История жирондистов Том II
Шрифт:
В ночь с 8 на 9 октября Преси собрал товарищей своей славы и несчастья и сообщил им, что настал последний час Лиона, что, несмотря на обещания Кутона, террор и месть на следующий день войдут в город вместе с республиканской армией, что эшафот заменит им поле битвы и ни один из тех, кого занимаемая им должность, форма, оружие, или раны обличат как защитников города, не ускользнет от злобы Конвента и доноса якобинцев. О себе самом он заявил, что решил умереть как солдат, а не как жертва, что в ту же ночь выйдет из Лиона с последними наиболее отважными гражданами, обманет бдительность республиканского лагеря, пройдя через него с той стороны, где его ожидают меньше всего, и достигнет швейцарской границы через ущелье Юры. «Пусть те, — прибавил он, — кто желают
Эта ночь стала для города предсмертной. В семьях повсюду шли обсуждения насчет того, на что решиться. Оставшимся в городе в перспективе грозила опасность; те же, кто решились бы выйти, шли на верную гибель. Только две тысячи человек, почти все — молодые благородные роялисты, сыновья самых знатных семейств Лиона, явились на рассвете на место, назначенное Преси. Триста или четыреста женщин, матерей, жен, сестер беглецов, с грудными детьми или ведя за руку детей немного постарше, пришли проводить своих мужей, отцов и братьев, и лишь некоторые присоединились к колонне. Эта смешанная толпа старалась подавить рыдания, чтобы их не услыхали в лагере противника.
Когда все собрались, Преси, встав на лафет одной из пушек, обратился к войску: «Я доволен вами, довольны ли вы мной?» Единодушный крик «Да здравствует генерал!» прервал его слова. «Все сделали всё, — продолжал Преси, — что только в силах человеческих для этого несчастного города. Теперь от вас зависит увидеть его снова счастливым и благоденствующим! Помните, что во времена крайней опасности, как теперь, все спасение заключается в дисциплине и в единоличной власти. Больше я вам ничего не скажу; время бежит, день наступает. Доверьтесь вашему генералу». — «Да здравствует Лион!» — грянула колонна, прощаясь с родными очагами.
Преси разделил свой корпус, или, вернее, погребальный кортеж, на две колонны: одна из них, состоявшая из полутора тысяч человек, осталась под его командой, другая — в пятьсот человек — шла под командой графа Вирье; женщины, дети и старики двигались безоружными в середине рядов.
На выходе из предместья Вэз пять республиканских батарей, находившихся в засаде за стенами, открывают по лионцам пальбу. Колонна приостанавливается. Преси строит два взвода из центра, переходит во главе их под огнем неприятеля ров и далеко отбрасывает республиканцев.
Благодаря этой диверсии лионцы выходят из ущелья и достигают обрывистых холмов, которые тянутся вдоль Соны до Сен-Сира. Преси уже с большей уверенностью идет по открытому свободному пространству. Вирьё и его колонна намереваются в свою очередь углубиться в ущелья Сен-Сира, когда восемь тысяч новобранцев лагеря Лимоне, предводительствуемые Ревершоном, налетают на его колонну сверху, разделяют ее на части и опрокидывают в Сону или расстреливают на месте.
Избиение оказалось полным, и никто не мог сообщить об участи Вирьё. Один драгун из республиканской армии уверял, будто видел, как Вирьё геройски сражался с несколькими республиканскими кавалеристами, отказался сдаться и бросился в реку. На берегу не нашли ни его, ни лошади, ни оружия. Это внезапное исчезновение долго поддерживало надежду в бежавшей в одежде крестьянки графине Вирьё: можно было предположить, что муж ее избежал смерти. Верная своей любви к нему, она в течение нескольких месяцев бродила по окрестностям, чтобы напасть на его след, и в продолжение нескольких лет ждала возвращения мертвеца.
Преси, разворачиваясь со своими пушками то к преследовавшей его кавалерии, то к стрелкам лагеря Лимоне, то к батальонам, загораживавшим ему дорогу, наконец ударил в последний раз в штыки республиканскую батарею, рассеял ее и вошел со своей колонной в лес. Левый берег Соны был усеян стрелками, перейти реку становилось невозможным. Единственным спасением для армии стало рассеяться по горам Форе. В местечках, разделенных лесами и реками, население оставалось религиозным,
Едва Преси покинул свою армию, как на аванпосты явился офицер республиканских гусар. «Выдайте нам вашего генерала, и вы получите свободу», — говорит он молодому Рейси, адъютанту Преси. «Его уже нет с нами, — отвечает храбрец, — и вот вам доказательство; смотрите: его лошадь пасется на свободе позади нас». — «Ты обманываешь меня, — кричит офицер, хватаясь за саблю, — генерал — это ты! И я тебя арестую». При этих словах Рейси пробивает пистолетным выстрелом голову республиканскому офицеру, затем, вложив дуло второго пистолета себе в рот, разносит свой череп и падает, отмщенный, на труп своего врага. Остатки лионцев перебили тут же.
Между тем Преси, которому двое бежавших солдат сообщили о бесполезности его жертвы и об избиении остатков его армии, три дня и три ночи бродил в лесах и по горным оврагам. Двое его спутников не покидали его. Один из них, крестьянин из деревни Виоле, довел генерала до леса, находившегося по соседству с хижиной его отца. Он потихоньку приносил ему туда в течение нескольких дней хлеб, который урывал от скудного ужина своих родителей, а затем достал ему крестьянское платье. Когда наконец все в Лионе поверили слуху о смерти Преси и поиски его прекратились, он нашел убежище в Швейцарии и вернулся на родину только вместе с Бурбонами. Он состарился во время их царствования, не получив от них ни награды, ни уважения, и был забыт, потому что сражался за отечество, а не за королевскую семью. Люди так созданы, что любят более тех, кто разделяет их ошибки, нежели тех, кто служит их интересам.
О Преси вспомнили только после его смерти. Лион устроил ему великолепные похороны в долине Бротто, залитой кровью его товарищей по оружию. Его похоронили рядом с останками этих героев. Его тело покоится там во славе: гражданские войны дают в награду лишь смерть.
L
Рассказчик опечален тем, что от полей битв опять приходится возвращаться к эшафотам.
Республиканская армия вступила в Лион скорее настроенной дружественно, чем победно. Кутон отдал приказ оказывать гражданам уважение и не касаться их имущества. Республиканцы делились своим хлебом с голодным населением. Природное великодушие французского солдата предшествовало мести. Представители проявили ее только несколько дней спустя. Лион должен был послужить примером строгости республики. Мало казалось казнить отдельных личностей: надлежало подвергнуть казни целый город на страх врагам.