История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1
Шрифт:
Остров Томаковка, метко названный по-татарски «тумак», то есть шапка, в общем, по своему очертанию, имеет большое сходство с шапкой. В старину, по рассказам старожилов, он был покрыт огромным лесом; по окраинам его росли высокие груши, а на самой средине «гойдався высокий-превысокий дуб». Эти рассказы совершенно совпадают с выше приведенным свидетельством Боплана. Положение острова Томаковки в стратегическом отношении весьма удобно: он стоит среди низменной плавни и со всех сторон охватывается реками и речками. С юга и юго-запада к нему подходит Речище, которое взялось из правой ветки Днепра, Бугая, под Гологрушевкой, и течет от востока к западу на протяжении десяти верст, концом своего течения касается острова Томаковки и потом впадает ниже острова в Чернышовский лиман. С востока над островом извивается река Ревун, которая отделяется от Речища у юго-восточного угла острова, идет по-над восточным берегом, слева принимает в себя речку Ревунча, до четырех сажен ширины; затем, дойдя до середины острова, сам Ревун разделяется на две ветви: главная ветвь, с тем же названием Ревуна, идет далее на север по-над самым островом; другая направляется вправо плавнями и принимает здесь название Быстрина, или Ревунца; отойдя немного к востоку от острова, этот Быстрин, или Ревунец, принимает в себя степную речку Томаковку, которая, взявшись далеко севернее острова, пробегает степью шестьдесят верст через земли крестьян и различных владельцев и под конец соединяется с Быстрином против северной окраины острова, под выселком от села Чернышовки, Матней, у самого двора крестьянина Ивана Николаевича Пшеничного. С севера по-над островом Томаковкой идут тот же Быстрин, принимающий в себя речку
Речки и ветки, охватывающие остров Томаковку, особенно Речище, и довольно глубоки, и достаточно широки даже в настоящее время: по Речищу могут свободно ходить небольшие суда, а в полую воду и суда больших размеров. По наблюдениям старожилов, в прежнее время все речки были уже, чем теперь, но зато несравненно глубже и быстрее, нежели в настоящее время: теперь они «позанесены илом да позамулены». Самый остров с южной стороны, там, где к нему подходит Речище, представляется в настоящее время пустынным и голым: берега его отвесны, обрывисты, обнажены и состоят из красной глины, ежегодно на большое пространство обрушивающейся в реку после полой воды; здесь наибольшая высота острова – семь сажен. С восточной стороны берег острова постепенно понижается, мало-помалу переходит в отлогий, покрытый степной травой и окаймленный целой аллеей диких груш; почти на самой середине восточного берега в остров вдается небольшой загиб, наподобие искусственно вырезанного серпа луны; здесь почва острова черноземна, весьма удобна для посева хлеба; от середины острова восточный берег становится совершенно обнаженным и только в самом конце, к северо-востоку, постепенно покрывается грушевыми деревьями, зато здесь же обнаруживаются известковые камни. С северной стороны весь берег острова отлог, покрыт степной и болотистой травой, по местам окаймлен грушами. С западной стороны берег острова также отлог, покрыт травой, грушами, вербами, кое-где обнаруживает пни тополей, вишен и терновника, а в нижнем конце своем представляет собой богатые залежи известняка с морскими ракушками очень большого калибра. К двум берегам острова Томаковки, восточному и южному, примыкают обширные плавни, частью казенные, частью крестьянские, идущие до самого Днепра на семь верст, покрытые густой травой «кукотиной», поросшие толстыми вербами, осокорями, шелковицей, густой лозой и в весеннее время сплошь заливаемые водой.
