История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ

Кнопп Гвидо

Однако как обстояли дела с «Дядюшкой Сэмом», великой державой номер один? Тут федеральное правительство наслаждалось хорошей репутацией. Канцлер и вице-канцлер все-таки настояли на «двойном решении» НАТО и поэтому были на хорошем счету. Федеративная республика была надежным партнером, и даже в эпоху Рейгана однозначно была на стороне Вашингтона. Прибылью от сорокалетней верности стало доверие. Бояться Германии из-за океана? Ну уж нет! Однако США придавали большое значение тому, что после «холодной войны» они хотели оставаться европейской державой. Это было возможно только благодаря НАТО, а НАТО не могло не принимать Германию в расчет.

Между Гельмутом Колем и Джорджем Бушем тоже существовала горячая линия: «Мы созванивались

почти каждый день, — вспоминает бывший президент. — Я говорил, что мы не должны подставлять Горбачева. Но Коль знал, что я всеми чувствами на его стороне. Ясно было, что Германии придется заплатить свою цену за единство, но я был уверен, что он не решится вывести Германию из НАТО».

Согласие четырех держав-победительниц во Второй мировой войне было обязательным, потому что они имели права на всю Германию. Так что каждый пункт рассматривался «Большой четверкой», но кое-что они должны были осознать — существовало право самоопределения народов: для западных стран это была старая традиция, а для Горбачева — реальность, связанная с выбором «собственною пути развития» для стран Восточного блока. Разве можно было отказывать немцам в единстве, не доводя свои идеалы до абсурда? Нет!

Как же поведет себя страна-победитель на Востоке, у которой давным-давно хранились «ключи от немецкого единства»? Доверительные отношения Коля с Горбачевым пострадали из-за плана из десяти пунктов. Помогло то, что Москва находилась в ужасном финансовом положении. Для своей «перестройки» Горбачеву нужны были новые кредиты. Только в одном месте он мог бы найти поддержку — в Бонне. Деньги сыграют важную роль в процессе единения.

До того, как у Гельмута Коля появилась возможность внести ясность в отношения с Кремлем, ему предстоял еще один визит. В декабре 1989 года канцлер поехал в Дрезден. «Мое ключевое переживание на пути к государственному единению, — вспоминает Гельмут Коль, — приключилось со мной 19 декабря 1989 года». Когда самолет сел на ухабистой бронированной дорожке аэропорта Дрезден-Клоче, он почти почувствовал: «Мы едва приземлились, а мне внезапно стало ясно: этот режим подошел к концу. Единство наступает!»

Что же так его поразило? «Весь аэропорт, особенно здание, было заполонено тысячами людей, море черно-красно-желтых флагов реяло в холодном декабрьском воздухе… Когда самолет наконец остановился, я стоял на нижней ступеньке трапа, а Модров стоял на летном поле, примерно за десять метров от меня с каменным лицом… Я повернулся к Рули Зейтерсу и сказал: “Дело сдвинулось”».

Когда речь идет о визите в Дрезден, Гельмут Коль до сих пор взволнован. Его описание в его воспоминаниях не лишено пафоса. Он преувеличивает, так считают многие журналисты, другие наблюдатели сомневаются, что Коль в Дрездене думал о быстром воссоединении.

Эйфория, захватившая канцлера, объяснима. После краха перед шенебергской ратушей ликование в Дрездене холодным хмурым днем было для него словно теплая ванна. Тысячи людей выказали свою радость по поводу его приезда, никакой диссонанс не нарушил грандиозного впечатления. Возможно, канцлер видел только то, что хотел и мог видеть. Тельчик, во всяком случае, видел следующее: «Во время речи Гельмута Коля я стоял с краю в толпе молодых людей. В то время как народ перед трибуной буквально “переливался через край” и размахивал бесчисленными федеральными флагами, здесь люди очень спокойны».

Британская корреспондентка вспоминает: «Мы знали, что на каждого машущего флагом и кричащего “Единство!” приходится много других, менее восторженных, неуверенных или даже противников».

