История Византии. Том I

Сказкин Сергей Данилович

Скот содержали в загородках, а на день обычно выгоняли в лес. Свиней мальчишки пасли в дубовых рощах, коров нередко оставляли под надзором пастушечьих собак: чтобы животное не потерялось в лесу, ему на шею навешивали колокольчик. После уборки урожая скот выгоняли на поля и даже в виноградники.

Очень широко практиковали византийцы перегон скота на горные пастбища: иногда на целые месяцы крестьянин покидал свое хозяйство и уходил с козами и овцами в горы. На плоскогорьях Малой Азии можно было встретить большие отары овец, которые переходили с места на место под охраной собак, и вооруженных луками пастухов.

Византийские крестьяне разводили птицу (особенно гусей) и занимались пчеловодством.

Важным подспорьем служила им также рыбная ловля.

Весь облик византийской деревни VIII в., весь строй ее жизни же отличался принципиально от строя западноевропейской деревни того же времени: столь же примитивной была техника сельского хозяйства, опиравшаяся на дедовские традиции, столь же важную роль играли общинные отношения. По-видимому, распространение в Византии развитых прав на чужую землю способствовало созданию здесь даже большей сплоченности общинников, нежели на Западе.

Вместе с тем было бы совершенно неверным представлять себе византийскую общину VIII в. совокупностью равноправных и равных по имущественному положению крестьян. Византийская община не была общиной равных уже потому, что она хорошо зналарабство²¹. «Земледельческий закон» пять раз упоминает о рабах, пользуясь для обозначения их античным термином . Рабы были заняты в производственной деятельности — во всяком случае, рабы-пастухи пасли скот. Раб по-прежнему считался юридически неправоспособным лицом, и за совершенную рабом кражу материальную ответственность должен был нести господин: именно он возмещал ущерб, нанесенный преступлением раба, а сам уже расправлялся с невольником по собственному усмотрению. Только в особо тяжелых случаях «Земледельческий закон» предусматривал наказание для раба, притом наказание специфически рабское — мучительную смерть на «фурке», особом орудии пыток.

Среди самих свободных существовали имущественные градации; «Земледельческий закон» уделяет несколько статей положению апоров , неимущих.

В трудных условиях VIII столетия беда в любой день могла прийти к крестьянину: вражеское нашествие, нехватка кормов или мор оставляли крестьянскую семью без вола и заставляли либо нанимать чужого вола для пахоты, либо вовсе отдавать землю зажиточному соседу. В таком случае заключался договор, где определялось, какую работу берется совершить зажиточный сосед — только ли вспахать или, помимо того, и засеять. Подобная сдача надела в аренду означала, разумеется, первый шаг к тому, чтобы вовсе потерять землю. И, действительно, подчас обедневшие крестьяне, будучи не в состоянии обработать землю и выполнить государственные повинности, покидали свою деревню и уходили в чужие края.

По нормам позднеримского права в таком случае вступала в силу такназываемая прикидка (эпиболэ): на соседей возлагалась обязанность платить налоги, лежащие на выморочном наделе, за что они получали право пользоваться опустевшей землей²². В смутное VII столетие эпиболэ перестала действовать, и «Земледельческий закон» не требует непременного привлечения соседей к выполнению круговой поруки; он устанавливает лишь, что выморочным наделом можно пользоваться, коль скоро прежний его владелец не отбывает свои повинности; но тот, кто пользуется, обязан эти повинности выполнять. Следовательно, то, что было в VI в. обязанностью, теперь превратилось в возможность: крестьяне не были обязаны платить налоги за ушедшего из деревни общинника, но могли взять его надел и в таком случае принимали на себя все связанные с этим наделом обязательств²³.

Апоры «Земледельческого закона» еще не превратились в особую категорию византийского крестьянства; по социальному положению они не отличимы от основной массы общинников; их состояние рассматривается как временное,

и даже ушедший из деревни земледелец может еще вернуться и в таком случае претендовать либо на свой покинутый надел, либо же на получение равноценного (если кто-нибудь тем временем построил на его земле дом или разбил виноградник). Но уже появилась группа лиц, потерявших свой надел и утративших вместе с ним прежнее полноправие. Покуда у крестьянина есть клочок земли или хотя бы плодовое дерево — он остается членом общины используется известной суммой общинных прав; но вот участок отдан зажиточному соседу, и апор в течение нескольких лет тщетно скитается в чужих краях — что ждет его там?

Замкнутость и сплоченность византийской общины своеобразно оборачивалась против чужаков, против всех, стоящих вне ее. Крестьянину-пришельцу крайне затруднительно было приобрести надел на новом месте, и члены византийской общины (подобно членам германской марки) неохотно допускали в свою среду отщепенца²⁴. Выбитому из жизненной колеи крестьянину приходилось становиться мистием — наемником. «Земледельческий закон» знает мистия только в роли пастуха, но мистии нанимались и на иную работу — например подносчиками воды, поливавшими сады и виноградники. В самом понятии наемника заключалось для византийца нечто унизительное: мистия постоянно упоминают бок о бок с рабом; используя библейскую традицию²⁵, этот термин применяют как бранное слово, как синоним безответственного нерадивого слуги, как прямую противоположность хорошему пастырю. Мистии — юридическисвободное лицо, но практически наниматель обладал известной властью над своим наемником, пока тот работал у него.

Одной из загадочных категорий крестьянства, упомянутых в «Земледельческом законе», является мортит , о котором идет речь в двух статьях. Мортит — арендатор, берущий землю у собственника, названного здесь «земледавец» ; согласно «Земледельческому закону», мортит получает 9/10 урожая («девять снопов»), т. е. уплачивает 1/10 — сравнительно невысокую арендную плату. Ему запрещено жать хлеб без ведома земледавца, дабы не обмануть его и не присвоить большего числа снопов. Напрасно стали бы мы гадать о том, каково социальное лицо

земледавца: кто он, крестьянин-общинник или, может быть, духовный собственник²⁶. Не более ясно и положение мортита: в нем пытаются видеть и свободного арендатора, и зависимого крестьянина — но, к сожалению, данные «Земледельческого закона» слишком скудны для каких-либо более определенных выводов. Термин «морта» встречается и в более позднее время, обозначая аренду с уплатой десятой доли урожая²⁷.

Византийская деревня знала и заклад земли. Правда, составители «Земледельческого закона» заботились о том, чтобы заклад не превратился в форму экспроприации крестьянина, и устанавливали, что доход от семилетнего пользования заложенным полем засчитывается за половину долга. Однако на практике ростовщичество становилось бичом бедноты и часто вело к полному разорению.

Итак, мы встречаем в византийской общине довольно развитые правоотношения: обмен (а также, видимо, и куплю-продажу) земли, различные формы аренды, заклад земельных наделов, наем. Все эти формы связей, естественно, усиливали имущественное неравенство. Особая роль принадлежала здесь денежным отношениям. Хотя независимая свободная община в принципе предполагает господство натурального хозяйства, хотя Византия с конца VII в. вступила в полосу известной натурализации экономики (см. ниже, стр. 24), торговля и деньги не исчезли из византийской деревни: «Земледельческий закон» определяет некоторые штрафы (за кражу мотыги, садового ножа или топора) в деньгах. Впрочем, в законе упомянуты лишь фоллы (мелкая монета).