж насильно.

— Ваша правда, сэр. Вы можете еще надеяться; но, увы, какие надежды могут быть у меня, несчастной, и надо вам знать, сэр, я страдаю все по вашей милости. Сквайр разгневался на меня за то, что я взяла вашу сторону против мистера Блайфила.

— Поверьте, миссис Гонора, я живо чувствую все ваши услуги и всеми силами постараюсь вознаградить вас.

— Но, сэр, что может вознаградить слугу за потерю места, кроме поучения другою — такого же хорошего?

— Не отчаивайтесь, миссис Гонора, я надеюсь восстановить вас на прежнем.

— Увы, сэр, могу ли я ласкать себя такими надеждами, зная, что они несбыточны? Ведь сквайр крепко зол на меня. Вот разве вы женитесь на моей барышне, — теперь я твердо надеюсь, что женитесь: вы такой щедрый, такой добрый барин; и я уверена, вы ее любите, и она души в вас не чает, — ни к чему это отрицать, ведь всякий, кто хоть немного знаком с моей барышней, это увидит: она, бедняжка, притворяться не умеет; а кому же и быть счастливыми, если не тем, кто друг друга любит? Счастье не всегда в богатстве, — а впрочем, у моей барышни достанет его на двоих. Уж как жаль будет, если такую парочку да разведут. Но нет, я уверена, что напоследок вы все-таки сойдетесь: чему быть, того не миновать. Если брак совершен на небесах, так уж никакому мировому судье его не развести. Хорошо, кабы отец Сапл был посмелее да сказал бы сквайру, что грешно силой выдавать дочь против ее желания; но он в полной зависимости от сквайра; он,

бедняга, хоть и очень набожный и говорит, что нехорошо так делать, да только за спиной у сквайра, а в глаза ему и пикнуть не смеет. На сей раз, правда, он немного расхрабрился: я никогда его таким не видела, боялась, что сквайр его прибьет. Не грустите, сэр, не отчаивайтесь, все еще может обернуться к лучшему: пока вы уверены в моей барышне, — а в ней вы можете быть уверены, — она ни за что не согласится выйти за другого. Только я до смерти боюсь, как бы сквайр сгоряча не сделал ей худа: он ведь ух какой горячий! Боюсь, разобьет он бедной барышне сердечко, потому что оно у нее нежное, как у цыпленка Жаль, что у ней нет ни на волос моей смелости. Кабы я кого любила, а отец вздумал бы посадить меня под замок, я бы глаза ему выцарапала, а уж до дружка своего добралась бы. Правда, приходится еще о приданом подумать: отец захочет — даст, не захочет — не даст, а это, понятно, меняет дело.

Слушал ли Джонс эти разглагольствования с напряженным вниманием, или же в речи Гоноры не было ни единой паузы — не знаю, только он ни разу не вставил ни слова от себя, а она говорила без умолку, пока в комнату не вбежал Партридж с известием, что приехала та важная дама.

Джонс попал в положение, отчаяннее которою невозможно себе представить. Гонора ничего не знала о его знакомстве с леди Белластон, и ей всех меньше желал бы он в этом признаться. Второпях, будучи подавлен полученными известиями, он придумал (как это обыкновенно бывает) самый худший выход и, вместо того чтобы выдать Гонору леди, что не имело бы никаких важных последствий, предпочел выдать леди Гоноре, — словом, он решил спрятать горничную, поспешно увел ее за кровать и задернул полог.

Хлопоты в течение целого дня по делу хозяйки и ее семьи, испуг, вызванный сообщением миссис Гоноры, и замешательство по случаю внезапного приезда леди Белластон совсем вышибли из памяти Джонса принятые им раньше решения; он и думать перестал, что ему следует играть роль больного, да с этой ролью не вязались ни нарядный костюм его, ни свежий вид.

Поэтому прием, оказанный им леди, больше отвечал ее желаниям, чем ожиданиям: лицо Джонса дышало напускным радушием и не носило ни малейших следов действительной или притворной болезни.

Войдя в комнату, леди Белластон первым делом уселась на кровать.

— Вы видите, голубчик Джонс, — сказала она, — ничто не в силах удержать меня надолго вдали от вас. Может быть, мне следовало рассердиться на вас за то, что я целый день вас не видела и не получала никаких известий. Между тем, если судить по вашей наружности, болезнь не подмешала бы вам выйти, да вряд ли вы и сидели целый день дома, разнаряженный, как молодая дама, принимающая гостей после родов. Не думайте, однако, что я намерена вас корить: я не хочу брать на себя роль докучной жены, чтобы не дать вам повода разыграть роль холодного мужа.

— Помилуйте, леди Белластон, — возразил Джонс, — как можно упрекать человека в невнимании, когда он был весь к вашим услугам? Кто из нас, дорогая, имеет основание жаловаться? Кто вчера не сдержал слова и заставил несчастного любовника ждать, тосковать, вздыхать и томиться?

— Ах, не говорите, дорогой мистер Джонс! — воскликнула леди. — Если бы вы знали, что мне помешало, вы бы меня пожалели. Вы не можете себе представить, сколько даме из общества приходится терпеть от назойливости глупцов, если она желает разыгрывать светскую комедию. Я рада, однако, что ваша скука и тоска вам не повредили: никогда я еще не видела вас таким цветущим. Честное слово, Джонс, вы можете сейчас позировать для статуи Адониса!