История войн и военного искусства

Меринг Франц

Из постоянных армий также не может вырасти милиция, которая была бы воспитана своими жизненными и трудовыми условиями и была бы этими условиями предварительно спаяна в единое целое. Организация масс через посредство социал-демократической агитации есть практическая предпосылка к созданию боеспособной милиции. Она творит единую волю, которая получает возможность использовать храбрость и способность каждого отдельного индивида и которая позволяет не только выигрывать отдельные победы, но и планомерно бороться и побеждать. Эта воля может быть создана только коммунистическим воспитанием как во всех других областях пролетарской классовой борьбы, так и в борьбе рабочего класса против милитаризма.

И ни в коем случае не следует скрывать от себя то, что уже теперь дисциплина рабочего класса имеет важное значение в системе постоянных армий. Если мир между большими военными государствами европейского континента так относительно долго

не нарушается, то это, конечно, не является следствием мудрости господствующих классов. В этом повинен только их страх перед не поддающимися учету силами и возможностями, которые вырвутся наружу вместе с фурией войны. Но сама по себе система постоянных армий имеет свою собственную логику, которая так или иначе должна привести ее к катастрофе, в форме ли экономического разорения народов под тяжестью вооружений, в форме ли всеобщей войны на уничтожение. В каждом из этих случаев перед рабочим классом становятся задачи, к осуществлению которых мы должны немедленно готовиться. Перед нами вопрос не столетий, а десятилетий и, быть может, даже лет.

С полным правом заявляет Энгельс в своей книге против Дюринга, что современный милитаризм с системой постоянных армий может быть разрушен только изнутри. Чем яснее массы, гонимые Молохом под ружье, будут сознавать свои общие интересы и, таким образом, определять свою единую волю, тем скорее дисциплина милиции перерастет дисциплину постоянной армии, и тем самым будет решена ее судьба.

Русская гвардия: обер-офицер лейб-гвардии конного полка (середина XIX в.), унтер-офицер гвардейской пехоты (70-е гг. XIX в.), штаб-офицер Петровской бригады (60-е гг. XIX в.), рядовой лейб-гвардии уланского полка (60-е гг. XIX в.)

Пища для молоха

Конная атака. 1870 г.

Мы одинаково боремся как с капитализмом, так и с милитаризмом, внутренняя связь которых для нас совершенно ясна, но наше оружие против капитализма несравненно острее того оружия, которое мы употребляем против милитаризма. Далеко не с такой ясностью, как в первом, видим мы в последнем неизбежный продукт исторического развития; мы недооцениваем его силы, и милитаризм умеет это великолепнейшим образом использовать.

Для нас должна служить предостережением судьба той прогрессивной партии, которая, правда, не теперь, а значительно ранее нас, вела борьбу с милитаризмом. Она проиграла свой процесс во время прусского конфликта в значительной степени потому, что не доросла до понимания собственно технических вопросов милитаризма. Мобилизации 1850 и 1859 гг. обнаружили перед всем светом упадок прусской военной организации, и правительство стремилось приостановить его такой военной реформой, которая технически была в высшей степени способна поднять боеспособность армии, хотя бы и ценой изгнания оттуда последних элементов демократии. На эти проекты правительства прогрессивное большинство прусской палаты депутатов ответило весьма дилетантскими предложениями, бегло изложенными в брошюре генерала фон Виллизена, не выдерживавшими никакой критики. Напрасно предостерегал тогда Энгельс от недооценки правительственного проекта; результатом было то, что даже такие радикальные демократы, как Гервег и Рюстов, заподозрили его в подделывании к Бисмарку.

Чтобы дать понятие о тогдашнем ослеплении прогрессистов, достаточно указать на один пункт. Правительство хотело устранить существовавшую до тех пор организацию ландвера, так как в революционное время ландвер якобы оказывал сопротивление, когда его хотели использовать при реакционных переворотах. Из этих своих соображений правительство не делало никакой тайны, так что прогрессивная партия должна была бы заявить, что она не согласна изменить устройство ландвера, видя в нем опору против поползновений к государственным переворотам. Вместо этого она заявила в отчете комиссии, созванной по поводу правительственного проекта, «что даже и в эти дни ландвер в общем и целом дал несомненные доказательства своей верности, дисциплины и повиновения, несмотря на всевозможные попытки, делавшиеся для того, чтобы отвлечь его от его военного долга. Именно крушение всех этих попыток является почетнейшим свидетельством как в пользу народа, так и особенно в пользу ландвера».

Прогрессивная партия старалась, таким образом, сделать для правительства приемлемым сохранение ландвера, доказывая, что ландвер может употребляться и для реакционных целей! Молох, конечно, не позволил провести себя такими жалкими ухищрениями; он улыбнулся про себя и поступил по своему желанию.

