История жирондистов Том I
Шрифт:
IV
Между тем новое общественное настроение начинало заявлять о себе с юга, из Бордо. Департамент Жиронды заявил сразу целую политическую партию в лице двенадцати граждан, из которых состояла депутация. Им было суждено сообщить революции новый толчок, перед которым она все еще колебалась, и привести ее к республике. Но почему такой толчок должен был последовать от департамента Жиронды, а не из Парижа?
Бордо был парламентским городом. Парламенты там повсеместно воспитали дух сопротивления и нередко порождали неповиновение королевской власти. Бордо был городом торговым. Торговля сначала добивается свободы из-за интереса,
Кроме того, Бордо был полуримским городом, где предания свободы и равенства сохранились в адвокатуре. Какое-то дыхание древности воодушевляло там умы и проникало в речь людей.
В эту эпоху Национальное собрание распорядилось перенести прах Вольтера в Пантеон. Философия мстила — за проклятия, которыми преследовали прах великого реформатора. Труп Вольтера, умершего в Париже в 1778 году, был перевезен тайком ночью его племянником в церковь аббатства Сельер в Шампани. Когда это аббатство было продано нацией, города Труа и Ромильи оспаривали один у другого честь обладания останками великого человека и поклонения ему. Париж, где Вольтер испустил последний вздох, отстоял свои права как столицы и обратился к Национальному собранию с петицией, чтобы прах Вольтера был положен в Пантеоне, кафедральном соборе философии. Собрание восторженно приняло мысль о такой почести, которая указывала источник, откуда произошла свобода. «Народ обязан Вольтеру своим освобождением, — говорил Реньо де Сен-Жан д’Анжели. — Дав народу свет, он дал ему и власть. Народ бывает связан только впотьмах. Но когда разум осветит весь позор оков, народ краснеет за них и разбивает их».
Одиннадцатого июля департаментская и муниципальная власти церемониально отправились к Шарантонской заставе для встречи гроба с прахом Вольтера. Его поставили на площади Бастилии, как победителя перед своим трофеем. Гроб изгнанника подняли перед взорами толпы. Ему сделали пьедестал из камней, взятых с фундамента этой крепости деспотизма. Таким образом Вольтер мертвый торжествовал над камнями, которые служили заточением ему при жизни. На одном из этих камней были начертаны следующие слова: «Прими здесь, где ты был скован деспотизмом, почести, присужденные тебе отечеством».
На следующий день, при блеске солнца, которое рассеяло облака дождливой ночи, бесчисленные толпы шли в процессии за погребальной колесницей, которая везла прах Вольтера в Пантеон. В нее было запряжено двенадцать белых лошадей, гривы которых украшались золотом и цветами. Вожжи держали люди, одетые в одежду древних, как изображается на медалях триумфаторов. На колеснице лежало погребальное ложе, а на нем — увенчанное изображение философа во весь рост. Впереди, вокруг и позади саркофага следовали Национальное собрание, департаментские и муниципальные власти, конституционные сословия, магистратура и армия. Бульвары, улицы, площади, окна, крыши, ветви деревьев были заполнены народом, все взоры были обращены на процессию.
