История триумфов и ошибок первых лиц ФРГ
Шрифт:
Речь зашла о «немецком вопросе»: «Я сказал ему [Горбачеву], что не имеет смысла ходить вокруг да около, немецко-советские отношения не станут настоящими партнерскими отношениями или даже дружескими, пока нас будет разделять вопрос немецкого единства». А следующую цитату Коль припоминает уже как наизусть выученное стихотворение: «…тогда я указал на Рейн и сказал, что эта вода течет к морю, и если вы запрудите реку, она пойдет на берег и разрушит его, но будет течь к морю, так же с немецким единством. Он принял это к сведению, но ничего не сказал».
Горбачев вспоминает к этому: «Я действительно разделяю мнение канцлера, что эта встреча сделала из нас не только партнеров, но и друзей. И это имело огромное значение, в первую очередь тогда, когда нас накрыла лавина проблем, которые
Оставался вопрос принадлежности к Союзу. Тельчик и здесь записал, как и что происходило. «И снова сенсация — Горбачев не требует окончательного решения, никакой торговли и тем более угроз. Какая встреча!» Это был частичный успех, по крайней мере в деликатном вопросе принадлежности единой Германии к Западноевропейскому союзу.
Канцлер был гораздо меньше взволнован, чем его советник, когда нужно было сформулировать заявление для прессы, Тельчик почувствовал необходимость вмешаться: «Канцлер распахнул окно, в комнате как всегда слишком сильно топят. Он начал диктовать вслух. Я не верю своим ушам, поскольку его речь звучит как формальное сообщение о малозначительном событии. Как можно так дешево продавать такой огромный успех? Я прервал канцлера и начал сам формулировать его речь».
Наконец, около 22.00 часов по московскому времени канцлер выступает перед международной прессой: «Сегодня вечером я должен передать всем немцам только одно сообщение. Генеральный секретарь Горбачев и я согласны, что только немецкий народ имеет право принимать решение, хочет ли он жить в едином государстве. Генеральный секретарь Горбачев недвусмысленно заявил, что Советский Союз отнесется с уважением к решению немцев жить в одном государстве и что это дело немцев — определять время и способ объединения самим. Я благодарю Генерального секретаря Михаила Горбачева за то, что он сделал это историческое событие возможным… Дамы и господа, это хороший день для Германии и счастливый день для меня лично!»
На обратном пути в самолете канцлера прямо перед телекамерами открывали шампанское, Коль выпил с журналистами. Пресса не скупилась на восторженные эпитеты в описании происходящего события: 10 февраля был «самым историческим» днем. Газета «Файненшл таймс» назвала канцлера «Чудо-Колем». Советский Союз отказался от сопротивления воссоединению Германии, Москва готова допустить существование единой Германии безо всяких отговорок.
«У меня не было ощущения, что это был решительный прорыв». — сказал советник Горбачева Николай Португалов. Он очень скептически отнесся к желанию немцев праздновать «прорывы» и поражаться «чудесам». Конечно, вопрос о союзе сдвинулся с мертвой точки, но он пока еще был открытым.
К тому же Горбачев, судя по всему, гораздо больше, чем разговором с Колем, был убежден голосами, из ГДР, что второе немецкое государство нельзя спасти. Зная об этом, можно поверить заявлению, что канцлер вошел в наполовину открытые двери. 30 января глава правительства Восточного Берлина Ганс Модров встретился с Горбачевым во время короткого визита в Москву. В конце этого разговора, во время которого Модров прямо раскрыл карты ГДР, генеральный секретарь очевидно оставил свои возражения против немецкого воссоединения. Из восточногерманского
Колю понравилось, когда газета «Зюддойче Цайтунг» написала, что Горбачев передал канцлеру в Москве «ключи к решению “немецкого вопроса”». Вместо лозунга «Германия — единая родина» для многих в ГДР было актуальнее «Германия — родина как можно быстрее». Многие боялись опоздать. Число тех, кто после открытия границ покинул свою родину в Эрфурте, Дрездене, Лейпциге или Ростоке и приехали в лагеря для переселенце» на Западе, в первые месяцы нового года было необычайно высоко. Ежедневно федеральные органы власти регистрировали две тысячи приезжих: числа, которые в 1961 году явились причиной постройки стены. Все это угрожало наступлением хаоса. Кроме того, западногерманская общественность начала выражать недовольство. Готовность принять переселенцев угасала. Что-то должно было произойти, что могло бы заставить людей оставаться в ГДР. Эта тема занимала федеральных политиков всех партий. Кандидат в канцлеры от СДПГ Лафонтен предложил отменить привилегии, которыми наслаждались восточные жители на Западе. Гельмут Коль, Вольфганг Шойбле и Ганс-Дитрих Геншер жестко отклонили это предложение.
Единственный выход, который видели многие жители ГДР, был озвучен демонстрантами в Лейпциге: «Если придет немецкая марка, мы останемся. Если нет — мы сами придем к ней». Люди в ГДР, открыв ворота к единству, теперь диктовали, как быстро оно должно наступить. С этими предзнаменованиями началась кампания за первые свободные выборы в ГДР. Она была перенесена с 6 мая на 18 марта следующего года, поскольку без демократически выбранного правительства ГДР, казалось, осталась без хозяина. Согласно опросам, несмотря на разногласия в вопросах единства, СДПГ была однозначным победителем: 54 % — абсолютное большинство — должно было избрать социал-демократическую власть. Уже во время Веймарской республики социал-демократия имела много оплотов на Востоке.
Оскар Лафонтен победил в Заарланде, 67 % населения, по результатам опросов, считали, что канцлер слишком быстро движется к воссоединению, но Коль делал ставку на жителей ГДР. После сложного рождения «Альянса за Германию», которому наряду с восточной фракцией ХДС принадлежали ГСС (DSU, Германский Социальный союз) и «Демократический прорыв», сотрудники Коля призвали своего шефа к тому, чтобы придать кампании размах наступлением. В своих проектах они предлагали экономические и валютные реформы в ГДР, как в 1948 году в западных зонах. Шойбле уже раньше предлагал такие меры. Тема была взрывоопасной. Президент федеративного банка Карл Отто Пёль объявил о своих сомнениях, да еще и перед прессой: «Иллюзией» было бы полагать, что «немедленное введение в ГДР немецкой марки» помогло бы «решить хоть одну проблему». После его заявления журналисты упрекали его в сомнениях. Из Бонна пришло сообщение, что валютная реформа — дело решенное.
Коль непременно хотел сделать эту тему вопросом канцлера. Когда он узнал, что его старый соперник, Лотар Шпет, собирался предложить во время правительственного заявления единую валютную и экономическую реформу, Коль впал в ярость. Не посоветовавшись с председателем фракции, Коль поспешил заявить: «Мы должны обратиться к ГДР и просто сказать, что мы готовы незамедлительно вступить с ними в переговоры относительно экономического и валютного союза». Существовало много объективных причин, которые требовали этого шага. Нужно было остановить исход немцев из ГДР, но в канцлерстве основной темой было единство Германии.