История унтера Иванова
Шрифт:
— То-то, что «почти», — подчеркнул генерал. — А двое из них были кавалерами знака святые Анны, навсегда избавляющего нижних чинов от телесного наказания. Что же до медиков, с оных также возьмется ответ. Мной уж послано за старшим лекарем.
— Однако же, ваше превосходительство, эскадрон мой на все смотры, из коих один высочайший, аттестован как лучший даже в бригаде по выправке людей, в то время как в командование ротмистра Шарлемонта… — Барон заметно приосанился.
— Знаю, сколь лестно такое отличие, — кивнул Арсеньев, — но полагаю, что то же начальство, кое вам его делало, может, получив мое
Пока генерал говорил, лицо барона заметно изменялось — подбородок осел на воротник, веки растерянно мигали, краска приливала к щекам. А командир полка продолжал:
— И к цифрам сим я присовокупить должен, что уже имел с вашим благородием разговор в конце прошлого года и при оном предупреждал, что представлю к лишению командования эскадроном по причине возросшего числа покойников… — генерал опять помедлил, — но пока, мол, воздерживаюсь от сей крайней меры, коль скоро в новом году убыль ограничена одним кирасиром, да и тот, по лекарскому свидетельству, зашиблен конем.
— Истинно так, ваше превосходительство. На выводке жеребец Аякс его смертельно копытом зашибил, — поспешно закивал Вейсман; его невысокий лоб заблестел испариной.
«Испугался, подлая тварь! — злорадно думал Арсеньев. — А в прошлый-то раз небось и ухом не повел, будто праведник какой. Ну, сейчас я тебя доконаю…»
И он сказал:
— А ежели государь соизволит запомнить имя ваше по моему объяснению, то при будущем представлении к чину полковника может последовать обход сим производством. Мне же сказывали, будто вы полагаете при получении сего чина прочиться на вакансию полкового командира в армию.
— Истинно так, ваше превосходительство, — с готовностью закивал барон. — И его высочество цесаревич, как генерал-инспектор кавалерии, будучи всегда довольны моей службой, обещались при том слово свое говорить.
— Не сомневаясь в лестном содействии его высочества, — отпарировал Арсеньев, — замечу, однако, что, встретив противное мнение государя, цесаревич навряд станет ему перечить.
Вейсман молчал, потел и учащенно посапывал. Арсеньев послушал с минуту этот звук и закончил наставительно:
— Так что советую, ротмистр, строжайше сообразовать свои действия со смыслом сего высочайшего замечания. — Он постучал пальцем по бумаге, лежавшей на столе. — Наказывайте провинившихся так, чтобы не случалось отправки после сего в лазарет. А наложение на себя рук отнюдь не должно повториться. Как я слышал, таковое особенно тягостно человеколюбивой душе государя… Я более вас не задерживаю.
Барон встал, поклонился и направился к двери. А генерал смотрел ему вслед, с удовольствием отмечая, как в четверть часа изменилась вся повадка этого столь неприятного
— Поджал хвост, пугало немецкое! — вполголоса выговорил, оставшись один, Арсеньев и взялся за настольный колокольчик.
В то время как адъютант читал собравшимся у командира полка лицам запрос начальника Главного штаба и затем генерал делал строгое внушение лекарю, барон Вейсман, пересекши полковой двор, взбирался по крутой лестнице главного здания казарм, в третьем этаже которого помещались офицерские квартиры. Он не пошел на пешее учение эскадрона, где с трепетом ждали его появления кирасиры и куда, уходя по вызову генерала, обещал вернуться. Тогда он был уверен, что услышит что-нибудь лестное, вроде недавнего отзыва великого князя Николая о дворцовом карауле от его эскадрона. Но теперь все вдруг повернулось иначе.
«Раз так, то и черт с этими их солдатами!» — злобно думал барон.
До сегодняшнего дня этот прибалтийский немец, зачисленный в полк в начале 1813 года, необычайно быстро продвигался по службе именно благодаря мастерству во всех тонкостях строя, для постижения коих и вколачивания их солдатам он так подходил узостью ума, исполнительностью и жестокостью. Служебный путь барона Вейсмана был исключительно мирный. К действующему полку он прибыл с запасным эскадроном весной 1814 года, перед возвращением из Франции в Петербург. Потом начались непрерывные успехи на смотрах и разводах. За пять лет барон продвинулся от корнета до ротмистра с отличием командующего эскадроном. Этот путь был пройден помимо воли генерала Арсеньева, по прямым указаниям высших начальников, неизменно отличавших и поощрявших превосходного, по их мнению, офицера.
И вдруг нынче барон почувствовал, что земля уходит из-под ног. Все, что казалось незыблемым, грозило рухнуть. Выйдя от генерала, он почувствовал полное смятение мыслей. Его облило холодным потом и мутило, чего не случалось, кажется, с юнкерских времен.
Барон был небогат и холост. Некоторые однополчане-немцы знали, что в Лифляндии его ожидает невеста, но он откладывает женитьбу до назначения командиром армейского полка, которое обеспечит двадцать тысяч рублей годового дохода и почетное положение в провинциальном обществе. А пока он нигде не бывал, занимался исключительно службой и приобретал по обдуманному списку хорошие, солидные вещи — столовое белье и серебро, дорожную коляску и другое, что будет нужно в будущем.
Приказав денщику снять с себя все форменное и облекшись в халат, что делал обычно только после вечерней зори, Вейсман выпил бокал декохта, лег на диван и укрылся одеялом. Часа через три он настолько пришел в себя, что пообедал, выпил чаю с ромом и приказал позвать из эскадрона вахмистра Жученкова.
За это время в полку стало известно о бумаге, полученной генералом, и ее последствиях. Младшие офицеры и чиновники узнавали новость от адъютанта, вахмистры и унтера — от писарей, слышавших все сквозь дверь командирского кабинета, а затем из ответа, данного в канцелярию для беловой переписки. Теперь все толковали об утренней «бане», полученной Вейсманом, и о том, откажут ли ему от командования эскадроном.