Несмотря на суетный, театральный характер этой церемонии, на лицах присутствовавших были заметны сосредоточенность мысли и внутренняя радость интеллектуального торжества. Шествие открывалось многочисленными отрядами кавалерии. Затем следовали барабаны, покрытые крепом и издававшие погребальные звуки, которые смешивались с пушечными залпами артиллерии. Воспитанники парижских коллегий, патриотические общества, батальоны национальной гвардии, рабочие типографий, граждане, участвовавшие в уничтожении Бастилии, несли походный печатный станок, который на ходу оттискивал эпитафии Вольтеру; другие, также из их числа, несли цепи, железные ошейники, железные засовы и ядра, найденные в тюрьмах или в тюремных арсеналах; некоторые, наконец, теснились между войском и народом с бюстами Вольтера, Руссо и Мирабо. На особых носилках расположили протокол избирателей 1789 года, этой «геджры» восстания. На другом помосте граждане Сент-Антуанского предместья везли
Все актеры и актрисы парижских театров сопровождали позолоченную статую человека, который вдохновлял их в течение шестидесяти лет. Названия главнейших сочинений Вольтера были выгравированы на боках пирамиды, представлявшей его бессмертие. В ковчеге, также позолоченном, находились семьдесят томов его сочинений. Члены ученых обществ и главнейших академий королевства окружали этот ковчег. По прибытии на набережную, носившую имя Вольтера, погребальная колесница остановилась перед домом де Виллетта, где Вольтер умер и где было захоронено его сердце. Гирлянды из листьев и венки из роз украшали фасад этого дома. На нем видна была знаменитая надпись: «Его ум везде, а сердце здесь». Молодые девушки в белом, с цветами на головах, стояли на ступеньках амфитеатра, построенного перед домом. Госпожа Виллетт, которой Вольтер был вторым отцом, и молодые девушки из амфитеатра сошли на улицу, усыпанную цветами, и пошли перед колесницей.
Громадная процессия прибыла в Пантеон только в десять часов вечера. Гроб Вольтера был помешен между Декартом и Мирабо. Это было приличное место для его гения, стоявшего между философией и политикой, между мыслью и действием.
Этот апофеоз новой философии, совершившийся среди великих событий, волновавших общественный дух, показывал достаточно очевидно, что революция уже осознавала себя и хотела быть воплощением двух великих принципов, которые представлял гроб Вольтера, — разума и свободы!
Вольтер, скептический гений новой Франции, превосходно соединял в себе двоякого рода страсти, волновавшие народ в это время: страсть к разрушению и стремление к реформам, ненависть к предрассудкам и любовь к свету. Вольтер был не истиной, но ее провозвестником. Одного недоставало Вольтеру: любви к Богу; умом он созерцал Бога, но ненавидел формы, которые в течение прошлых веков были сообщены божеству и которым, вместо него самого, воздавалось поклонение. Вольтер с гневом разрывал туман, который, по его убеждению, мешал божественной идее освещать людей, но все-таки культ Вольтера состоял больше в ненависти к заблуждениям, чем в вере в Бога. Вольтер не имел в себе религиозного чувства, и отсюда плоды его философии. Она не создала ни нравственности, ни культа, ни милосердия; она только уничтожала и разрушала, состоя из холодного, разъедающего, насмешливого отрицания; она действовала подобно яду: оледеняла, убивала, но не оживляла, потому-то эта философия и не произвела всех тех результатов, какие должна была произвести. Она создала скептиков вместо того, чтобы создать верующих.
Пятого августа 1791 года, во вторую годовщину знаменитой ночи, в которую был низвержен феодализм, Национальное собрание приступило к пересмотру конституции. Величественное и торжественное зрелище представлял этот общий обзор, сделанный законодателями в конце их работ, обзор развалин, которыми они усыпали свой путь, и оснований, которые они заложили. Но как отличалось их настроение в эту минуту от того, в котором они находились в начале своего великого дела! Они предпринимали его с энтузиазмом, а пересматривали теперь с осознанием неудач и печальной действительности. Национальное собрание открылось под восклицания народа, единодушного в своих надеждах; оно закрывалось под перебранку различных партий. Король был пленником, принцы эмигрировали, духовенство разделилось, дворянство бежало, народ волновался. Популярность Неккера испарилась, Мирабо умер, Мори был нем; Казалес, Лалли и Мунье покинули свое дело. Два года унесли большее число людей и вещей, чем в обычное время, — целое поколение. Первые ряды пали. На их месте сражались ныне люди разочарованные, раскаивающиеся, не обладавшие ни духом, чтобы уступить натиску народа, ни силами, чтобы ему противостоять. Барнав возвратился на путь истинный благодаря своему мягкосердечию, но запоздалая добродетель похожа на опыт, который приобретается лишь после совершения поступка и мешает нам оценить его объективно. Во время революции не раскаиваются в своих ошибках, а искупают их. Барнав, который мог бы спасти монархию, соединившись с Мирабо, теперь искупал свое заблуждение.