История всемирной литературы Т.6

Бердников Георгий Петрович

Никто из романтиков второго поколения, за исключением разве Мелвилла, не применял принцип неопределенности столь широко и разнообразно, как Готорн, особенно в романе. Этот принцип легко обнаруживается в композиции, сюжетной структуре, характерах действующих лиц, в системе многозначных, вернее неопределенных, символов, в авторских оценках и отступлениях. Он проявляется в нестабильности повествования, проистекающей оттого, что повествователь занимает «скользящую» позицию: то он смотрит на мир глазами современника описываемых событий, и тогда всевозможные предрассудки и суеверия приобретают черты непреложной реальности, а легенды уравниваются с действительностью и невозможно, оказывается, отделить внутренние монологи и несобственно-прямую речь персонажей от авторского повествования; то, напротив, он глядит на прошлое из просвещенного и рационалистического XIX в., и вследствие этого подлинные трагедии прошлого приобретают

призрачные, легендарные очертания; временами он занимает собственную, индивидуальную позицию, позволяющую критически посмотреть и на прошлое, и на современность. Действительность предстает перед читателем в двойном, тройном повороте, допускающем многообразие истолкований, оценок, критериев. Неопределенность была стихией Готорна. Осуществление этого принципа не требовало от писателя специальных логических усилий. Его вели интуиция и воображение, на которые он полагался, хотя временами чувствовал себя на грани творческой катастрофы. Работая над «Домом о семи фронтонах», он написал одному из своих корреспондентов: «Иногда в минуты усталости мне кажется, что вся вещь — сплошной абсурд с начала и до конца. Но в том-то и дело, что, создавая романтический роман, писатель мчится (или должен мчаться) по краю бездонного абсурда, а искусство его состоит в том, чтобы скакать как можно ближе к обрыву, но не сорваться в пропасть».

Вполне естественно, что Готорн тяготел к символической интерпретации действительности. Нередко его считают родоначальником романтического символизма в американской литературе. Рассказы и романы Готорна до предела насыщены символами, простыми и сложными, универсальными и локальными, но всегда (или почти всегда) неопределенными. Сам писатель признался однажды: «Я не могу отделить идею от символа, в котором она себя проявляет». Он выразился не очень точно. Готорновский символ — нерасторжимый синтез идеи и образа, которые только и могут существовать в слитном единстве.

ЭДГАР ПО

Эдгар Аллан По (1809—1849) прожил не очень долгую и не очень счастливую жизнь. Двух лет от роду он остался сиротой и воспитывался в доме ричмондского купца Д. Аллана, который, впрочем, не захотел усыновить приемыша. Отношения между опекуном и воспитанником складывались трудно, и в 1827 г. По навсегда оставил негостеприимный кров Алланов. Не имея средств к существованию, он завербовался в армию, затем поступил в военную академию, но к 1831 г. оставил помыслы о военной карьере ради литературных занятий. Он мечтал стать профессиональным поэтом, но поэзия, как выяснилось, кормила плохо, и ему пришлось заняться журналистикой. В течение нескольких лет он редактировал «Южный литературный вестник», «Журнал Бертона для джентльменов», «Журнал Грэма» и «Бродвейский журнал», обнаружив при этом недюжинный организаторский и редакторский талант. Значительная часть творческой энергии По уходила на сочинение критических статей, обзоров и рецензий. Лишь в 40-е годы американские читатели признали его как новеллиста и поэта, но и тогда продолжали видеть в нем прежде всего литературного критика.

Критическая деятельность По при всем ее разнообразии вполне укладывалась в рамки общего движения за создание национальной литературы.

Как и многие его собратья по перу, он стремился поднять американскую словесность до уровня европейской. Но в отличие от других он концентрировал свое внимание на проблемах художественного мастерства. В основе всех критических суждений По лежит разработанная им строгая эстетическая концепция, базирующаяся на отчетливом представлении о задачах художественного творчества, о специфике творческого процесса. Эта концепция изложена в давно ставших хрестоматийными статьях «Философия творчества», «Поэтический принцип», «Теория стиха», в рецензиях на рассказы Н. Готорна и в некоторых других.

Мировая слава Эдгара По как поэта, оказавшего существенное влияние на поэзию многих народов, порождает обманчивое представление о нем как о плодовитом авторе. Между тем написал он совсем немного. Поэтический канон По насчитывает чуть более полусотни произведений, среди которых мы находим всего две относительно длинные поэмы — «Тамерлан» и «Аль Аарааф». Остальные — сравнительно небольшие лирические стихотворения разного достоинства. Томас Элиот как-то заметил, что из всех стихотворных сочинений Эдгара По «лишь полдюжины имели настоящий успех. Однако ни одно стихотворение, ни одна поэма в мире не имели более широкого круга читателей и не осели столь прочно в людской памяти, нежели эти немногочисленные стихи По».

