Иствикские ведьмы

Апдайк Джон

Или возьмите (подождите, я перепутал свои записи), возьмите трогательный маленький образчик, называемый легочным глистом. Его яйца выходят наружу с мокротой, когда люди кашляют, — Ван Хорн откашлялся для наглядности. — Когда они выводятся в пресной воде повсюду в этих паршивых городах третьего мира, то внедряются в определенный вид улиток, теперь пребывая в виде личинок этих легочных глистов, ясно? Когда они уже достаточно поживут в улитках, они выплывают и сверлят ходы в мягких тканях раков и крабов. И когда японцы или кто-либо еще едят лангустов и крабов сырыми или недоваренными, как они любят делать, в них попадают эти надоедливые глисты и прогрызаются через кишки и диафрагму, чтобы попасть в то же самое легкое и снова начать этот заведенный порядок со слюны. Других из этих маленьких водяных штучек, Diphyllobothrium latum [69] , если я правильно прочел, маленьких плавающих зародышей, первыми съедают водяные

блохи, потом водяных блох поедает рыба, а ту рыбу ест большая, и, в конце концов, на эту удочку попадается человек, и эти крошечные чудовища вместо того, чтобы быть переваренными, прогрызают себе дорогу наружу через многочисленные оболочки желудка и быстро растут. Вот так-то, и все в том же духе, но я не хочу никому надоедать или поставить на этом точку. Хотя подождите. Вам придется это выслушать. Я цитирую: «Echinococcus granulosus [70] — это один из немногих видов круглых червей, паразитирующих в человеке, зрелый червь обитает в кишечнике собаки, в то время как человек является одним из нескольких хозяев для личиночной стадии. Более того, взрослый червь очень мелок, имеет размеры от трех до шести миллиметров. В противоположность ему личинка, известная как киста-гидатода, может быть большой, как футбольный мяч. Человек приобретает инфекцию, — послушайте, — при контакте с экскрементами зараженных собак».

69

Лентец широкий (лат.)

70

Эхинококк (лат.) (лат.)

Итак, здесь мы имеем, невзирая на обилие экскрементов и слюны, Человека, якобы сотворенного по подобию Бога, что касается маленького Echinococcus, то он есть просто остановка на пути к кишечнику собаки. Но вы не должны думать, что паразиты не проникают друг в друга. Есть один ловкач Trichosomoides crassicauda [71] , о котором читаем: «Женская особь этого вида живет, паразитируя, в мочевом пузыре крысы, а вырождающийся самец живет в утробе самки». Итак, вырождающийся, даже энциклопедия считает, что он вырождается. А что скажете вот об этом? «То, что может быть определено как мочеполовой шистосоматоз, есть наблюдаемый в крови глист Schistosoma haematobium [72] , у которого меньшая размером самка переносится в брюшной стенке или в мочеиспускательном канале мужской особи».

71

Трихосомоид толстохвостый (лат.)

72

Шистозома кровяная (лат.)

В книге есть рисунок, который я хотел бы описать вам, люди добрые; рот находится в конце чего-то похожего на палец, и этот большой брюшной присосок вместе со всем остальным напоминает банан с расстегивающейся молнией. Поверьте, это отвратительно.

А тем, кто сейчас сидел в нетерпении, ведь небо в верхних стеклах окон сияло, как фотовспышка позади листа бумаги, и верхушки розовых кустов гнулись и качались в очищающем небо бризе (бризе, который почти опрокинул Артура и Рея в Восточном проливе около острова Даер. Артур не привык управлять быстрой маленькой яхтой, в сердце началась фибрилляция, птица била крыльями в груди, а мозг быстро проговаривал: «Нет еще, Господи, не сейчас»), показалось, что лицо Ван Хорна, качавшегося взад-вперед во время чтения записей и ослепленного солнцем, затуманилось и таяло в небытии. Он пытался собраться с мыслями в мучительной попытке подвести итог. Его голос звучал форсированно, словно глубоко из-под земли:

— Итак, чтобы закончить, скажу: это, знаете, не просто красивый полосатый тигр или дружелюбный лохматый лев. Вот что нам продают вместе со всеми этими мягкими игрушками. Это то же самое, что положить ребенку в постель мягкого кишечного глиста или волосатого тарантула. Все вы едите. То, как вы себя чувствуете ко времени захода солнца прекрасным летним днем — начинают действовать первые джин с тоником, или ром с кока-колой, или «Кровавая Мэри», смягчая тот синапс, и немного хорошего мягкого сыра и крекеров выкладываются, как карты в покере, на тарелку на стеклянном столике в солярии или около бассейна, — слава Богу, люди добрые, вот так же чувствует себя червь, когда большой комок пережеванного месива из полупереваренного бифштекса или соблазнительных рыбешек, поджаренных по-мексикански, спускается к нему с хлюпаньем. Он такое же живое создание, как вы и я. Он такое же превосходное творение, чудесное существо, действительно созданное с любовью. Вы представили себе этот Великий Лик, склоняющийся и улыбающийся сквозь бороду, в то время как легендарные персты с их ангельским маникюром

играли с окончательной тонкой настройкой брюшного паразита Schistosoma: вот оно, Творение. А теперь я спрашиваю вас, не ужасно ли это? Вы бы смогли сделать лучше, если бы вам предоставили возможность? Уверен, черт побери, что смогли бы. Итак, в следующий раз голосуйте за меня, о'кей? Аминь.

