История жирондистов Том I
Шрифт:
Это значило, что Ролан был лишен такого свойства.
Младший из пяти братьев, он родился в честной буржуазной семье, которая занимала судебные должности и претендовала на дворянство. Его предназначали для духовного звания. Эта перспектива не нравилась молодому человеку, и он оставил — девятнадцати лет от роду — отеческий дом и бежал в Нант. Там он готовился поехать в Индию, чтобы заняться торговлей, но в самую минуту отплытия заболел. Один из родственников молодого человека, инспектор мануфактур, встретил его в Руане и принял в свою контору. Дела в этом учреждении, проникнутом учением Тюрго, велись с применением принципов политэкономии, и Ролану удалось там выдвинуться. Правительство послало его в Италию для изучения коммерческого дела.
Он с прискорбием расстался с девушкой, которая сделалась уже его другом, и постоянно писал ей письма,
По возвращении Ролана она опять нашла в нем друга: его возраст, серьезность, характер, трудолюбие дали девушке повод смотреть на него как на мудреца. В союзе, который они созидали и который походил не столько на любовь, сколько на общение времен Сократа и Платона, один искал больше ученика, чем жену, а другая — учителя, а не мужа. Ролан писал ее отцу, прося руки его дочери. Тот сухо отказал. Суровость Ролана его отталкивала; он боялся найти в нем цензора для себя и тирана для своей дочери. Последняя, узнав об этом отказе, удалилась с негодованием в монастырь. Там она питалась самой грубой пищей, которую готовила своими руками, предалась ученью и укрепляла свое сердце против несчастья. Время шло, Ролан не показывался, он даже едва писал. Наконец, через шесть месяцев, Ролан появился. Он снова воодушевился, увидев своего друга за монастырской решеткой, и решился предложить девушке свою руку; она приняла предложение без всякого сердечного энтузиазма. Брак стал для нее актом добродетели, которым она наслаждалась не потому, что он был ей приятен, но потому, что он показался ей высоким.
В эту решительную минуту жизни в ней вновь заговорила преданная ученица Руссо. Но горечь действительности не замедлила пробиться сквозь героизм преданности: «Занимаясь, — говорила она сама себе, — счастьем человека, с которым я соединилась, я заметила, что чего-то недостает моему собственному счастью. Я ни на минуту не переставала видеть в своем муже одного из самых уважаемых людей, какие только существуют; принадлежать ему я считала для себя за честь; но часто я сознавала, что между нами недостает равенства, что преобладающее влияние его характера, соединенное с двадцатилетней разницей в годах, делает такое превосходство чрезмерным. Когда мы жили в уединении, мне случалось проводить иногда тяжелые часы. Когда мы отправлялись в свет, я видела любовь людей, которые — по крайней мере, в лице нескольких — могли стать мне слишком близкими. Я погрузилась в работу моего мужа, сделалась переписчицей, читала корректуры первых оттисков; я исполняла эту обязанность безропотно, с кротостью, которая составляла контраст с тем свободным и самостоятельным характером, какой был у меня».
После нескольких лет, проведенных в Амьене, Ролану удалось получить назначение с такими же обязанностями в своем родном Лионе. Зимой он жил в городе, а остальное время года проводил в деревне, в отеческом доме, где жила еще его мать, женщина, уважаемая по своему возрасту, но беспокойного и сварливого характера. Госпожа Ролан, находясь во всем блеске своей красоты и в полной силе ума, была, таким образом, поставлена в неприятное положение между неумолимой свекровью, своевольным шурином и мужем-деспотом. Самой страстной любви едва ли было бы достаточно, чтобы вознаградить за подобное невыносимое положение. Она же смогла его снести только сознанием своего долга, работой, философией и заботами о своем ребенке.
Старания госпожи Ролан были небезуспешны: ей удалось превратить это мрачное жилище в приют согласия и мира. Здесь она вполне погрузилась в природу, о которой часто мечтала в детстве и из всех красот которой видела с высоты своего окна, над кровлями Парижа, только несколько клочков неба и смутную перспективу королевских лесов. Здесь же простые вкусы и чистая душа госпожи Ролан нашли себе пищу и поле для деятельности.
