История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой
Шрифт:
– А как вышло с Леопольдом, с главным официантом? – полюбопытствовала я.
– О, этот… – она схватила меня под руку. – Знаешь, Максль мне про него рассказал, будто у него вот такой длинный шлейф, и меня разобрало любопытство. Леопольд всегда имеет привычку спать до обеда, потому что работает до поздней ночи, и поэтому с утра остаётся в комнате для прислуги один. Тут-то я и поднялась к нему однажды. Он был ещё в постели и спал; я отодвинула засов и вошла. Он, конечно, проснулся, а я ему говорю: «Кто это так долго в постели валяется… а ну-ка, подъём! Подъём!»
«Позвольте мне ещё
«Нетушки!» – говорю я и принимаюсь его щекотать по всякому.
В ходе возни он так раззадорился, что поймал меня за титьку, я вдруг остановилась, затихла, и только гляжу на него. Тогда он сжал меня крепче и привлёк к себе, а когда я прилегла к нему, он без лишних разговоров сунул мне в руку свой шлейф. Ну, скажу тебе… и длиннющий же он у него…
Она изобразила мне длину.
– Он собрался, было, приступить к совокуплению, однако тут же остановился.
«Боюсь, что я, неровен час, пораню вас как-нибудь, фройляйн, своей солёной дубиной, – говорит он, – лучше мы сделаем по-другому».
Ну, тут он забрался вниз и принялся меня так лизать, что я думала с ума сойду. И когда под конец я была уже в полном изнеможении, он говорит:
«Вот теперь и мне можно».
Выпростал мне титьки наружу, вставил меж ними свой хвост и так отшлифовал меня между грудями, что брызги его мне аж до лица долетели…
– И что? – спросила я. – Главный официант тебя всегда только между грудей делает?..
– Да, нет же, сейчас уже больше не делает… – рассмеялась она, – это ведь случилось два года назад, когда мне было только одиннадцать лет… нынче он сношает меня по полной программе… я же тебе сказала, ты можешь пойти со мной и сама на всё полюбоваться…
Мы добрались до её дома, и пошли через зал ресторана.
– Леопольд, – обратилась она, – отец дома?..
– Нет, – ответил он, – отец нынче в кофейне.
– А мать?..
– Она ещё спит…
– А Иоганн?..
Он рассмеялся:
– Тот в Симмеринге…
Она сказала:
– В таком случае пойдём наверх…
Леопольд изменился в лице и прошептал:
– Сию минуту приду…
Это был низенький человек с безусым, морщинисто-жёлтым лицом и длинным, кривым носом. Мне он показался отвратительным, но я сгорала от любопытства увидеть его стержень.
Мы поднялись в комнату для обслуживающего персонала, просторное, выкрашенное белой краской помещение, в котором стояли четыре железные кровати.
Сразу вслед за нами появился и Леопольд.
Он был несколько смущён моим присутствием, однако Мелани бросилась на кровать и позвала его к себе.
– Может быть, – сказал Леопольд мне, – фройляйн тоже хочет малость попудриться?
Затем он опустился на колени откинул платье Мелани и погрузился лицом в ее лоно
Я уселась в изголовье и смотрела, как она закатывает глаза.
– Погоди, – сказала я, – я тоже тебе кое-что покажу… – и набросилась на неё, задрала ей платья повыше и с исключительным воодушевлением принялась за её грудь. Сиськи у неё были такими же большими, как у Клементины, только они не болтались безвольно туда-сюда, а точно большие тыквы крепко и туго выдавались вперёд, и кроме того на них имелись
И сколь бы ни сжимать и ни сдавливать её грудь, та с неизменным постоянством эластично поднималась вверх.
Я обрабатывала её руками, и в завершение принялась покусывать и облизывать соски.
Она визжала под моими ласками и от Леопольдовых поцелуев в плюшку подбрасывала попу высоко вверх.
– Я этого не перенесу… я этого не перенесу, – кричала она, – о боже… как хорошо… да… только лижи мне титьки… только лижи их… Иисусе, если б я только могла… если б я только могла, я хотела бы тоже что-нибудь сделать… я тоже хотела бы тебя лизать… почему бы нет? – внезапно сказала она, на короткий миг прервав свои извивания и подскакивания. – Что ж тут особенного… если б я только могла дотянуться до твоей плюшки… мне хотелось бы делать тебе то же, что Леопольд… А-а… а-а… а-а…
Она орала так громко, что я испугалась, отпустила её грудь и заметила:
– Не услышал бы нас кто-нибудь…
Леопольд прервался и сказал:
– Здесь ни одна душа ничего не услышит.
Слюна и влагалищный сок капали с его губ. Он утёр рот и заявил:
– Сейчас она у меня ещё и не так заверещит.
С этими словами он приготовился улечься на Мелани.
Она крикнула:
– Полюбуйся теперь на его шлейф.
Я скользнула поближе к Леопольду, который, лёжа на Мелани, услужливо приподнялся достаточно высоко, чтобы я имела возможность с удобством всё наблюдать. Это была самая длинная штанга из когда-либо виденных мною прежде, и она была изогнутой как первосортная колбаса. Я в изумлении схватилась за неё и уже не могла отказать себе в удовольствии обойтись с этой спаржей так, как и надлежит обходиться со спаржей, а именно сунула в рот головку.
Леопольд играл грудями Мелани, не позволяя ей замечать, чем я внизу занимаюсь. И судорожная пульсация его головки была настолько мощной, настолько энергичной, что едва не распирала мне челюсти.
Я играла с ней языком, потирала оставшийся снаружи стебель ладонью и не уставала дивиться тому, какой длинный путь мне приходилось проделывать от жёлудя до самого корневища.
Тут Мелани сказала:
– Хватит, дай ему теперь посношаться, Пепи.
Мне пришлось отпустить его, и я с ещё большей завистью взирала на плюшку Мелани. Её толстые белые ляжки переходили в круглую как шар задницу, и на мягких подушках подобно чёрной розе лежала её раковина. Она была широко распахнута и по краям блестела от влаги, и всякий раз, когда Мелани смыкала срамные губы, наружу выступала белая капля и словно жемчужина повисала на тёмном волоске.
Мелани издала протяжный вопль:
– А-ах… а-ах… а-а-а-а…
– Пепи, – крикнула она, – гляди теперь, насколько он входит, если не веришь…
Видеть я этого не могла, но схватилась за милую душу, и таким образом на ощупь определила, как его якорь всё глубже и глубже погружался на дно, пока в руке у меня больше ничего не осталось, кроме двух катушек с мотком спутавшихся волос.
Затем она перевела дух и сказала:
– Только с Леопольдом я не могу не кричать так… потому что тогда… у меня всё время подкатывает… а-а… а-а!