Истребитель ведьм (сборник)
Шрифт:
Одна из стен помещения была увешана оружием — здесь висели композиции из круглых щитов, скрещенных алебард, рогатин и гизард, тяжелых мечей и секир. Половину смежной стены занимал очаг огромного камина, над которым виднелись ряды шелушащихся и облезлых портретов. Стена напротив входа была заполнена охотничьими трофеями рога: широкие — лося и ветвистые — оленей — отбрасывали длинные тени на оскаленные морды кабанов, медведей и рыси, на взъерошенные и потрепанные крылья чучел орлов и ястребов. Центральное, почетное, место занимала опаленная, подпорченная голова горного дракона. Геральт
— Его убил мой дедуля, — сказало чудище, бросив в пасть очага огромное бревно. — Это, пожалуй, был последний в округе, позволивший убить себя. Садись, гость. Ты голоден, как я полагаю?
— Не отрицаю, хозяин.
Чудище село за стол, опустило голову, сплело на Животе косматые лапы и с минуту что-то бормотало, крутя мельницу огромными большими пальцами, затем негромко взревело, грохнув лапой по столу. Блюдечки и тарелки звякнули оловянно и серебристо, бокалы хрустально зазвенели, запахло жарким, чесноком, душицей и мускатными орехами. Геральт не высказал удивления.
— Так, — потерло лапы чудище. — Это лучше прислуги, а? Угощайся, гость. Вот пулярка, вот ветчина из кабана, вот паштет из… не знаю, из чего. Я перепутал заклинания. Ешь, ешь. Это добротная, настоящая еда, не бойся.
— Я не боюсь, — Геральт разорвал пулярку надвое.
— Я забыл, — фыркнуло чудище, — что ты не из боязливых. Зовут тебя, к примеру, как?
— Геральт. А тебя, хозяин?
— Нивеллен. Но в округе меня называют Выродок или Клыкач. И пугают мною детей. — Чудище влило себе в глотку содержимое большого бокала, затем погрузило пальцы в паштет и вырвало из миски почти половину одним махом.
— Пугают детей, — повторил Геральт с набитым ртом. — Вероятно, без оснований?
— Совершеннейше. Твое здоровье, Геральт.
— И твое, Нивеллен.
— Как тебе это вино? Ты заметил, что оно из винограда, а не из яблок? Но если тебе не нравится, я наколдую другое.
— Спасибо, это неплохое. Магические способности у тебя от рождения?
— Нет. Они у меня с тех пор, как выросло это. Морда, значит. Сам не знаю, откуда это взялось, но дом исполняет то, что я пожелаю. Ничего особенного, умею наколдовать жратву, питье, одежду, чистое белье, горячую воду, мыло. Любая баба сможет это и без колдовства. Открываю и закрываю окна и двери. Зажигаю огонь. Ничего особенного.
— Все же что-то… А эта… как ты говоришь, морда, у тебя давно?
— Двенадцать лет.
— Как это случилось?
— А тебе какое дело? Налей себе еще.
— Охотно. Это не мое дело, я спрашиваю из любопытства.
— Причина понятна и приемлема, — громко засмеялось чудище. — Но я ее не приму. Тебя это не касается, и все. Но чтобы хоть частично удовлетворить твое любопытство, покажу тебе, как я выглядел перед этим. Взгляни-ка туда, на портреты. Первый, считая от камелька, это мой папуля. Второй — одна зараза знает кто. А третий — это я. Видишь?
Из-под пыли и паутины с портрета взирал водянистыми глазами бесцветный толстяк с одутловатым, печальным и прыщавым лицом. Геральт, которому была известна склонность угождать клиентам, распространенная среди портретистов, грустно покачал головой.
— Видишь? — повторил Нивеллен,
— Вижу.
— Кто ты такой?
— Не понимаю.
— Не понимаешь? — Чудище подняло голову, глаза его заблестели, как у кота. — Мой портрет, гость, висит вне досягаемости света. Я его вижу, но я — не человек. По крайней мере, не в данный момент. Человек, чтобы рассмотреть портрет, встал бы, подошел ближе, вероятно, должен был бы взять подсвечник. Ты этого не сделал. Вывод простой. Но я спрашиваю без обиняков — ты человек?
Геральт не отвел глаза.
— Если ты так ставишь вопрос, — ответил он, немного помолчав, — то не совсем.
— Ага. Пожалуй, не будет нетактично, если я спрошу, кем ты в таком случае являешься?
— Ведуном.
— Ага, — повторил Нивеллен немного погодя. — Если я хорошо помню, ведуны любопытным способом зарабатывают на жизнь. Они убивают за плату разных чудовищ.
— Ты хорошо помнишь.
Снова наступила тишина. Огоньки свеч пульсировали, взлетали вверх тонкими усиками пламени, сверкали в резном хрустале бокалов, в каскадах воска, стекающего по подсвечнику. Нивеллен сидел неподвижно, слегка пошевеливая огромными ушами.
— Допустим, — сказал он наконец, — что ты успеешь вытащить меч раньше, чем я на тебя брошусь. Допустим, что даже успеешь меня рубануть. С моим телом это меня не удержит — я свалю тебя с ног одной инерцией. А уж потом все решат зубы. Как думаешь, ведун, у кого из нас больше шансов, если дело дойдет до перегрызания глоток?
Геральт, придерживая большим пальцем оловянный колпачок графина, налил себе вина, отпил глоток и откинулся на спинку кресла. Он смотрел на чудище улыбаясь, и улыбка эта была исключительно скверной.
— Та-ак, — протяжно сказал Нивеллен, ковыряя когтями в уголке пасти. — Надо признать, ты умеешь ответить на вопрос, не употребляя много слов. Интересно, как ты управишься со следующим, который я тебе задам. Кто тебе за меня заплатил?
— Никто. Я здесь случайно.
— А ты не врешь?
— Не в моем обычае врать.
— А что в твоем обычае? Мне рассказывали о ведунах. Я запомнил, что ведуны похищают маленьких детей, которых кормят потом волшебными травами. Те, кто после этого выживут, сами становятся ведунами, колдунами с нечеловеческими способностями. Их учат убивать, искореняют все человеческие чувства и порывы. Из них делают чудовищ, которые должны убивать других чудовищ. Я слышал, как говорили, что сейчас самое время для того, чтобы кто-нибудь начал охотиться на ведунов. Потому что чудищ становится все меньше, а ведунов все больше. Съешь куропатку, пока совсем не остыла.
Нивеллен взял с тарелки куропатку, целиком сунул ее в пасть и хрупал, как сухарик, треща перемалываемыми мелкими костями.
— Почему ты ничего не говоришь? — неразборчиво спросил он, глотая. — Что из того, что о вас говорят, правда?
— Почти ничего.
— А что вранье?
— То, что чудищ становится все меньше.
— Факт. Их немало, — оскалил клыки Нивеллен. — Одно из них как раз сидит перед тобой и размышляет, хорошо ли оно сделало, пригласив тебя. Мне сразу не понравился твой цеховой знак, гость.