История всемирной литературы Т.2
Шрифт:
Сходные исторические условия жизни, деятельности, борьбы сделали возможным совпадение творческих интересов, идей и стремлений, одинакового представления о великом назначении человека у лучших представителей литератур Закавказья.
*ГЛАВА 1.*
ДРЕВНЕЭПИЧЕСКИЕ СКАЗАНИЯ НАРОДОВ КАВКАЗА И ЗАКАВКАЗЬЯ
(Мелетинский Е.М.)
В пределах Кавказа в формах устного бытования сохранились весьма архаические образцы героического эпоса, сложившегося в I тыс. н. э. и включающего мотивы еще большей древности. Это относится прежде всего к так называемому нартскому эпосу. Он записан в XIX—XX вв. главным образом в виде прозаических сказаний (и лишь иногда — отдельных песен) у осетин, кабардинцев и адыгейцев, абхазцев и убыхов, чеченцев и ингушей, балкарцев и карачаевцев, кумыков, сванов и др.
Основные носители нартского эпоса,
обнаружили целый ряд скифо-нартских параллелей. Ж. Дюмезиль даже пытался с помощью главных героев эпоса (Сослана — Сосрыко и Батрадза) реконструировать солнечное и грозовое божество скифского пантеона. Археологи-кавказоведы (Е. И. Крупнов, Л. П. Семенов), однако, указали на значение для развития нартских сказаний так называемой кобанской позднебронзовой культуры (рубеж II—I тыс. до н. э.), связанной прежде всего с этногенезом адыгов. Специалисты по фольклору адыгов и абхазцев (А. Гадагатль, Ш. Х. Салакая и др.) выдвинули ряд спорных этимологических гипотез для доказательства того, что ядро эпоса возникло в среде носителей западнокавказских языков. Салакая даже ассоциирует нартов с Наиру-Урарту. Вероятно, сказания о нартах сложились именно в пределах Кавказа, а в их создании участвовали как аланские, ираноязычные группы, так и предки народов, говорящих на западнокавказских языках.
Сама кобанская культура очень рано была сарматизована. Весьма возможно, что существует связь между поразившими археологов яркими проявлениями элементов «матриархата» у сарматов и отчасти меотов в последних веках до нашей эры и исключительной ролью Сатаны — «хозяйки нартов» в эпосе. Зафиксированное Мовсесом Хоренаци сказание об аланской царевне Сатиник, вышедшей замуж за армянского царя Арташеса, косвенно свидетельствует о большой популярности эпической Сатаны по крайней мере в IV—V вв. н. э. Надо думать, что период гегемонии аланского военно-племенного союза, включавшего и адыгов, на Северном Кавказе (I тыс. н. э.) сыграл существенную роль в развитии и циклизации фольклора о нартах. Этимология слова «нарт» не вполне ясна (наиболее правдоподобная — от древнеиранского «нара» — мужчина, храбрец; воин, богатырь). В эпосе нарты выступают как некое богатырское племя, жившее в древние и славные времена. Нарты воюют с великанами, а также с отдельными феодальными властителями, против которых они совершают лихие набеги (осет. — балцы). Их община имеет военно-демократический характер. Многие сказания (песни) в осетинской и адыгской версиях начинаются с описания пира и плясок на собрании воинов (нихас, хаса). Женщин на это мужское собрание не допускают, однако настоящим главой нартов парадоксальным образом является Сатана, выступающая в функции, которую в других памятниках выполняет эпический «князь». С авторитетом Сатаны никак не может сравниться авторитет ее мужа — брата почтенного патриарха Урызмага в осетинской версии (ср. соотношение Айлиля и Медб в ирландских сагах) или старого нарта Насрена в адыгских. В наиболее архаической абхазской версии Сатаней-Гуаша не имеет мужа, но является матерью всех девяносто девяти нартов и их единственной сестры Гунды. Сохранилась трудовая песня о том, как она, проводив в поход сыновей, сделала себе из громадного дерева прялку и изготовила шерстяную одежду для всех нартов.