Все поэтическое наследие Эдгара По, за исключением нескольких отдельных стихотворений, написанных после 1845 г., сосредоточено в четырех сборниках: «Тамерлан и другие стихотворения» (1827), «Аль Аарааф, Тамерлан и другие стихотворения» (1829), «Стихотворения» (1831),

«Ворон и другие стихотворения» (1845).

По видел главный смысл деятельности человеческого сознания в постижении Высшей Истины, недоступной традиционному рационалистическому познанию. Им владела романтическая идея возможности приближения к такой истине через Высшую Красоту. Сама категория Высшей Красоты не подлежала логической интерпретации, ибо лежала за пределами логики и рационального суждения. Приобщение к Высшей Красоте давалось человеку лишь в особых эмоциональных состояниях, предполагающих «возвышающее волнение души», близкое к экстазу. Никакой, даже самый гениальный, поэт не в состоянии создать или хотя бы описать Высшую, неземную Красоту. Цель поэта — иная: вызвать у читателя эмоциональный подъем, при котором только и возможно мимолетное «прозрение» Высшей Красоты.

Генеральный принцип поэтики Эдгара По заключен в установке на эмоционально-психологическое воздействие любого произведения. Он называл такое воздействие «тотальным эффектом», важнейшей чертой которого было единство. Именно «тотальному эффекту» должны быть подчинены все аспекты поэтического творения, все частные принципы его организации.

У поэзии Эдгара По только один предмет — прекрасное, понимаемое широко, с включением сюда категории возвышенного, как ее интерпретировал Эдмунд Берк. Источниками прекрасного для поэта являются три сферы бытия: природа, искусство и мир человеческих отношений, взятый, впрочем, в сравнительно узком спектре. Поэта привлекают лишь отношения, возникающие как эмоциональное производное от любви и смерти.

Но природа, искусство и человеческие отношения — лишь материал для поэтического воображения, которое преобразует, пересоздает действительность по законам поэтического мира. В этом смысле прекрасное есть продукт воображения поэта. Характерным примером может служить концепция поэтической любви у Эдгара По, согласно которой поэт, в отличие от простых смертных, любит не самое женщину, а некий идеальный образ, проецируемый на живой объект. Этот идеальный образ — результат творческого процесса, в ходе которого происходит сублимация качеств реальной женщины, их идеализация и возвышение. Поэт творит идеал, расходуя богатство собственной души, интуицию, воображение. Как заметил известный американский поэт Р. Уилбер, поэтическая любовь у По есть «односторонний творческий акт».

Ограниченность предмета поэзии у По — прямое следствие установки на эмоционально-психологический эффект. С этим же связан и принцип неопределенности в его поэтике. В творениях поэта, как правило, отсутствуют пространственные, временные и иные характеристики, придающие содержанию определенность, конкретность и тем самым единичность. Задача поэта заключалась в том, чтобы стимулировать воображение читателя и элиминировать все, что могло бы его ограничить. Но читательское сознание не должно было погружаться в стихию анархической, бесконтрольной свободы. Оно должно было «работать» в определенном направлении. С этим связано еще одно качество поэзии Эдгара По — ее суггестивность, достигаемая с помощью отчасти логического, но главным образом эмоционального подтекста. Сам поэт называл его «мистическим смыслом», хотя к традиционному представлению о мистике он не имеет никакого отношения. Он заявлял, и неоднократно, что применяет термин «мистический смысл к тому классу сочинений, в которых под поверхностным прозрачным смыслом лежит скрытый, суггестивный».

Установка на неопределенность и суггестивность поэзии предопределяла ее метафоричность. Однако в метафоризме По есть две особенности, которые необходимо учитывать: во-первых, метафоры у него группируются вокруг символов, которые являются как бы маяками для читателя, плывущего по «метафорическому морю»; во-вторых, сами метафоры обладают внутренним тяготением к символизму и во многих случаях функционируют как символы. Разграничение между ними порою условно.

Содержательные аспекты символики По восходят к трем областям: природе, культуре и сознанию самого художника. Вместе с Эмерсоном, хотя и независимо от него, поэт был убежден, что «символы возможны потому, что сама природа — символ и в целом и в каждом ее проявлении» (Эмерсон). Из этого источника он черпал щедрою рукою. Его стихотворения насыщены символикой красок, звуков, запахов. Под пером поэта символический смысл обретают солнце и луна, звезды и море, озера, леса, день, ночь, времена года и т. д. Столь же богатый источник являет собой человеческая культура, античные мифы и народные поверья, архитектурные памятники и скульптура, Священное писание и Коран, фольклорные легенды и мировая поэзия, герои сказок и герои истории. И наконец, последняя группа символов не имеет другого источника, кроме воображения поэта. Их принято называть «искусственными», поскольку за ними в сознании человечества не закреплено никакого значения. Естественно, что они наиболее трудны для расшифровки.