История жизни, история души. Том 2
Шрифт:
П.Г. Антокольскому
18 марта 1963
Милый Павел Григорьевич, да, конечно же, Вы совершенно правы, именно Германия - высокого романтического лада - ключ к высокому Романтическому Ладу маминого творчества, сути её, да и всей её жизни. Родина маминого творчества. Именно германский Романтизм - французский был ей чужд многословием страстей, об английском же и говорить нечего, он вовсе не был ей сродни. Очевидно, ещё тут важна гибкая лаконичность самого языка — лаконичность от богатства языкового - то же, что и в русском, что и русскому свойственно.
Если хотите, подвиг её пересказа Пушкина на французский — тем и подвиг, что - на французский, а не на немецкий...
Мама перевела не то 14, не то 18 пушкинских стихов1; простите за «не то», но у меня в голове сейчас такая мешанина из подготавливаемой
По-моему, по пушкинским переводам уцелели все черновики, т. е. видна вся последовательность работы, то, чего и как она добивалась.
А вот беловая тетрадь - с пропусками некоторых строк, к<оторы>ми она осталась недовольна. Говорят, в Ленинграде у кого-то есть машинописная копия всех пушкинских переводов в окончательном варианте; если это точно, постараюсь достать (вернее, А.А. Саакянц достанет, ибо это идёт - слух об этом - от знакомых её знакомых). Если раздобудем и если машинопись без маминой правки, надо будет сверить с черновыми вариантами (их много по каждой строфе, а то и каждой строке). Конечно, я была бы очень, очень рада, если бы Вы занялись этой (пушкинской) темой <...>
Вам я помогу, само собой разумеется, всем, чем смогу. Есть интереснейший черновик письма к Жиду — конечно же, не удостоившему ответом — по поводу Пушкина. Там мысли по поводу того, как нужно - и как нельзя - переводить поэтов... Обнимаю Вас сердечно.
Ваша Аля
' Ю.П. Клюкин в ст. «Иноязычные произведения Марины Цветаевой» (см.: Научные доклады высшей школы, Филол. науки. 1986. № 4 (154)) называет 20 стихотворений А.С. Пушкина, переведенных М. Цветаевой.
2 «По-французски нет прямого эквивалента русскому слову “стихия”: I’dldment, les dldments - то и другое не соответствует нашему образу первоначально-первозданной антично-языческой стихии.
У Марины Цветаевой это звучит так:
Adieu, I’espace des ^spaces!
To есть:
Прощай, пространство пространств».
(Антокольский П.Г. Путевой журнал поэта. М., 1976. С. 137 (гл. 4: «Пушкин по-французски»)).
В.Н. Орлову
3 апреля 1963
Милый Владимир Николаевич, отвечаю наспех, хочу, чтобы письмо застало Вас в Ленинграде, к<отор>ый Вы, по-видимому, в апреле покидаете.
Относительно книги1: рады, что она произвела на Вас в общем благоприятное впечатление; само собой разумеется, с рядом Ваших пожеланий и соображений согласны (книга составлялась с учётом несколько иных возможностей и теперь требует определённого remaniement57); с рядом других согласиться нельзя, т. к., приняв их, нарушили бы самый принцип композиционного единства, отказались бы от, поелику возможно, правильного отображения развития творческого пути поэта (пути в развитии), что, собственно, и является первоочередной задачей первого серьёзного — прижизненного и посмертного — издания. Только не думайте, что, составляя сборник, мы руководствовались лишь соображениями собственного вкуса! Циклы и стихи отбирались не только по одной примете их «хорошести» (в сб<орник> входит около 1/3 всего поэт<ического> наследия и за пределами его остаётся в любом случае немало хорошего!) — главным образом, преследовалась цель, соблюдая соотношение частей, отразить при отборе циклов и отдельных стихов — многообразие творческих русел и наиболее характерных лирических тем, последовательное их изменение, переосмысление и зачастую перерастание их — автором.
