История второй русской революции
Шрифт:
Накопление противоречий и взрыв 1 ноября. Начало открытой революции. Все элементы взрыва были теперь готовы. Общественное напряжение и нервность достигли крайней степени, когда 1 ноября собралась Государственная дума. Летняя сессия Государственной думы носила деловой характер: Дума обсуждала в комиссиях и в пленуме самые невинные из законопроектов, введенных в программу блока. Обществу эта «органическая работа» не без основания казалась толчением воды в ступе. И было совершенно ясно, что зимняя сессия Государственной думы будет носить совершенно иной, интенсивно политический характер. Но Дума и правительство уже настолько разошлись, что на этот раз не было сделано никаких приготовлений, чтобы они могли встретиться сколько-нибудь миролюбиво. Штюрмера не убрали до Думы, как в январе убрали Горемыкина. Таким образом, Дума получила мишень, в которую могла направлять свои удары.
Но теперь бить только по Штюрмеру представлялось уже совершенно недостаточным. Штюрмер был лишь жалкий
Имена членов придворного кружка с именем императрицы во главе были произнесены 1 ноября с думской трибуны пишущим эти строки. Перечисляя один за другим все главнейшие шаги правительства, возбуждавшие общественное недовольство, оратор при каждом случае спрашивал аудиторию: «глупость это или измена?». И хотя оратор скорее склонялся к первой альтернативе, аудитория своим одобрением поддерживала вторую. В. В. Шульгин в яркой и ядовитой по обычаю речи поддерживал П. Н. Милюкова и сделал практический вывод из его обличений. Речи ораторов этого дня были запрещены для печати, и это обеспечило им самую широкую рекламу. Не было министерства и штаба в тылу и на фронте, в котором не переписывались бы эти речи, разлетевшиеся по стране в миллионах экземпляров. Этот громадный отзвук сам по себе превращал парламентское слово в штурмовой сигнал и являлся красноречивым показателем настроения, охватившего всю страну. Теперь у этого настроения был лозунг, и общественное мнение единодушно признало 1 ноября 1916 г. началом русской революции.
Как будто правительство начало, наконец, кое-что понимать. Штюрмер после второго заседания Думы, в котором окончились выступления фракционных ораторов, был уволен после назначения ему преемника. Заседания Думы были приостановлены на неделю, для того чтобы новое правительство могло осмотреться и сделать выводы из сложившегося положения. Наученное опытом общество уже ничего не ожидало, и было право. Преемником Штюрмера явился А. Ф. Трепов, и этот выбор подтверждал, что власть не хочет искать своих представителей вне тесной среды старых сановников, надежных для нее, но не способных вызвать к себе никакого общественного доверия. Вслед за другими Трепов делал попытки найти себе поддержку в Думе и в печати. Но, не располагая, подобно другим, ничем, что могло бы гарантировать серьезную перемену курса, он скоро увидел, что не может рассчитывать на хороший прием. Его даже предостерегали вообще против появления в Думе при этих условиях. Трепов все-таки пришел. Он наткнулся со стороны социалистических депутатов на прием, который вся Дума готовила Протопопову в случае его появления. Три раза он пытался начать свою речь, и трижды она была заглушена криками со скамей социалистов и трудовиков (19 ноября). Не помог Трепову даже и такой козырь, как оглашение факта, что союзники по договору обязались уступить России Константинополь и проливы.
Правительство давно перестало внушать к себе уважение. Но встреча Трепова показала всей стране, что оно перестало внушать и страх. Не могли внушить страха и новые репрессии Протопопова. Общество притаилось и чего-то ждало. В день окончания сессии, 17 декабря, предостерегая в последний раз правительство, пишущий эти строки говорил, что «атмосфера насыщена электричеством, все чувствуют приближение грозы, и никто не знает, куда падет удар».
Убийство Распутина и планы дворцового переворота. В тот же день, 17 декабря, гром разразился. Он поразил лицо, которое все считали одним из главных виновников маразма, разъедавшего двор. Странным образом, когда это лицо было устранено, все сразу почувствовали, что совсем не в этом дело, что устранен лишь яркий показатель положения, тогда как зло вовсе не в нем и вообще не в отдельных лицах. Был убит
Григорий Распутин. Это убийство, несомненно, скорее смутило, чем удовлетворило общество. Публика не знала тогда во всех подробностях кошмарной сцены в особняке князя Юсупова, рассказанной потом Пуришкевичем, одним из непосредственных участников убийства. Но она как бы предчувствовала, что здесь случилось нечто принижающее, а не возвышающее, нечто такое, что стояло вне всякой пропорции с величием задач текущего момента. И убийцы не принадлежали к числу представителей русской общественности. Напротив, они вышли из среды, создавшей ту самую атмосферу, в какой расцветали Распутины. Это был скорее протест лучшей части этой среды против самих себя, выражение охватившего эту среду страха, что вместе с собой Распутины погубят и их. Вся царская семья давно уже порывалась объединиться и объяснить царю, что он ведет Россию и всех своих к гибели. Увы, отдельные объяснения и тут не привели ни к чему, кроме личного разрыва. Теми же пустыми, ничего не говорящими глазами царь встречал августейших, как и простых советчиков.