Вся окружность острова Томаковки равняется шести верстам, а вся площадь ее – тремстам пятидесяти десятинам; поверхность острова, кроме описанных окраин, лишена всякой растительности, как древесной, так и травяной, что происходит от вкоренившегося обычая крестьян села Чернышовки вывозить для пастьбы на остров Томаковку свой скот: лошадей, коров, свиней – и оставлять их здесь без всякого призора на все лето, предоставляя им самим бродить до самой осени по острову и истреблять всякую на нем растительность до основания. Оттого здесь зачастую можно встретить такую тощую свинью, которая представляет собой нечто подобное двум доскам, сложенным вместе; местные старики о такой свинье говорят, что она разучилась есть: «Бросьте ей кусок хлеба, она съест, но непременно сдохнет, потому что не привыкла есть; по временам она лишь чавкает, чтоб не забыть только, как едят».
Следы пребывания запорожских казаков на острове Томаковке сохранились и по настоящее время, в виде небольшого укрепления, расположенного у южной окраины его, в форме правильного редута. Редут этот состоит собственно из трех траншей: восточной, 49 сажен длины; западной, 29 сажен длины, и северной, 95 сажен длины, со входом в последней на 45-й сажени, считая по направлению от востока к западу; вместо южной траншеи служит берег самого острова; южные концы восточной и западной траншей, от действия весенних вод, обратились уже в глубокие обрывы; но верхние концы этих траншей сохранились вполне: по ним растут столетние дикие груши; такие же груши растут и по северной траншее, вдоль всего ее протяжения. Наибольшая высота каждой из траншей – три с половиной сажени. Центр всего укрепления взволнован небольшими холмиками и изрыт ямами; последние – дело рук кладоискателей, которые говорят о каком-то огромном кладе, зарытом будто бы на острове Томаковке. Кроме того, в северо-восточном углу укрепления есть пять небольших могилок, в которых погребена семья крестьянина Федора Степановича Заброды, жившего на острове Томаковке, в качестве лесного сторожа казенных плавен, более 25 лет.
Близ укрепления находятся различного рода запорожские пережитки – рыболовные крючки, железные гвозди, разная металлическая и черепковая посуда, мелкие серебряные монеты, чугунные и оловянные пули и т. п. От запорожского укрепления надо отличать незначительный земляной квадрат, в юго-западной окраине острова, сделанный для питомника молодых деревьев и для стогов сена названным крестьянином Забродою. Кроме укрепления, от запорожских казаков на острове Томаковке сохранилось еще кладбище, находящееся близ восточной окраины острова, за большим курганом, стоящим почти в центре острова. Еще не так давно, в 1872 году, один из любителей старины, протоиерей местечка Никополя Иоанн Карелин, видел на острове Томаковке кладбище с надгробными песчаниковыми крестами, на которых сделаны были надписи, указывавшие на сокрытых под ними запорожцев [227] . В настоящее время ни один из этих крестов не уцелел: все они разобраны крестьянами для фундаментов под дома и амбары. Наконец, в южной оконечности острова Томаковки, почти против самой середины ее, указывают еще на лёх, то есть погреб, выкопанный будто бы также запорожскими казаками. По словам старожилов, лёх имел более трех сажен длины, начинался от ветки Речища и шел далеко вверх. В настоящее время он находится в середине обвала, занимающего целую квадратную десятину земли у южной оконечности острова и образовавшегося от действия весенних вод, которые, просасываясь в глубину земли, делали в ней рвы и обваливали ее. Пролезть в этот лёх нет никакой возможности за множеством змей, которые водятся здесь. Особенное множество бывает их тут весной: тогда одни из них висят над пещерой, другие выглядывают из боков, а третьи и ползают и извиваются по дну ее. Воспоминания местных жителей рассказывают: «Тут этой погани и не пройдешь: с гадюкой и ешь, с гадюкой и пьешь, с гадюкой и спишь. Вот это ляжет пастушок, или кто там другой, на острове спать, а она, подлая, уже и подобралась под него: свернется в клубок, подползет под человека и спит, – одной, проклятой, видишь ли, холодно лежать; в прежние времена они кишмя кишели на острове; как настанет, бывало, пора косить, то прежде всего косари берутся за колья, чтобы выбить гадюк, а потом уже косят траву» [228] .
227
Записки Одесского общества истории и древностей, VIII.
