История всемирной литературы Т.5
Шрифт:
А. Ватто.
Отплытие на остров Киферу. 1717 г.
Гравюра Г. А. Тардьена
У истоков поэзии рококо стоят два поэта, чьи творческие принципы сложились еще в предшествующем столетии, Гийом-Амфри де Шолье (1639—1720) и Шарль-Огюст Лафар (1644—1712). Их стихи — это в основном небольшие дружеские послания, в меру иронические, в меру гривуазные, прославляющие сельское уединение, любовь и вино. Их пронизывает гедонизм, звучат призывы наслаждаться мгновениями бытия. Веселость, ироничность,
Шолье и поэты его круга ориентировались в своих вкусах на французскую поэзию раннего Возрождения и на античность. Однако возрожденческие традиции воспринимались поэтами рококо поверхностно и односторонне; великое открытие мира и человека, совершившееся в литературе в эпоху Ренессанса, у Шолье и его друзей отсутствовало. У античных поэтов старательно отыскивали мотивы чувственной любви, наслаждений, приятного безделья; особенно популярны были Анакреонт, Тибулл, Овидий (как автор «Любовных элегий» и особенно «Науки любви»).
И. Э. Нильсон. Двери салона
Гравюра. Ок. 1760 г.
Привлекал внимание также латинский поэт XVI в. Иоанн Секунд, чьи эротичные «Поцелуи» перелагал Дора. Таким образом, в античном и ренессансном наследии делали весьма односторонний отбор: брали лишь те произведения, которые были пронизаны гедонизмом и эротикой.
Задачи воспроизведения переживаний поверхностных, мимолетных, зыбких — любви на час, наслаждения не столько острого, сколько утонченного — требовали новой поэтики, новых жанров и форм, весьма отличных от литературы классицизма. Складываются принципы поэзии малых форм с ее излюбленными жанрами — мадригалом, эпиграммой, экспромтом. Они требовали лаконичности, изящества, виртуозной легкости. Эта отточенность, краткость, емкость — формообразующие признаки стиля рококо — были восприняты в той или иной мере, конечно, всеми писателями и поэтами первой половины века, особенно теми, кто был связан с дворянскими салонами и художниками. В том числе и будущими просветителями.
Следующим этапом развития легкой лирики рококо явилась середина века. Вольно или невольно, но поэты той поры развиваются под воздействием просветительских идей, прежде всего Вольтера. В их веселых стихах все больше появляется элементов вольномыслия, элементов антифеодальной и антиклерикальной сатиры. Так, в шутливой поэме Жана-Батиста Грессе (1709—1777) «Вер-Вер» высмеиваются порядки женского монастыря. Вольномыслием отмечены стихи Шарля-Пьера Колардо (1732—1776), Клода-Жозефа Дора (1734—1780) и др., но восприятие ими просветительской идеологии было не только поверхностным, но и невольным: вольнолюбие, антиклерикальность были модой. Вместе с усилением оппозиционности в стихах поэтов рококо увеличивается «пессимизм наизнанку»:
Грациозно-шаловливый стиль рококо отразился и в прозе, особенно в малых ее формах — повести, новелле, сказке. Для этих произведений характерно иносказание, маскарад (но так поступали в своей прозе и Монтескье, и Вольтер, и Дидро). Многие произведения этого рода выдержаны в «восточном» духе. Обращение к Востоку не было случайным. Условно понятая восточная «нега», роскошь, ленивая чувственность находили живой отклик у писателей рококо. «Восток» становился еще одной разновидностью утопии, гигантской метафорой — страной вечного солнца и любви. Просветители также обращались к Востоку, но у них это было продиктовано всем комплексом их философских и политических взглядов, а не одними эротическими мотивами.
Изображение Востока в прозе рококо сочеталось с привнесением в повествование элементов чудесного, волшебного: феи и гномы соседствуют в «сказочках» рококо с султанами, евнухами и китайскими принцессами. Такая «сказка» противостояла многотомным, тяжеловесным галантно-авантюрным романам барокко, находившим в XVIII в. еще широкий читательский спрос. При всем бесконечном внешнем разнообразии повесть и сказка рококо довольно однообразны по существу. Все эти произведения, созданные такими несомненно талантливыми авторами, как Анн-Клод Кейлюс (1692—1765), Клод-Анри де Вуазенон (1708—1775), Станислав де Буффлер (1738—1815) и др., отмечены не только стилистическими приметами рококо — галантностью сюжета, грациозностью описаний и т. д., но и самим его «духом»: легким, поверхностным восприятием жизни, показным оптимизмом и не менее показной меланхоличностью.
В рамках рококо, но далеко выходя за его пределы и по сути дела являясь отрицанием породившей его идеологии и морали, развивалось творчество Шарля Дюкло (1704—1772) и Клода-Проспера Кребийона-сына (1707—1777), создавших яркие сатирические картины жизни дворянского общества, — правда, ограничившись изображением узкого мирка великосветских салонов. В лучших своих произведениях они примыкают к традиции Прево и Мариво (которые и в своей критике дворянской морали, и в анализе любовных переживаний героев прежде всего неизмеримо шире и универсальнее Дюкло и Кребийона).
Пустоту и паразитизм светской жизни особенно глубоко вскрывает во многих своих романах Кребийон-сын. Наиболее значительным его произведением стал роман «Заблуждения сердца и ума» (1736—1738). В предисловии к книге писатель раскрывал поставленную перед собой задачу — изобразить подлинную картину жизни общества. Картина эта, правда, заключена в весьма узкие рамки, но безжалостно сатирична: здесь светское общество, его предрассудки и его пороки увидены изнутри. В романе пять основных персонажей; каждый из них несет определенную идеологическую функцию. Юноша Мелькур только пассивно воспринимает окружающее, при этом он анализирует себя, подмечает в себе неожиданные движения души, учится управлять своими чувствами. Рядом с ним — граф де Версак, прообраз виконта де Вальмона из «Опасных связей». Версак, полностью постигнувший законы света, их глубоко презирает и всей душой приемлет; он даже детально разрабатывает стратегию и тактику светских успехов и охотно передает свой опыт Мелькуру.
Версак, этот завзятый светский волокита, на счету которого не одна погубленная репутация, видит уродство господствующей морали, но не имеет сил да и желания вести с ней борьбу. Убежденной носительницей этой паразитической и антигуманной морали оказывается в романе г-жа де Сенанж, жаждущая «сформировать», т. е. испортить, развратить молодого Мелькура. Для нее и Версака, так же как и для их приятельницы г-жи де Монжен, невыносим сам вид добропорядочности и благопристойности. Они соблазнители и соблазнительницы, ощущающие собственную испорченность и неполноценность и стремящиеся лишить добродетели всех окружающих.