В каждом приходе бывает посторонний. Одинокой неприглашенной в тот день была Сьюки Ружмонт, сидевшая сзади в соломенной широкополой шляпе, дабы спрятать свои прекрасные светло-рыжие волосы, и в больших круглых очках, чтобы прочесть псалтырь и сделать записи на полях копии программы. Ей стало известно о готовящейся светской проповеди Даррила, и она пришла, чтобы написать о ней в газете — колонка сплетен «Глаза и уши Иствика» была восстановлена. Бренда и Даррил со своих мест на алтарном возвышении должны были видеть, как она незаметно вошла во время первого гимна, но ни Грета, ни Дон, ни Роза Хэллибред не знали о ее присутствии, и с того момента, как она ускользнула прочь на первой строфе «Отец небесный, изливающий дождь на людей», не произошло конфронтации между фракциями ведьм. Грета начала беспрерывно зевать, тусклые глаза Дон стали ужасно чесаться, а пряжки на туфлях Франни Лавкрафт расстегнулись, но все эти обстоятельства можно было приписать естественным причинам, как, возможно, и открытие Сьюки, когда она в следующий раз посмотрелась в зеркало: прибавилось восемь или десять седых волос.

— Она умерла, — сказала Сьюки по телефону Александре. — Около четырех утра сегодня. Рядом был лишь Крис, да и то он задремал. Вошла ночная сиделка и увидела, что нет пульса.

— А где же был Даррил?

— Уехал домой поспать. Бедняга, он и вправду пытался быть хорошим мужем, сидел рядом с ней каждую ночь. Все это продолжалось несколько месяцев, и врачи удивлялись, что она столько протянула. Оказалась крепче, чем можно было подумать.

Ее, Александры, собственное сердце продолжало биться под бременем вины, им овладевала осенняя грусть и спокойствие отречения. День труда был позади, и с краю сада за домом длинные и тонкие полевые астры соперничали с золотарником и головастыми темнолистыми стеблями чертополоха, под окном созрел пурпурный виноград, и те ягоды, что не успели склевать птицы, растекались кашицей по кирпичной стене; виноград в этом году был слишком кислым, его нельзя было есть, а Александре захотелось варить желе: пар, процеживание, горячие банки. Пытаясь придумать, что бы еще сказать Сьюки, Александра вдруг испытала все более привычное для нее ощущение: она почувствовала себя вне своего тела, как бы наблюдая его со стороны, в его трогательной особливости, с его длиной и шириной. Наступит март, и ей исполнится сорок. По ночам продолжались загадочные боли и зуд, хотя док Пэтерсон ничего не находил. Это был пухлый лысый человек с будто надутыми кистями рук, такие они были мягкие и широкие, розовые и чистые.

— Я чувствую себя отвратительно, — заявила она.

— Не терзай себя, — вздохнула Сьюки, у нее самой был усталый голос. — Люди постоянно умирают.

— Я просто хочу, чтобы меня поддержали, — неожиданно сказала Александра.

— Милая, а кто же не хочет?

— Она тоже хотела лишь этого.

— И она это получила.

— Ты имеешь в виду Даррила?

— Да. Но самое страшное…

— Есть и самое страшное?

— Не стоило бы тебе это говорить, мне сообщила Джейн по большому секрету: ты ведь знаешь, она встречается с Бобом Осгудом, ему стало известно от дока Пэта…

— Она была беременна, — вымолвила Александра.

— Откуда ты знаешь?

— А что может быть страшнее? Как жаль, — сказала она.

— Ой, не знаю. Не могу допустить и мысли о ребенке. Как-то не представляю себе Даррила в роли отца.

— Что же он теперь будет делать? — Александра с брезгливым чувством представила себе висящий утробный плод, похожий на рыбу с усеченной головой, свернувшийся, как резной дверной молоток.

— Думаю, продолжать в том же духе. Сейчас у пего новые друзья. Я рассказывала тебе о церкви.

— Читала твой памфлет в «Глазах и ушах». Прямо лекция по биологии.

— Так оно и есть. Замечательная мистификация. Он это обожает. Помнишь «Соловей пел буги на Беркли-сквер»? Я не могла ничего вставить о Розе, Дон и Грете, но, честно говоря, когда они сходятся, над их головами поднимается энергетический конус, из которого просто истекает электричество, как северное сияние.

— Интересно, какие они без одежды, — сказала Александра. Когда она вдруг пыталась представить отстраненно собственное тело, оно всегда было скрыто одеждой, хотя и не всегда той, которая в это время была на ней.

— Ужасно, — вставила Сьюки. — Грета похожа на одну из этих комкастых небрежных гравюр немца, как его…

— Дюрера.

— Верно. А Роза тощая, как палка, Дон же просто маленькая беспризорная потаскушка, с круглым детским животиком и без грудей. Бренда — вот кем стоит заняться, — признала Сьюки, — хотелось бы знать, не был ли Эд просто поводом свести меня с Брендой.

— Я вернулась на то место, — призналась в свою очередь Александра, — собрала все ржавые булавки и воткнула их себе в разные места. Но до сих пор никакого толку. Док Пэт говорит, что не может найти даже доброкачественной опухоли.