История жирондистов Том II
Шрифт:
Он перенес все превратности судьбы со стойкостью принца, просящего у родины только звания гражданина, а у республики — чести умереть за нее. И он умер безропотно, как будто неблагодарность республики есть гражданская корона ее основателей. Он отказался от своего звания и всецело отдал себя народу, сначала служа ему, а затем сделавшись его жертвой. К несчастью для его памяти, он выступил также как судья в процессе, от участия в котором мог бы отказаться.
Если кто-нибудь шел слепо, но неуклонно за революцией до конца, не спрашивая себя, куда она ведет, так это был именно герцог Орлеанский. Эдип семьи Бурбонов, он воплотил в себе слова Дантона: «Пусть погибнет память о нас, но будет спасена республика!» Он был подл — если принес эту жертву
Подобно Бруту, предмету его подражания и заблуждения, он навсегда останется загадкой в глазах потомства. Но оно извлечет для себя великий урок: когда в сердце гражданина борются убеждение и природа, то всегда надо слушаться голоса природы, потому что убеждения часто бывают ошибочны, а природа всегда непогрешима. Преступления, совершаемые против природы, осуждены Богом, и люди никогда их не прощают.
XLIX
Никогда слабость союзников не обнаруживалась яснее, как в компаниях, последовавших за 1792 годом. Европейские генералы не знали цены двум вещам, которыми военные люди должны дорожить больше всего: времени и быстроте передвижений.
Вместо того чтобы напасть врасплох на безоружную и разъединенную Францию, двинуться колоннами в сто или двести тысяч человек на Париж через один из многочисленных проходов, которые природа создала в рейнских долинах, или через равнины Севера, эти генералы потратили восемнадцать месяцев на военные советы, на недостаточное вооружение и на робкую разведку.
Соперничество кабинетов не менее отсутствия военного гения у генералов способствовало тому, чтобы дать Франции время собраться с силами. Между ними не было никакого серьезного соглашения. Ни одна из держав не хотела помочь другой одержать сколько-нибудь серьезные победы. Все они боялись чужих побед, быть может, более, чем поражения. Они допустили Дюмурье пронестись с лучшими его батальонами из освобожденной Шампани в покоренную Бельгию; видя падение трона, суд над королем, убийство королевы, парижские волнения, они не сплотились даже в виду общей опасности. Откуда же эта разница между коалицией и Францией? Она происходила вследствие того, что Францию возбуждал энтузиазм, а движения слабых членов коалиции парализовал эгоизм. Франция поднялась, боролась, умирала за свободу, святость которой она чувствовала в своем деле и апостолом и учеником которой хотела стать. Если бы коалиция поставила общее дело выше интересов дворов, то, может быть, восторжествовал бы монархизм. Но общий интерес тронов был, на официальном языке коалиции, только словом, маскировавшим соперничество Германии и территориальные интересы во Франции и Польше. Каждая из держав из личных, зачастую вероломных, целей возбуждала или сдерживала другую.
Польша приближалась ко второму разделу. Россия, Пруссия и Австрия, более следившие за Польшей, чем за Францией, постоянно наблюдали друг за другом, боясь, чтобы одна из держав не овладела всецело добычей в ущерб другим. Россия, под предлогом наблюдения за турками и подавления революции в Южной Польше, не посылала подкреплений коалиции. Она ограничилась тем, что держала флот в Балтийском море.
После победы при Нервинде венский кабинет и принц Кобургский увлеклись больше укреплением австрийской власти в Бельгии, чем погоней за дальнейшими успехами во Франции. Дампьер сменил Дюмурье. Получив приказ от Конвента атаковать австрийскую армию, Дампьер повиновался, не питая ни малейшей надежды на успех, и пошел на неприятеля, прикрытого лесами и редутами. Пять раз французские колонны отступали в беспорядке поле атаки колонн Клерфэ, самого энергичного из генералов
Принц Кобургский, несмотря на побуждения Клерфэ и герцога Йоркского, командовавшего соединенной англо-ганноверской армией, не преследовал французскую армию и позволил ей спокойно завладеть сильной позицией. Через двенадцать дней союзники могли бы уже разбить лагерь на Монмартрских высотах. Австрия не желала ни одержать слишком большую победу, ни понести серьезное поражение. Пруссия желала этого еще менее. Герцог Брауншвейгский, продолжавший стоять во главе прусских войск, удовольствовался тем, что снова взял Майнц.
Король Пруссии, взоры которого все еще были обращены на Польшу, находился в своем лагере. Лорд Бошам, английский поверенный, приехал из Лондона, чтобы положить конец нерешительности принца и заставить его подписать союзный договор с Англией против Франции.
Когда принц Кобургский, завладев Конде, заявил, что занял его для своего императора по праву победителя, прусский кабинет возмутился и объявил, что был обманут честолюбивыми намерениями Австрии и Англии, и стал замышлять новые интриги. Начались секретные переговоры об условиях мира между французскими генералами и тайным агентом прусского короля Луккезини.
Вдруг король Прусский неожиданно уехал в Польшу, и одна только Англия теперь настаивала на борьбе с Францией насмерть. Сначала отнесшись безразлично к падению трона и унижению короля, она возмутилась против республики, когда Франция захотела укрепить владычество народа. Доктрины якобинцев казались богохульством против наследственных учреждений Великобритании. Торжество этих доктрин в Париже и на континенте являлось в ее глазах окончательным разрушением общественного строя. И ныне Англия выстраивала весь мир в виде санитарного кордона вокруг этого очага равенства. Она то расстраивала, то снова сплачивала постоянно распадавшуюся коалицию. Питт, являвшийся в своей стране олицетворением аристократии, был всемогущ, потому что первым разглядел опасность. Напрасно оппозиция в лице Фокса и его партии выступала против войны и налогов для ее ведения. Общественное мнение в Британии отвернулось от этих друзей Французской революции с тех пор, как революция начала убивать своих королей.
Союзниками Питта стали: Испания, договор с которой был нарушен вместе с падением Бурбонов во Франции; Россия и Голландия, ручавшиеся ему за Швецию и Данию; Пруссия, присоединившаяся к союзу после 14 июля; Австрия; большая часть независимых германских принцев, Неаполь, Венеция; наконец, Турция, отказавшая принять французского посланника Семонвилля. Даже швейцарские кантоны приказали арестовать французских посланников Маре и Семонвилля на Лаго Маджиоре и выдали их Австрии. Таким образом, Англия добилась того, что держала союзников в боевой готовности и платила им за насилие, которое они должны были совершить против Франции.
Питт, очень хорошо знавший настроение дворов и не ожидавший от них искренних действий, хотел по крайней мере укрепить за Англией пункт на французской земле, в одно и то же время морской и континентальный. Осада Дюнкерка была предрешена.
Адмирал Максбридж получил приказ подготовить эскадру, чтобы блокировать этот порт с моря, в то время как герцог Йоркский должен был атаковать его с суши. Англо-ганноверская армия разделилась на два корпуса, один из которых под командой герцога Йоркского осадил Дюнкерк, а другой, под началом маршала Фрейтага, занял маленький городок Гондшооте и прикрыл таким образом осаждающую армию. В обеих армиях насчитывалось до тридцати шести тысяч человек. Они соединились с армией принца Кобургского и корпусом принца Оранского.