It's So Easy And Other Lies

Маккаган Дафф

Моя группа и я направились в Японию в начале 1994 года. Там мы пересеклись с группой Posies, старая джангл-поп группа из Сиэтла. Они пришли на наше выступление и сказали, что это было здОрово, что новая версия моей группы была, своего рода, сиэтлской панк-рок группой. Приятно знать: я все еще ассоциировался с Сиэтлом.

После Японии у нас было несколько недель отдыха. Я вернулся в Лос-Анжелес до начала следующей части тура в Австралии.

Вернувшись домой, я чувствовал себя так плохо, как не чувствовал никогда. Мои руки и ноги кровоточили. У меня постоянно шла носом кровь. Я ходил по большому с кровью. Язвы на моей коже сочились. Мой дом в ЛА был наполнен зловонными испарениями моего заброшенного тела. Я застал себя набирающим номер,

чтобы сказать моему менеджеру и группе, что мы не поедем в Австралию.

Я купил дом в Сиэттле – дом мечты прямо на озере Вашингтон – дом, в который я мог бы вернуться. Я купил его несколько лет назад, предварительно не посмотрев, по соседству с тем местом, где я обычно ходил воровать автомобили и лодки, когда был ребенком. Тем временем, я едва ли имел шанс проводить хоть какое-то время в этом доме из-за бесконечного Use Your Illusion тура. Я думал, это может быть правильным местом, чтобы попытаться восстановиться, расслабиться, «перезарядиться».

31 марта 94 года я пошел в ЛА аэропорт чтобы улететь из ЛА в Сиэтл. Курт Кобейн ожидал тот же рейс. Мы начали разговаривать. Он только что свалил из реабилитационной клиники. Мы оба были лузерами. Мы закончили тем, что получили билеты на соседние места и разговаривали весь полет, но мы не копались в очевидных вещах: я был в своем аду, а он в своем, и мы оба это понимали.

Когда мы прилетели в Сиэтл и направились к зоне получения багажа, у меня промелькнула мысль пригласить его ко мне. У меня было чувство, что он страдал от одиночества этим вечером. Я тоже. Но был безумный наплыв людей в терминале. Я был участником большой рок-группы; он был участником большой рок-группы. Мы прижались друг к другу, так как люди таращились на нас. Множество людей. Я потерял цепь своих рассуждений в течение минуты, и Курт проскользнул к своему лимузину.

Подъезжая к моему дому в Сиэтле, я остановился и посмотрел вверх на крышу дома. Когда я покупал это место, этот дом, его крыша была старая и прохудившаяся, я заплатил, чтобы крышу перекрыли кедром. Срок эксплуатации новой крыши был рассчитан на 25 лет, и смотря сейчас вверх на нее я думал, что это забавно: эта крыша, конечно же, переживет меня. Тем не менее, пребывание в доме дало мне ощущение того, что я, в конце концов, сделал это и способен жить в таком месте как это и в такой части города как эта.

Несколько дней спустя мой менеджер позвонил мне и сказал, что Курт Кобейн был найден мертвым, пустившим пулю в голову, в своем доме в Сиэтле. Я был в смущении, чтобы сказать, что эта новость шокировал меня. С людьми в моей группе случалась передозировка множество раз. Моя собственная зависимость слетела из-под контроля, и мое тело болело. Я не взял телефон и не позвонил согруппникам Курта Дэйву Гролу и Кристу Новоселичу. Я представлял, что мои соболезнования будут все равно бессмысленными – несколько лет до этого у меня был конфликт с Кристом за с ценой на MTV awards, когда обе группы, Ганзы и Нирвана, выступали. Я на гавно изошел, когда мне показалось, будто я услышал какую-то ерунду о моей группе из лагеря Нирваны. В моем пьяном бреду я преследовал Криста. Мой способ улаживать конфликты любого рода был сокращен, к тому времени, до барной драки. Ким Ворник из Fastbacks – первая настоящая группа, в которой я играл, будучи подростком в Сиэтле – позвонила мне день спустя после шоу и отругала меня. Я чувствовал себя таким низким. Я чувствовал себя еще более низким до сих пор, пристально смотря на телефон, не способный позвонить, чтобы принести свои извинения за тот давний инцидент и выразить свои соболезнования по поводу своей потери и потери Дейва.

Не то чтобы смерть Курта изменила что-то в том, как я хотел разобраться со всем своим дерьмом. Я просто не разбирался с ним вообще. Пока не произошло кое-что месяц спустя.