228
Яворницкий. Запорожье в остатках старины, I.
Микитинская Сечь находилась на Микитинском Роге, или мысе, у правого берега Днепра, на полтораста сажен ниже острова Стукалова, или Орлова, против теперешнего местечка Никополя Екатеринославского уезда. Свое название – Микитинская – Сечь, очевидно, получила от Микитина Рога, на котором она стояла, но почему самый рог получил прозвание Микитина, на то у нас нет никаких исторических данных; есть лишь более или менее правдоподобное объяснение. Уже знакомые нам «Записки Одесского общества истории и древностей» излагают его так: «Некто Микита, предприимчивый малоросс, пленяясь рассказами своих собратий, бывавших в походах против крымских татар, наслышавшись о привольях Днепра, изобилующего рыбой и разного рода зверями, от оленя до дикой лошади и пугливого зайца, плодившихся на обширных островах ее, а может быть, и сам участвовавший в походах против басурман, с которыми издревле Украина вела войны, – этот Микита поселился на мысе у Днепра, который и получил название его имени –
229
Записки Одесского общества истории и древностей, IX.
Впервые название Микитина Рога мы встречаем у Эриха Ласоты: возвращаясь назад из Базавлуцкой Сечи, Эрих Ласота оставил Микитин Рог с левой стороны и, поднявшись немного выше Рога, ночевал у небольшого острова [230] . Затем известие о Микитином Роге и Микитинской Сечи находим у малороссийского летописца Самовидца; под 1647 годом летописец рассказывает, как Богдан Хмельницкий достал «фортельно» королевский лист у своего кума Барабаша, прочитал его казакам, указал им путь на Запорожье, а сам 1 декабря бежал сперва на остров Бучки, отсюда на Микитин Рог, нашел здесь триста человек казаков, переколол вместе с ними польских жолнеров, а потом отправил послов к крымскому хану Ислам-Гирею просить у него помощи против поляков, на что хан дал ему полное свое согласие [231] . Существование Сечи на Микитином Роге подтверждает и польский хронист Дзевович: он говорит, что Микитинская Сечь основана неким казаком Федором Линчаем во время возобновления крепости Кодака [232] ; из Боплана же мы знаем, что крепость Кодак, после разрушения ее казаками, вторично возобновлена была польским правительством в 1638 году [233] ; следовательно, годом основания Микитинской Сечи будет 1638 год. В первой половине XVIII века о существовании Микитинской Сечи на Микитинском Роге говорит и князь Семен Мышецкий: «Микитино состоит на правой руке берега против Каменного Затона… При оной реке (Подпильной, теперь Орловой) имеется урочище Микитино, где в древние годы бывали запорожские сечи. При оном урочище имеется ретраншемент, построенный от россиян в прежнее время в прежнюю турецкую войну, где, при оном урочище, оставлен был обоз, в команде гетманского сына Поповича» [234] . Свидетельство князя Семена Мышецкого принимает и летописец Ригельман, а за ним – известные историки Малороссии Бантыш-Каменский и Маркевич [235] .
230
Эрих Ласота. Путевые записки. Одесса, 1873.
231
Летопись событий Самовидца. Киев, 1878.
232
Украинская летопись Срезневского. Харьков, 1835.
233
Боплан. Описание Украины. СПб., 1832.
234
Мышецкий. Указ. соч.
235
Летописное повествование о Малой России. М., 1847, I; История Малой России. М., 1842, II, прим. 10; История Малороссии. М., 1842, II.
