История живописи всех времен и народов. Том 1
Шрифт:
Ассирийские придворные в саду Ашурбанипала. Барельеф из Куюнджика. Британский музей.
В пейзажных схемах Ассирия наиболее грамотна, нежели Египет. Разумеется, что и им не известна перспектива, но все же некоторой иллюзии пространства им удается достичь, особенно в изображениях рек[7]. Больше разнообразия и больше сочности форм встречается у Ассирии также и в передаче растительного царства, а также в изображениях замков, дворцов и городов. Горы же, наоборот, представлены в очень странной стилизации - покрытые правильной чешуей[8].
Персидские барельефы выглядят омертвелыми, изнеженными слепками с ассирийской скульптуры. Животные в Персии изображаются согласно ассирийским формулам, но более схематично и орнаментально. Орнаментами покрыты пожираемые львами быки, украшающие лестницу дворца Дария в Персеполисе. В совершенные схемы превращены растения, особенно пальма, представленная в виде однообразных, скрывающих ствол наслоений "твердых"
Царь Ашурбанипал с царицей, пирующие в беседке. Барельеф из Куюнджика. Британский музей.
III -- Крит
Греция
К ассирийскому искусству, или, вернее, к искусству Юго-Западной Азии, примыкает и доисторическое искусство Крита и Спарты, считающихся колыбелями всей дальнейшей культуры Греции[9]. Во "Дворце топора", в древнем "Лабиринте" и в разных местах на Крите ученым М. А. Эвансом (Evans) и другими учеными открыты фрески и майолики, поражающие своей свободной техникой и своей странной жизненностью. Среди этой стенописи встречаются и очень правдивые изображения флоры, городов, боя быков, охоты и т.д. О высоком совершенстве примитивного спартанского искусства в области изучения природы мы имеем очень полное представление по всевозможным мелким изделиям и в особенности по знаменитым кубкам, найденным в Вафио, на которых представлены (рельефно) пасущиеся дикие буйволы и охота на них. По патетической стремительности, по свободе и мощи движений, эти маленькие скульптуры превосходят все, что осталось от Египта и Ассирии. На тех же кубках в виде изогнутых кустарников, травы и свешивающейся сверху листвы (?) мы имеем схемы примитивного греческого пейзажа - хоть и элементарного, но все же располагающего довольно развитыми и полными формами, ничуть, например, не уступающими тем, которые были в период первого расцвета итальянского ренессанса в XIV в.
Критское искусство. Синие обезьяны. Фреска с Санторини.
К сожалению, история живописи древних классиков, греков и римлян (с V в. до н.э.), представляется сплошной загадкой. Ни одна картина в настоящем смысле этого слова не дошла до нашего времени. Все, что мы имеем, сводится к стенописи в городах неаполитанской Кампаньи, погибших во время извержения Везувия в 79 году н.э., к нескольким образцам стенописи в Риме и в древних некрополях Этрурии, к ряду мозаик в различных местах Римской Империи, к живописи на вазах и гравюрам на цистах. Косвенное представление о живописи мы можем составить по памятникам скульптуры, по отзывам древних писателей и, наконец, по остаткам византийского искусства, носящим следы древних традиций. Если мы при этом примем во внимание, что Помпеи и Геркуланум вовсе не были художественными центрами, а лишь "уездными" городами Империи, в которых искусство "столиц" отражалось в ослабленной степени; то, что мозаика, цисты и вазы есть суть произведения художественной промышленности, которым в свое время придавали несравненно меньше значения, чем фрескам и картинам; если к этому прибавим, что писатели, толкующие о живописи древних, принадлежат все к позднейшему периоду (Диодор, Плиний Старший, Лукиан, Витрувий, Павзаний и Филострат) и далеко не всегда достоверны, - то окажется, что мы не знаем античной живописи и что все наши знания о ней надуманы. Вполне возможно то, что превозносимые шедевры древности, из-за которых возникали дипломатические осложнения и за которые выплачивали колоссальные суммы, были не менее прекрасны, нежели то, что создала эпоха Возрождения; возможно, что многое из того, чем мы теперь любуемся в правдивых картинах голландцев XVII в. или импрессионистов XIX в., было уже найдено и пройдено. Но возможно и обратное явление, - что живопись античного мира уступала пластике, отличалась холодом и условностью. Сказать что-либо положительное по этому вопросу нельзя; однако, читая Плиния и Лукиана, любуясь фресками в Неаполе, Помпее и Риме, яснее представляешь себе живопись и скульптурные произведения той благодатной эпохи истории человечества.
Фрагмент росписи чернофигурной аттической вазы.