Картины ликования допускают и другие выводы. Но для канцлера в любом случае этот опыт стал пробуждением. Вообще-то он хотел говорить с Модровым о договорном сообществе, о кредитах и ответных услугах, а также о создании «свободно избранного правительства». В результате перед церковью дело дошло до митинга, который был

совсем не предусмотрен. Тельчиктак описал его: «Стемнело, прожекторы освещали развалины церкви. Бундесканцлер в своей речи взял нужный тон. Он знал, что его слушают по всему миру, прежде всего в Москве, но также и в Вашингтоне. Лондоне и Париже. Толпа скандировала: «Германия, Германия!», «Гельмут, Гельмут!» и «Мы один народ!». Самому канцлеру сжимает горло, когда он заканчивает свою речь словами: «Благослови Господь нашу немецкую родину». Но для дрезденцев решающее предложение звучало так: «Моей целью остается единство нашей нации, как только история допустит это».

Коль говорит, что решился произнести эту речь спонтанно. Действительно, выступление перед церковью не было включено в официальную программу. Перед лицом ликующей толпы, по словам Коля, он «находился в некотором затруднении, поскольку было очевидно, что я должен был сказать речь». Правда ли, что идея сказать речь пришла ему в голову только на том самом месте? Спорный вопрос. Судя по воспоминаниям Тельчика, набросок «официального заявление в Дрездене» был сформулирован еще накануне.

После некоторых раздумий была выбрана площадь перед церковью. Гельмут Коль опасался волны ярого национализма. Что было бы, если бы толпа затянула «первую строфу национального гимна»? На этот случай в целях безопасности на площадь были предусмотрительно размешены певцы из дрезденского церковного хора мальчиков, чтобы затянуть песню «Возблагодарим Господа». Однако это натолкнулось на непонимание организаторов митинга. Сегодня Коль и сам смеется над этим: «Как мы могли решить, что люди после сорока лет социализма затянут первую строфу гимна или вообще церковный хорал?» Вплоть до мельчайших деталей Коль вспоминает об «своем» дне ликования. Неудивительно, что его выступление было вознаграждено яркими статьями в прессе.

Немецкое единство пришло «снизу», в этом канцлер был уверен. Для Геншера и Шойбле это тоже было очевидно. Модров, наблюдавший за выступлением канцлера перед церковью с экрана телевизора, не зря предполагал, что внутренне Коль в этот дрезденский визит уже попрощался с идеей «договорного сообщества». Премьер-министр ГДР должен был через пару недель нанести визит в Москву, чтобы доложить под присягой о своем имущественном положении. «Молитесь — завтра они создают Германию», — написала газета «Бильд» от 9 февраля в заголовке на главной странице. Под «ними» понимались в первую очередь Гельмут Коль и Михаил Горбачев. 10 февраля немецкая делегация отправилась с визитом в Москву.

ГДР находилась в положении банкрота, поток беженцев не иссякал. Перед лицом ежедневно ускоряющегося процесса развала ГДР становилось «теперь уже неизбежно, чтобы оба немецких государства договорились между собой о быстрейшем объединении», — сказал Коль. После «ледникового периода» в диалоге с Кремлем из-за плана из десяти пунктов назревала сильная потребность в выяснении отношений и примирении с Москвой. Два года назад Горбачев заявил бундеспрезиденту Рихарду Вайцзекеру: «Существуют два немецких государства. Но что произойдет через 100 лет, решит история». Даже Коль и Тельчик в конце ноября 1989 года думали, что все произойдет в течение 10–15 лет. Сумасшедший темп истории превзошел все ожидания.

Коль еще надеялся на хорошие отношения с Горбачевым, которые оба обрели в Бонне в июле 1989 года. Там был разбит «гордиев узел», завязанный из-за сравнения Коля с Геббельсом. «Все сложилось так, — вспоминает Горбачев, — что эта встреча вывела нас на другой уровень, уровень доверия, и это решающий фактор. Без доверия невозможна никакая большая политика. Нам стало это понятно этим вечером в бунгало канцлера…» Коль рассказывает: «У нас был необычайно интенсивный разговор, мы пошли в сад, и все получилось, была действительно теплая летняя ночь, что мы просто сидели внизу у Рейна на стене. Потом мы просто заговорили о том, как прошла наша собственная жизнь».