Сечь Микитинская освящена пребыванием в ней знаменитого гетмана малороссийских казаков, Богдана Хмельницкого. Это было в самом начале исторической деятельности его, в 1647 году. Хмельницкий перед этим содержался в тюрьме в селе Букине Чигиринского повета Киевской губернии и, по предписанию коронного гетмана Потоцкого, должен был подвергнуться смертной казни, как человек, заведомо стоявший во главе народного возмущения против польского правительства. Но в то время, когда в Бужино пришло такое грозное предписание, казнить уже было некого: Хмельницкий с сыном своим, Тимофеем, бежал в Запорожскую Сечь, бывшую в то время на Микитинском Роге, и прибыл туда 11 декабря 1647 года. Явившись в Сечь, Хмельницкий собрал общую казацкую раду и на раде сказал трогательную и в высокой степени красноречивую речь, которая глубоко запала в сердца запорожцев и которая подвинула их на высокий подвиг освобождения Украины от польского ига: «Вера наша святая поругана… Над просьбами нашими сейм поглумляется… Нет ничего, чего бы не решил соделать с нами дворянин. Войска польские ходят по селам и часто целые местечки истребляют дотла, как будто бы замыслили истребить род наш!.. Отдали нас в рабство проклятому роду жидовскому. Смотрите на меня, писаря войскового запорожского, старого казака – меня гонят, преследуют только потому, что так хочется тиранам. К вам уношу душу и тело; укройте меня, старого товарища; защитите самих себя: и вам то же угрожает» [236] . Таким образом, в Микитинской Сечи Богдан Хмельницкий нашел себе пристанище в беде, здесь услыхал он первый отклик на защиту всей Украины; здесь увидел он искреннее желание со стороны низовых «лыцарей» сражаться за поругание веры предков, за осквернение православных храмов, за унижение русской народности; здесь же он, выбранный на общей войсковой запорожской раде гетманом всей Украины и кошевым атаманом всего Запорожья, положил основание одному из важнейших в истории России актов – слиянию Малороссии с Великороссией в одно политическое тело, и вместе с тем бросил первое зерно панславизма, быть может сам того не сознавая.
236
Костомаров. Богдан Хмельницкий, I.
Вместе с устройством Сечи на Микитином Роге, видимо, в ней устроена была и церковь; летописи прошлых столетий не сохранили нам указаний, была ли то церковь постоянная или же временная, походная, однако существование ее в Микитинской Сечи не подлежит никакому сомнению; в 1648 году в ней молился Богдан Хмельницкий после избрания своего гетманом и кошевым, а вслед за тем, поразив поляков при Желтых Водах и Корсуне, он прислал подарок запорожским казакам, – как пишет Самуил Величко: «за одно знамя – четыре больших, за один бунчук – два, за одну простую булаву – две резных, за одну пару литавр – три пары превосходных, за три арматы простые – три отборных, за ласку войска – тысячу битых талеров; кроме того, на церковь божественную и ее служителей – триста талеров» [237] .
237
Самуил Величко. Летопись. Киев, 1848, I.
Но Сечь Микитинская, так же как и Хортицкая, Базавлуцкая и Томаковская, существовала недолго, по крайней мере не долее 1652 года, когда устроена была следующая за ней, Чертомлышская Сечь. В 1667 году, по договору поляков с русскими в Андрусове, Микитино уже именовалось не Сечью, а перевозом [238] ; в 1668 году Микитинская Сечь называлась пустой, старой Сечью Запорожской, «на том (правом) боку бывшей» [239] , с 1734 года Микитино сделалось уже селом; в 1753 году в официальных актах оно называлось Микитинской заставой; в это время в Микитинской заставе [240] , кроме коренных жителей, имели местопребывание и должностные от Сечи лица: шафарь и подшафарий, писарь и подписарий, которые отбирали у проезжавших через Микитинскую переправу деньги, доставляли их в общую войсковую скарбницу и вели о том приходно-расходные книги. Здесь же была таможня, содержались караульные казаки, пограничный комиссар от московского правительства для разбора споров между запорожцами с одной и татарами с другой стороны. Сверх того, в Микитине жил толмач, или переводчик, знавший, кроме русского и малорусского языков, турецкий и татарский и снабжавший всех, ехавших в Крым и далее за границу, билетами на турецком и татарском языках.
238
Записки Одесского общества истории и древностей, VI.
239
Самуил Величко. Летопись. Киев, 1855, III.
240
Яворницкий. Сборник материалов.