История всемирной литературы Т.2

Бердников Георгий Петрович

В «Книге...» Нарекаци перечисляются свои (и вообще человеческие) грехи, и чем больше этих грехов, тем бесконечнее они ему кажутся. Бесчисленными признаниями поэта в своих (человеческих) пороках и грехах как бы еще сильнее акцентируется мысль о «несовершенстве» человека и «совершенстве» бога. Этот резкий контраст с огромной поэтической силой выражен в 83 главе поэмы:

Ты — по природе благий и достохвальный,

А я — целиком порочный и немощный.

Ты — владыка поднебесного и небесного,

А я — не властен над жизнью и духом.

Ты — возвышен и от нужд отделен,

А я— утружден и устрашен.

Ты — превыше страстей земных,

А я — грязь омерзения, пренебрежения.

Ты — в вечной высоте бесконечной,

А

я — в пропасти вековечной...

В этом противопоставлении поэта-человека и бога нет стремления к самоуничтожению и самоуничижению, как может показаться с первого взгляда. Сгущая краски, подчеркивая свое «несовершенство» и «ничтожество» по сравнению с исключительным «совершенством» бога, поэт-монах преследовал при этом две цели: усилить в человеке дух покаяния, стремление к спасению и усовершенствованию и вселить в человека надежду, веру в спасение с помощью всесильного бога. Таким образом, поэт превозносит бога во имя человека.

В поэме большое внимание уделено изображению противоречий между телом и душой, в основе которого лежит дуализм идеала и реальности. Подобно другим поэтам и мыслителям Средневековья, поэт стоит перед альтернативой: чему отдать предпочтение — душе или телу? При решении этого вопроса он не избирает путь, продиктованный церковной догматикой. Решение мучительной дилеммы автор находит в стремлении к примирению и гармоническому сочетанию тела — «творения божьего» — и души — «божественной благодати». Такое примирение, по мысли поэта, может произойти опять-таки с помощью «божьей благодати», веры и стремления к «божественной истине».

Нарекаци не затрагивает вопроса о существовании потустороннего мира и, следовательно, не связывает с ним спасение человека и его души независимо от тела. В этом воззрении, выходящем в определенном смысле за рамки церковной догматики, можно усмотреть некую завуалированную связь с еретическими учениями той эпохи, в частности с тондракийцами. Если Нарекаци, с одной стороны, уповает на бога, связывая с ним надежды на спасение, то с другой, — испытывая влияние богоборческих умонастроений и идеологии еретических учений, он в порыве сильного гнева поднимает голос протеста против Всевышнего, против царящих в мире невзгод и трагедий человека. В одной из редакций VI главы поэмы читаем:

Восстал я против тебя — творца.

Не слабее богоборцев выступил на ристалище я.

И не погнушался отступиться от тебя — сотворившего все,

Бурлил, подобно бушующим волнам моря...

Нарекаци с огромной поэтической силой утверждает право человека на жизнь. Понимая неизбежность смерти, поэт изображает ужас смерти — величайшую трагедию человека. Он исступленно молит бога, чтобы тот «не ускорял приход конца», не давал испить раньше времени «горькую чашу смерти». Поэт старается оттянуть эту «мрачную ночь». Поэтическое воображение Нарекаци поистине безгранично, его взору предстают видения сатаны, Страшного суда, ада и даже собственной смерти. Причем, описывая свою смерть, поэт говорит вообще о трагедии всего сущего на земле. Предвидя ужасы смерти, поэт молит бога, чтобы тот спас его от гибели. Его настоятельные молитвы становятся как бы требованием, исходящим из права человека на жизнь, требованием, временами переходящим в глухой протест. Поэт уверен, что в тяжбе с богом возьмет верх его вера в спасение, и это вносит оптимистическое звучание в поэму. Оптимистические мотивы произведения рождаются из трагедии поэта-человека, поглощенного вместе с тем неиссякаемой надеждой и жгучим стремлением к идеалу. Но как бы сильно ни было у поэта стремление к слиянию с богом, все же он, как замечает М. Абегян, воспринимает это не как растворение человеческой личности в боге, а как необходимость сохранения человеческой индивидуальности.

Исследователь так формулирует суть мысли Нарекаци — «человек в боге и бог в человеке». В этой мысли раскрыто понимание Нарекаци истинного пути спасения человека.

Герой поэмы Нарекаци «Книга скорбных песнопений» — сам поэт, воплощающий «погрязшее в грехах человечество». По словам Нарекаци, он «представляет собой душу всех людей, всех христиан своего времени, отображая их в образе своем». «Я во всем и всея во мне!» — восклицает поэт. Поэтому трагедия поэта не воспринимается как трагедия отдельной личности или лишь самого автора поэмы. Нарекаци выражает скорбь общечеловеческую. Такое понимание задач времени и сознание великой миссии поэта определяют общечеловеческое содержание «Книги скорбных песнопений».

Эстетический и этический идеал Нарекаци находился в остром противоречии с реальной действительностью. Естественно, поэт, всецело поглощенный идеей спасения и совершенства человека, не мог довольствоваться лишь созерцанием своего внутреннего мира, и он обращается к осмыслению явлений самой жизни, которая, по его мнению, полна изъянов и оскверняет «чистую природу» человека, усугубляя его трагедию. Поэт подмечает пороки современного ему общества и беспощадно бичует их — «пресмыкающегося служителя алтаря», «безладанного священника», «жестокосердного законника», «сумасбродного лжемудреца», «коварного советника», «предавшего приятеля», «распутного барышника», «беззаконного правителя», «подлеца-венценосца», «императора-душегубца», «предателя-князя», «пристрастного судью» и др. Мироощущение поэта философски выражено в поэтических строках:

Настоящее ничтожно,

Прошлое неведомо,

Будущее сомнительно...

Это перечисление пороков феодального общества перекликается с тем, что писал Мовсес Хоренаци в «Плаче» о своей эпохе.

По сравнению со своими песнями, Нарекаци в «Книге скорбных песнопений» сделал смелый шаг вперед в художественном отображении действительности и человека. Впервые в армянской поэзии внутренний мир человека стал объектом лирики. «Книга скорбных песнопений» глубоко психологична и эмоциональна. В поэме раскрыты тончайшие оттенки состояния человека: грусть и радость, сомнение и вера, мечты и раздумья, экзальтация и стенания, гнев и возмущение.

«Книгу скорбных песнопений» отличают динамичность, поэтическая фантазия, читателя поражает безграничное богатство образного мышления, использование необычайных метафор, неповторимых синонимов, гиперболических образов, риторических повторов, фигур и т. д.

О громадной силе художественной выразительности поэмы Нарекаци, делающей это произведение выдающимся памятником мировой литературы, хорошо сказал один из видных армянских поэтов начала XX в. М. Мецаренц: «„Книга скорбных песнопений“ — это целая буря, душевный вихрь, где слова и понятия движутся в ритме сталкивающихся волн, бушуют, вздымаются и падают, как настигающие друг друга волны». Стих поэмы Нарекаци музыкален: автор щедро использует ассонансы, аллитерации, внутреннюю рифму. О высоком совершенстве формы стихов Нарекаци говорил Брюсов.

Подобно многим великим поэтам, Нарекаци, как бы подытоживая прожитое, написал в своей книге:

А для меня пусть будет этот мой завет

Памятником, высеченным, нерушимым,

Который вместо меня, злосчастного, смертного,

Стенания плачевного звучанием непрестанным

Без умолку будет всегда вопить...