Впрочем, что касается пейзажа, то едва ли именно в этой области были созданы древними такие произведения, которые могли бы стать рядом с картинами Питера Брюгеля, Клода Лоррена, Пуссена, Рембрандта, обоих Рюисдалей, Вермэра, Коро и Моне. Замечательно то, что "натуральных" пейзажей не встретить в описаниях древних "критиков"[10] и историков и что до нас не дошло сведений о каких-либо знаменитых специалистах по пейзажной живописи, если не считать краткие упоминания о двух александрийских мастерах, Деметрии и Серапионе, переселившихся в середине II века до н.э. в Рим, а так же похвальную характеристику, сделанную Плинием одному итальянскому художнику Лудиуса (или Студиуса - правописание его имени не выяснено), жившему при Августе и будто бы бывшему изобретателем целого ряда новых декоративно-пейзажных мотивов. Но и эти мастера едва ли подошли бы к тому понятию, которое мы составили для себя о пейзажисте на основании чудесного творчества целого ряда художников "нашей эры". Творчество их сводилось, без сомнения, исключительно к декору помещений частных домов и общественных учреждений и не носило того интимно-поэтического характера, который мы привыкли считать за главное достоинство и прелесть пейзажной живописи. Некоторые
Римские фрески
Тем не менее как раз один из самых ценных памятников античного искусства, а именно фрески, найденные в развалинах дома на Эсквилинском холме в Риме, - ландшафты, среди которых представлены похождения Одиссея. Эти фрески, исполненные в мягких и довольно правдивых красках, в бойкой "импрессионистской" манере, со значительно развитым чувством пространства (но, по-видимому, без теоретических знаний перспективы), означают, во всяком случае, такое понимание природы и такой интерес к ней, каковые не были известны древним культурам Египта и Ассирии. Однако и в них не найти понимания природы в современном смысле или в том, что уже проглядывает в готической миниатюре или в живописи старых нидерландцев и венецианцев. Художник, писавший (в I в. до н.э.?) эти фрески, отнесся к своему предмету довольно "свысока", в качестве виртуоза и импровизатора. Нет любовного отношения к жизни природы. Общий эффект передан с некоторой иллюзорностью (фрески тянутся фризом под потолком и разделены одна от другой расписанными красными пилястрами, а следовательно, весь цикл должен играть роль некоторого trompe lоеilя), но в отдельных формах не проглядывает глубокого с ними знакомства. Скалы и горы выглядят вспухшими зеленоватыми массами или картонными кулисами; тростник и трава расположены "зря", взъерошенными пучками; береговые ниши нарисованы очень приблизительно; краски, в которых доминируют серо-зеленые, серо-голубые и оливковые тона, однообразны так, что лишь только изображением "Царства мертвых" может быть объяснено желание художника передать унылый характер местности.
Чрезвычайное значение для интересующего нас вопроса представляет роспись виллы, открытой в 1863 г. в месте "ad Gallinas Albas" под Римом.
Экзекий. Ахилл и Аякс, играющие в кости. Фрагмент росписи амфоры.
Эта роспись, покрывающая сплошь стены комнаты, представляет из себя несомненную попытку создать в закрытом помещении иллюзию сада. Мы видим низкие барьеры с разнообразными прорезными орнаментами (вроде трельяжей XVIII в.), клетки с птицами и на фоне неба - деревья и кусты с цветами, часто довольно ясно характеризованные, как-то: лавр, шиповник, персиковое дерево и т. д. На ветках и на трельяжах сидят певчие птицы. Возможно, что во фресках виллы ad Gallinas Albas мы имеем образец творчества Лудиуса или его школы. Эти фрески указывают, во всяком случае, на то, что живопись в I в. до н. э. задавалась только иллюзионными задачами и что культ природы уже тогда достиг той степени, когда горожанин начинает чувствовать потребность видеть в своих стенах убедительное напоминание о природе. Новейшие исследования доказали, что эта отрасль живописи происходит с востока, из азиатских центров эллинской (или, вернее, эллинистической) культуры, а также из Александрии, где садоводство повсюду было в чрезвычайном ходу и где во II в. до н. э. славился подобными картинами упомянутый Деметрий, работавший при дворе царя Птоломея Филомета и переселившийся затем в Рим[11].
В этот поздний период античной живописи, который нам единственно (да и то приблизительно) известен по сохранившимся памятникам, господствовали (на протяжении всех римских владений) художественные вкусы, выработанные эллинистическим искусством, одним из центров которого была Александрия. Признаками этих вкусов можно считать реализм, доходивший до преследования иллюзии, игривую грацию и остроумную изобретательность, нередко впадавшую в вычурность. Античное искусство переживало в то время своего рода эпоху "барокко" - оно уже было "разменяно", ослаблено учениями любителей и теоретиков, обезличено эклектизмом. Но именно в это же время (как и в XVII в., в дни настоящего барокко) высоко развилась виртуозность в изображении видимого мира и чрезвычайно богатая декоративность.
Эти особенности поздней классической живописи нашли себе прельстительное отражение в росписи помпейских стен и в немногих остатках древней живописи в самом Риме. Однако о том, какое отражение это нашло по отношению к лучшему в искусстве своей эпохи, мы можем лишь догадываться, ибо ни одного выдающегося в свое время памятника до нас не дошло, а по одним "копиям" и ремесленным вариантам, разумеется, нельзя судить об оригиналах.
Искание иллюзии доходило у поздних греков (греческой нужно считать и всю живопись Рима) до изощренности, граничившей иногда с безвкусием. Так, нам известно существование мозаичного пола в Пергамосе, исполненного мастером мозаики Созосом и представлявшего "невыметенный пол", на котором остались разбросанными всевозможные объедки[12]. Там же находилось превозносимое Плинием изображение голубей, сидящих вокруг чаши[13]. Особенно поражала верной передачей натуры тень (отражение?) на воде от головы пьющего голубя. Несколько подобных примеров преследования иллюзии можно найти в сочинениях древних писателей, трактующих о живописи[14], а среди фресок и мозаик, найденных в Помпее и Риме, едва ли не половина принадлежит к этому художественному порядку.
Голуби на чаше. Мозаика виллы Адриана в Тиволи.
Помпеи
Что, как не искание иллюзии, выразилось так же в тех бесчисленных помпейских фресках, который покрывают своими архитектоническими фантазиями целые комнаты и залы? Из Витрувия мы узнаем, что фантастический характер этой расписанной архитектуры был явлением, вошедшим в моду лишь в его время (при Августе). Теоретик-архитектор относился к нему бесчувственно, опять-таки именно с точки зрения поклонника реализма.