Она делила время между хозяйственными заботами, умственными занятиями и благотворительностью; обожаемая крестьянами, она старалась облегчить их бедствия при помощи тех небольших излишков, какие оставались у нее в результате строгой экономии, старалась лечить их болезни, пользуясь знаниями, приобретенными в медицине. Ее приходили отыскивать за три и за четыре мили, когда нужно было посетить больного. В воскресенье ступеньки ее крыльца заполнялись больными, пришедшими за помощью, и выздоровевшими, которые являлись, чтобы принести госпоже Ролан свидетельства
Между тем революция 1789 года разразилась и застала госпожу Ролан в этом убежище. Упоенная философией, поклонница античной свободы, она воспламенилась от первой искры, какая упала с этого очага новых идей; она искренне поверила, что эта революция возродит человечество, уничтожит несчастья бедного сословия и обновит весь мир. Возвышенная иллюзия ее в эту эпоху равнялась делу, которое Франции предстояло совершить. Надежда дала ей решимость, а вера в социальное возрождение сделалась ее силой.
С этого времени госпожа Ролан почувствовала, что в ней зажегся огонь, которому уже не суждено было погаснуть иначе, как в ее крови. Она полюбила революцию со всей страстью. Это пламя она сообщила мужу и друзьям. Живя только для счастья других, она мстила за свою судьбу, которая отказывала ей в личном счастье. Счастливая и любимая, госпожа Ролан оставалась бы только женщиной; несчастная и одинокая, она сделалась главой партии.
Образ мыслей господина и госпожи Ролан восстановил против них в первое время всю коммерческую аристократию Лиона, города хотя и честного, но преданного деньгам. Однако поток идей бывает столь неодолим, что увлекает даже самых отсталых людей. На первых же выборах Ролана избрали в муниципалитет. Он высказался там со всей суровостью своих принципов и с энергией, которую почерпнул в душе своей жены. Муниципальный совет избрал Ролана депутатом в Париж, чтобы защищать коммерческие интересы Лиона перед комитетом Учредительного собрания.
Двадцатого февраля 1791 года госпожа Ролан вновь вступила в Париж, из которого уехала пять лет назад безвестной молодой девушкой. На другой день она поспешила на заседание Собрания. Там она увидела могучего Мирабо, изумительного Казалеса, смелого Мори, хитрого Ламета, холодного Барнава. С досадой, к которой примешивалась ненависть, госпожа Ролан заметила в положении и речах правой стороны то превосходство, которое дается привычкой к преобладанию и уверенностью в уважении масс, левую же нашла в униженном положении, увидела в ней наглость, смешанную с сознанием своей подчиненности. Таким образом, античная аристократия все еще была жива и даже после своего поражения мстила за себя демократии, которая, подчиняя ее, тем не менее ей же завидовала.
В эту-то эпоху госпожа Ролан и ее муж завязали отношения с некоторыми из самых рьяных личностей среди проповедников народных идей. Это были люди, которые, как казалось госпоже Ролан, любят революцию ради нее самой и, воодушевляемые высоким бескорыстием, стремятся не к преуспеянию своего личного счастья, а к прогрессу человечества. Одним из первых был Бриссо. Роланы долгое время состояли в переписке с ним по предметам, касающимся экономики и великих задач свободы. Их идеи развились вместе и как бы побратались. Госпожу Ролан интересовало, соответствуют ли черты лица Бриссо его духовному содержанию. Она верила, что натура проявляется во всех формах и что разум и добродетель могут очертить внешнюю сторону человека, как ваятель придает глине формы своего замысла. В этом политическом деятеле что-то напоминало памфлетиста. Ветреность Бриссо неприятно поражала госпожу Ролан, сама его веселость казалась ей профанацией тех суровых идей, провозвестником которых он выступал. Революция, которая вдохновляла страстью слог Бриссо, не доводила до одушевления его лицо. Госпожа Ролан не нашла в нем достаточной ненависти к врагам народа.
Бриссо привел в дом супругов Ролан Петиона, своего товарища по ученью и друга. Было еще несколько человек, имена которых в свое время появятся в летописях зарождавшейся партии. Бриссо, Петион, Бюзо, Робеспьер условились сходиться четыре раза в неделю, по вечерам, в салоне госпожи Ролан.
Целью этих сходок стали секретные совещания о слабости Учредительного собрания, о засадах, которые устраивались аристократией, задержанной революцией, и о том направлении, какое должно сообщить охладевшему общественному настроению, чтобы довершить победу и упрочить ее.