Когда утром встала Сатаней-Гуаша,
Акуном принесенные круги шерсти тысячи овец, Сатаней-Гуаша,
Обвела вокруг левой руки, Сатаней-Гуаша.
Пятою своей толкнув, Сатаней-Гуаша,
Подняла, повертела и в прялку превратила, Сатаней-Гуаша...
Сатана вечно молода и красива, в абхазской версии вид ее прекрасного тела и белых рук заставляет лодочников разбиваться о мели (как пение немецкой Лорелеи), а пастухов — терять стада. Во всех национальных версиях эпоса пастух, потрясенный ее красотой, на другом берегу реки оплодотворяет камень, из которого рождается богатырь Сосруко (Сосрыко, Созырко, Сослан, Сасрыква). Таким же образом в хетто-хурритском эпосе бог Кумарби порождает каменного богатыря Улликумми, а в иранских мифах рождаются Митра и его сын. В сказаниях о рождении Сосруко, Улликумми и Митры можно допустить общую основу.
Сосруко — древнейший и важнейший герой нартских сказаний, особенно у абхазцев и адыгов, у которых он сохраняет весьма архаические черты «культурного героя», добывающего огонь и культурные растения. Он добывает их похищением (у великанов), так же как греческий Прометей и другие «культурные герои» в мифах самых разных народов. Так же как и в случае с Прометеем, похищение при этом трактуется как возвращение того, что еще ранее было отнято у людей (нартов).
В менее архаической осетинской версии Сосруко (Сослан) уже не похищает огонь, а спасает нартский скот от холода и бескормицы, приведя его в охраняемую великаном теплую страну. В обоих версиях он побеждает страшного великана в богатырских «играх» и в конечном счете сковывает его льдом (ср. эпизод из карело-финских рун, где Вяйнямёйнен погружает Ёукахайнена в болото). Введением к «играм Сослана» в осетинском эпосе иногда служит мотив «шубы Сослана» из кожи убитого врага. Мотив этот напоминает о
Об архаичности сказаний о Сосруко свидетельствует не только его борьба с великанами и ее цели, но и самый тип его богатырства, широкое использование магических, колдовских средств, как и у Вяйнямёйнена. Например, в сказании об осаде крепости Челахсартага он в качестве «военной хитрости» притворяется мертвым, но так, что фактически гниет и разлагается. Подобная «хитрость» требует таких же магических шаманских способностей, как и нисхождение в царство мертвых за листом Аза в порядке выполнения «трудных» свадебных задач дочери Солнца. Возможно, что в сказания о Сосруко проникли некоторые мотивы мифов об умирающих и воскресающих богах. Это особенно чувствуется в повествовании о его смерти от некоего таинственного колеса (адыг. — Жан-Шарх, осетин. — Колесо Бальсага), возможно носящего ритуальный характер. Умирая, Сосруко предлагает различным зверям отведать его мяса. В зависимости от их ответа он определяет, какими они обладают качествами (мифический этиологический финал). В некоторых вариантах есть намеки на то, что Сосруко не умер, а продолжает жить под землей и подает каждую весну оттуда голос. В абхазской и адыгейской версии Сосруко (Сасрыква) враждует со своими завистливыми братьями, которые в конце концов повинны в его смерти. Старая ведьма выведывает его уязвимое место. В осетинской версии Сосруко выступает всеобщим любимцем нартов, но с ним и с другими нартами враждует всеми презираемый Сырдон. Он-то и выведывает уязвимое место Сосруко, а затем подстрекает к его убийству Бальсагово колесо. Дюмезиль подметил поразительное сходство между Сырдоном и скандинавским Локи как в их особой роли в убийстве светлого героя (Сосруко, Бальдра), так и в их общем типе. Сходство это Дюмезиль в основном объяснял ритуальными моментами. Однако и независимо от них Сырдона и Локи