Даже после того как GN’R стали широко успешными, и мой мир слетел с катушек, три моих самых близких друга детства - Энди, Эдди и Брайен – все еще звонили мне и приезжали в ЛА. Ко времени, когда

тур схошел на нет, я не хотел видеть их слишком много. Тогда я играл. Но они видели фотографии в журналах и интервью на MTV. Я звонил им по телефону все время. Я звонил им, также, когда проигрывался, слишком часто и поздно ночью. Я, возможно, звонил Энди каждый второй день, когда я сходил с дороги. Будь я в Сиэтле, он бы защитил бы меня. Он бы сказал всем, что они не имеют представления, что из себя представляла моя жизнь, через что мне пришлось пройти. Он защищал меня. Но я знал, что он собирается поговорит со мной – поговорить о том, о чем не смогла поговорить со мной мама. Я знал сейчас, что я слетел с катушек, это был просто вопрос времени – я раньше умру или Энди поговорит со мной. Я не знал, что я буду делать после этого разговора. Я пошел спать 9 мая 1994 года с этими мыслями в голове, хотя и искаженными 10 бутылками вина, которыми я закончил тот день.

Утром 10 мая я проснулся в своей новой кровати с острой болью в животе. Боль не была чем-то новым, как и отвратительное чувство того, что что-то не так с моим телом. Но на этот раз все было по-другому. Эта боль была невообразимой – словно кто-то взял тупой нож и крутит им в моих кишках. Боль была на столько сильной, что я не мог даже пододвинуться к краю кровати, чтобы набрать 911. Я был парализован болью и страхом, и хныкал.

Так, я лежал голый в своей кровати, в доме своей мечты, в доме, который я купил с надеждами, что в один прекрасный день я заведу семью, которая наполнит этот дом.

Казалось, я лежал там вечность. Тишина пустого дома казалась тем громче, чем более скрипучими и приглушенными были мои стоны. Никогда раньше в своей жизни я не желал, чтобы кто-нибудь убил меня. Мне было настолько больно, что я всего лишь надеялся быть избавленным от своих мучений.

Затем я услышал, как Энди, мой лучший друг детства, зашел в заднюю дверь. Он позвал, «Эй, что происходит?», как он кричал с тех пор, как мы были детьми. “Энди, я наверху”, хотел я ответить. Но я не смог. Я смог только молча рыдать. Я слышал, как он начал подниматься по ступеням, должно быть он увидел мой бумажник на кухне. Он поднялся по ступеням и зашел в зал.

«Вот дерьмо, это наконец произошло», сказал он, когда добрался до моей комнаты.

Я был благодарен, что мой друг здесь. Это было утешительно думать, что я могу умереть перед Энди. Но он имел другие соображения. Он смахнул с меня пот и начал пытаться передвинуть меня. Должно быть, он чувствовал прилив адреналина – иначе бы Энди не смог нести две сотни фунтов мертвого веса моего распухшего тела. По мере того, как он спустил меня по ступеням вниз и вынес из дома к своей машине, жгучая острая боль в моих кишках распространилась дальше вниз к внутренней стороне бедра и вокруг, к низу моей спины. Я хотел умереть.

Доктор, которого я посещал, когда был ребенком, жил всего лишь в двух кварталах отсюда, поэтому Энди повез меня туда. Хотя доктор Брэд Томас был моим давним терапевтом, я не позволял ему видеть себя слишком часто, с тех пор как опустился в настоящий алкоголизм. Вместе, Энди и доктор Томас принесли меня в его кабинет, расположенный на первом этаже. Я слышал, как обсуждалось мое состояние, и я почувствовал укол иглы в свою задницу. Димедрол. Ничего. Следующий укол димедрола и снова ничего, никакого облегчения. Еще одна попытка. Снова ничего. Боль продолжала распространяться, и я начал паниковать. Я хныкал, т.к. как мой дух начал чернеть и испаряться.

Они решили срочно отправить меня в отделение экстренной медицинской помощи Северо-западного Госпиталя. Доктор Томас сказал, чтобы Энди отвез меня, так как это будет быстрее, чем дожидаться санитарной машины. Он сказал, что встретит нас там. Энди ехал так быстро, как мог, чтобы не трясти машину слишком сильно – каждое малейшее движение заставляло меня стонать и плакать.

По мере того, как они вкололи 4 капли морфина в мою левую руку в госпитале, медсестра задала мне вопросы, на которые я не смог ответить.