Не требуется никаких подтверждений,

что немецкая социал-демократия никогда не позволит увлечь себя на этот путь. Однако в ее программном требовании — народная милиция вместо постоянного войска, как бы верно оно ни было, — в его справедливости не может быть никакого сомнения, — все же указывается лишь общая цель, оставляющая открытым целый ряд сложных вопросов. Можно с честью бороться за эту цель, но сбиться на ложный путь, доставляя тем самым милитаризму одно удовольствие. Показательным примером этого является сочинение «Войско», изданное Карлом Блейбтреем в литературном издательстве во Франкфурте-на-Майне. Г-н Блейбтрей занимался основательно военными вопросами и как «гражданский стратег» полемизировал с официальной военной публицистикой по поводу всяких проектов, причем иногда с некоторым успехом; вместе с тем он был поэтом и писал довольно забавно, так что его книжечка может претендовать на широкое распространение. Главной своей целью она ставит доказательство безусловного превосходства народной милиции над постоянным войском, т. е. пропагандирует положения, благоприятные для соответствующего пункта социал-демократической программы. Будет очень полезно остановиться на этом сочинении несколько подробнее.

Блейбтрей посвящает античному и средневековому военному делу приблизительно 20 страниц, пытаясь пестрой смесью всевозможных утверждений доказать, что наемное войско в древности и в средние века было в высшей степени презираемо; считалось, что «военное сословие само по себе враждебно культуре, праву и свободе». Так как господину Блейбтрею совершенно чуждо понятие исторического развития, а в особенности взаимоотношений между организацией войска и организацией государства, то мы ни в коем случае не последуем за ним в его диких скачках по древним и средним векам. Несколько более связным становится его изложение, когда он переходит к эпохе Возрождения. Тогда, по его утверждению, наемные войска, солдаты и офицеры одинаково якобы страдали от общественного презрения. Это просто неверно. В то время профессия «Soldat de fortune», «ландскнехта», «кавалериста» была не только хорошо оплачиваемой, но и почетной профессией; громадное число мелкого дворянства, широко представленного в европейских странах, считало совершенно естественным делать свою карьеру в роли простого всадника. По Блейбтрею наемничество особенно презиралось в Венеции, с чем не очень согласуется тот факт, что в 1481 г. против гробницы дожей был воздвигнут памятник предводителю наемных войск Коллеони; этот памятник Буркгардт назвал величественнейшим памятником рыцарства во всем мире.

Лишь в XVII и XVIII столетиях стало несчастьем и позором быть солдатом. Но следует заметить — лишь для простых наемников; офицеры наемного войска оставались привилегированным классом. Но Блейбтрей оспаривает даже и это; при этом он так любезен, что заставляет нас недолго ломать голову, почему он отрицает этот очевидный факт. В конце своей первой главы он знакомит нас с одним из двух величайших антимилитаристов, открытых им на протяжении мировой истории: с высочайшей особой прусского короля Фридриха, делавшего якобы юнкеров офицерами исключительно потому, что горожане лишь в чрезвычайно редких случаях соглашались принимать на себя мало почетное звание офицера, и осыпавшего юнкерских офицеров большими привилегиями лишь для того, чтобы придать больший престиж этому так мало уважаемому сословию. Правда, двумя страницами дальше господин Блейбтрей, чтобы снять ответственность с прусских юнкеров за Йену, утверждает, что в армии Фридриха «значительная часть офицеров состояла из бюргеров», но и такие небольшие противоречия не смущают этого антимилитаристского мыслителя.

Его гимн королю Фридриху относится к тем злым шуткам, которые, по словам Лессинга, могут бросить читателя в холодный пот. Этот демократический образцовый монарх якобы «самым суровым образом подавлял всякое проявление милитаризма и всегда ставил гражданскую власть выше военных органов». «При исцелении хозяйственных недугов крестьянин и бюргер всегда оказывались впереди», в то время как «разоренное дворянство получало от государства лишь самую скудную поддержку» и т. д. Фридриховский офицерский корпус относился к своему прекрасному королю «с нибелунговской преданностью»; эти отборные люди имели лишь один недостаток: они обладали слишком большим образованием, что обнаружилось как раз в йенском войске, офицеры которого презирали буржуазных недоучек за их низкий культурный уровень. Эти мужественные, железные бойцы никогда не запятнали своих знамен бесчеловечными поступками, как это сделали австрийцы своим сожжением Циттау и бомбардировкой Дрездена. Правда, сожжение Циттау падает исключительно на совесть австрийцев, но не уступающая ему по своей бесчеловечности бомбардировка Дрездена должна быть отнесена целиком на счет «мужественных, железных бойцов» и «коронованного идеалиста» Фридриха, непочитание которого будто бы является «колоссальной ошибкой» социал-демократии.