По крайней мере этот удар разбудит ли спящих? Поймут ли они, что это после 1 ноября уже второе предостережение и что третьего, быть может, не будет? Общество задавало себе эти вопросы и с возраставшим нетерпением
В обществе широко распространилось убеждение, что следующим шагом, который предстоит в ближайшем будущем, будет дворцовый переворот при содействии офицеров и войска. Мало-помалу сложилось представление и о том, в чью пользу будет произведен этот переворот. Наследником Николая II называли его сына Алексея, а регентом на время его малолетства — в. к. Михаила Александровича. Из сообщения М. И. Терещенко после самоубийства ген. Крымова стало известно, что этот «сподвижник Корнилова» был самоотверженным патриотом, который в начале 1917 г. обсуждал в тесном кружке подробности предстоящего переворота. Его осуществление намечалось уже в феврале. В то же время другой кружок, ядро которого составили некоторые члены бюро «прогрессивного блока» с участием некоторых земских и городских деятелей, ввиду очевидной возможности переворота, хотя и не будучи точно осведомлен о приготовлениях к нему, обсуждал вопрос о том, какую роль должна сыграть после переворота Государственная дума. Обсудив различные возможности, этот кружок также остановился на регентстве в. к. Михаила Александровича как на лучшем способе осуществить в России конституционную монархию. Значительная часть членов первого состава Временного правительства участвовала в совещаниях этого второго кружка; некоторые, как сказано выше, знали и о существовании первого...
Тайные источники рабочего движения. Однако перевороту не суждено было совершиться так, как он ожидался довольно широкими кругами. Раньше, чем осуществился план кружка, в котором участвовал ген. Крымов, переворот произошел не сверху, а снизу, не планомерно, а стихийно... Некоторым предвестием переворота было глухое брожение в рабочих массах, источник которого остается неясен, хотя этим источником наверняка не были вожди социалистических партий, представленных в Государственной думе. Здесь мы касаемся самого темного момента в истории русской революции. Будущий историк, наверное, прольет свет и на эту сторону дела, но современнику, далекому от этого фокуса общественного движения, остаются только догадки.
Мы видели, какими побуждениями руководствовались парламентские круги, составлявшие оппозицию правительству. Их главным мотивом было желание довести войну до успешного конца в согласии с союзниками, а причиной их оппозиции — все возраставшая уверенность, что с данным правительством и при данном режиме эта цель достигнута быть не могла. Эти круга начали с утверждения, что «во время переправы лошадей не перепрягают». Мало-помалу, упираясь и сдерживая более нетерпеливых, они пришли к сознанию необходимости требовать введения общественных элементов в правительство «общественного доверия». Неуступчивость власти дала перевес над ними тем течениям в обществе, которые требовали формальной «ответственности» правительства перед народным представительством. Против идеи достигнуть этой цели революционным путем парламентское большинство боролось до самого конца. Но, видя, что насильственный путь будет все равно избран и помимо Государственной думы, оно стало готовиться к тому, чтобы ввести в спокойное русло переворот, который предпочитало получить не снизу, а сверху.
Но рядом с парламентским течением общественной мысли было и другое, социалистическое. На социалистические круги уже с самого начала войны воздействовали извне представители социалистического интернационализма за границей. Уже с ноября 1914 г. жертвой этих воздействий сделалась социал-демократическая фракция Государственной думы в лице своих членов-«большевиков» Петровского, Бадаева, Муранова, Самойлова и Шагова. В середине февраля 1915 г. происходил открытый суд над ними: в числе материалов для обвинения фигурировал присланный из-за границы проект резолюции, в котором была сформулирована «пораженческая» точка зрения Ленина. Правда, Петровский заменил резкую фразу ленинского проекта («с точки зрения рабочего класса и трудовых масс всех народов России наименьшим злом было бы поражение царской монархии и ее войск») более мягкими выражениями («с точки зрения» и т. д. «особенно опасно усиление победоносной царской монархии»). Затем Петровский исключил из резолюции центральную мысль всей большевистской тактики (о пропаганде в войсках «социалистической революции» и о направлении оружия «не против своих братьев, наемных рабов других стран, а против реакции буржуазных правительств»). Для первого года войны эти идеи были еще слишком преждевременны. Они привились только значительно позже. Но тем не менее среди русских рабочих прививались именно эти идеи. «Социал-патриотическое» направление большинства европейского социализма пользовалось симпатией среди старшего поколения русских эмигрантов, таких как Плеханов, Дейч, Бурцев и другие. Но среди рабочих масс, а затем и среди войск несравненно больше успеха имели сторонники Ленина.