К примеру: кратковременная, но яркая линия в раннем творчестве — линия увлечения театром (и это при органической нелюбви к зрелищам)– работой 2-й и 3-й студии, людьми и репертуаром тех лет -нами представлена
Всё это соблюдая и экономию места (кстати, если объём превышен, то лучше, как ни жаль её, пожертвовать «Метелью», нежели рядом стихов) - и гармонию общей композиции, и учитывая удельный вес самой темы в общем составе. Вы предлагаете увеличить «Комедианта», сократив «Плащ», — а зачем? Не лучше ли показать и «Комедианта» (человека театра), и «Плащ» (идущий от репертуара!). Как, игнорируя маскарадно-театральный «Плащ», понять и оценить превращение его, именно его, в суровый плащ Ученика ?2 Это — один пример из многих...
Самый интересный не только для биографа и исследователя творчества Цв<етаевой>, а следовательно, и для читателя момент - это внезапный, казалось бы, ни из чего предшествующего не вытекающий переход из открытости поэтических русел в их «послероссийскую» запечатлённость. Это начинается буквально с Берлина. Как же объяснить этот период скрытого реализма, как сорвать с него маскировочный балахон, игнорируя 1923 г., выбрасывая почти все стихи, как если бы ни года, ни стихов и не бывало? Как обосновать и чем доказать немедленное, с первых же шагов по ту сторону границы отрицание поэтом чужеродности чужбины и чуждости эмиграции, обособление себя от них, превращение поэта, только что широко общительного и звонкоголосого, в одинокого духа? О скрытом реализме я говорю не случайно — помимо самих стихов, вопиющих в той пустыне, есть немало материалов, которыми я и собиралась поделиться с Вами, когда Вы приметесь за статью. Мне представляется, что с этими материалами и по этому сборнику ей, статье, не так трудно будет рождаться, как той, первой.
Конечно, составить книгу можно и из отдельных гладко-проходимых и «выигрышных» произведений, связанных лишь видимостью хронологии и общей крышей переплёта; и такая книга будет событием, ибо — Цветаева.
Можно составить довольно полный сборник одних лишь ранних произведений, отставив сложности, пока суд да дело.
Но уж коли взялись за попытку серьёзного всерьёз, то, думается, не следует отметать и ряда ранних вещей, и 1923 г. (конечно, речь далеко не обо всём, что сейчас в рукописи, — Вы это понимаете!). Важно ведь, чтобы книга была этапом не только качественно-количественным, но и познавательным; ещё одним шагом к правильному пониманию творчества. Жаль, что мы не смогли прислать Вам состав книги с комментариями; жаль, что Вы не успели расшифровать и Ваших соображений кое по каким вещам... Если я согласна - с болью в сердце - пожертвовать из, pardon, цензурных соображений дивным, рублёвского письма и вполне не политическим «Георгием»3 во имя того, чтобы кто-то чего-то не подумал и к чему-то не «пришил», то, увы, не понимаю — зачем вводить такие откровенные «Руан», «Если душа», «Целовалась с нищим», «Слёзы на лисе», «Променявши на стремя»4– уж тут любому «гусю» ясно будет, в чём дело! Не понятно мне, скажем, зачем обеднять образ Марины Мнишек, дважды осмысленный автором: исторически (образ авантюристки) и поэтически (любящей и верной вплоть до смерти за), — и дать одно стихотворение, тем самым аннулировав и тему, и её трактовку?5 Не понимаю, как можно отбросить великолепный «плач» по Маяковскому6, стих, с первой строки до последней полемизирующий с эмигрантской трактовкой Маяковского - поэта и гражданина, стих, грудью защищающий его от мещанства злобствующего, от «белых» врагов– от тех, кого ещё недавно она сама воспевала и превращала в легенду? Это ли не козырное стихотворение? Его ли отдавать «гусям», да ещё когда Орёл есть?! Ну и т. д. и т. п. — Повторяю: со многими из Ваших предложений согласны — об этом, а также о том, что войдёт, что выйдет, что оставим в книге, — напишем подробно; сообщите, куда писать. Я здесь буду числа до 12-го.