объединяет то, что оба они представляют собой тип мифологического плута-трикстера, превратившегося в возмутителя спокойствия в эпическом мире. Сырдон, так же как и Локи, не только демонический разрушитель, но и своеобразный эпический шут, носитель комической стихии в нартском эпосе. В рассказах о Сырдоне спародированы некоторые мифические темы: похищение огня у великанов представлено как анекдотическая история с добыванием огнива и приклеиванием глупых чудовищ к скамье. (Вместе с тем Сырдону приписывается и культурное открытие — изобретение музыкального инструмента фандыра.) История вражды Сырдона с нартами носит полуанекдотический характер. Нарты уговаривают Сырдона зарезать барана, так как приближается конец света, а Сырдон в отместку сжигает их одежду; Сырдону, не имеющему коня, нарты устраивают при переправе через реку холодную «баню» или, по другой версии, отрезают у его коня губы («смеющаяся лошадь»), а он — хвосты нартским коням и т. п. Некоторые бродячие анекдоты, прикрепленные к Сырдону, известны и из цикла Ходжи Насреддина.
Нартский эпос знает и менее архаических персонажей, чем Сосруко и его антагонист Сырдон. Таковы более типичные богатыри-воины Цвицв и Нарджхеу в абхазском эпосе, Насрен и Пши-Бадыноко — в адыгском, Урызмаг, Хамыц и Батрадз (ср. — адыгские Уазырмес, Хныш и Патараз) — в осетинском. Весьма популярны в нартском эпосе сказания о юных богатырях и их первом подвиге — обычно мести за отца (Ацамаз, Тотрадз, Сауай и многие другие). С этими героями связан относительно более «молодой» слой эпоса, в котором усилены патриархальные тенденции, настойчивей эстетизируются богатырская мощь и воинская героика. В осетинском эпосе, где этот слой даже оттеснил в какой-то мере Сосруко и его мать Сатану, появляется также развитая генеалогическая циклизация.
Ярче всего переоценка архаических форм богатырства проявляется в осетинском варианте сказания о борьбе Сослана с Тотрадзом. Сослан и Сатана осуждаются здесь за применение хитрости и колдовства, а им противопоставляется эпически простодушный юный богатырь Тотрадз.
В адыгском сказании о Пши-Бадыноко Сатана рисуется коварной обольстительницей, которая мешает богатырю проникнуть на мужское собрание; в цикле Батрадза она слабая женщина, умоляющая выступить своего могучего булатнотелого приемного сына.
Батрадз закален кузнецом как стальной меч. Он своим телом сокрушает врагов и вражеские твердыни, например (будучи привязан к стреле или пушечному ядру) крепость Челахсартага (по названию — Хыз или Гур). Дюмезиль сближает его со скифским богом-мечом и грозовыми мифами. Здесь, однако, главное — эпическая идеализация богатырской физической силы и мощи. В большинстве осетинских сказаний он побеждает в соревнованиях других нартов, получая в награду закипающую при правдивых словах чашу Нартамонга, три драгоценности нартов и красавицу Агунду. Во многих вариантах Батрадз рисуется сиротой — мстителем за отца. Подвиг родовой мести возбуждает в Батрадзе неутихающую боевую ярость, которая обращается сначала на нартов, а затем на богов.
Тема богоборчества не ограничена циклом Батрадза, она расширяется в тему богоборчества нартов в целом и в конечном счете связана с кругом кавказских сказаний о прикованных великанах-богоборцах. Осетинские нарты погибают в войне против Уастырджи, Уациллы и других христианизированных языческих божеств. Здесь, по-видимому, отражается двойственное отношение эпоса к христианизации Алании и представление о нартах как о славных и могучих предках, погибших из-за своеволия, богатырского неистовства и гордыни (ср. сказание о гибели русских богатырей).