Италия De Profundis

Дженна Джузеппе

Наша эпоха изгнала дух из спектра человеческих возможностей.

Главным врагом юного человечества стала скука, ее вечной предвестницей всегда оказывается наивысшая точка праздника жизни, который быстро наскучит и останется на лице шрамами дальнейшего притворства, новым слоем студнеобразного тонального крема, маской, которая так не вяжется с еще юными лицами, совсем не готовыми постареть.

Галоша впереди стоящего старика смещается на несколько сантиметров вперед.

Инвалид видит на табло свой номер, радостно подскакивает и кричит, точно футболист, открывший счет.

В кишках отделений, корпуса которых напоминают комиксы-ужастики, пациенты стоят уже не так кучно. Игнорируя зуд и стыдясь своих расчесанных, добела раскаленных конечностей, я пытаюсь читать, я уже добрался до последних страниц «Возможности острова» Мишеля Уэльбека.

Я мечтаю о ядерной вспышке.

Итальянская нация – безвестная дарохранительница, плывущая по волнам захороненной памяти в ожидании новых умов, которые ее обнаружат.

Хаос и пустота таятся за гранью галактик, за гранью последней галактики, глядящей на призрачных и темных сыновей того вещества, из которого родилась колышущаяся и переливающаяся, таинственно расширяющаяся материя.

О чем я мечтаю? Ответа

нет, ибо я не познал свое я; мозг не шкатулка, однажды закрыв которую можно просто подобрать ключ; и вот теперь пламя, бушующее во влажных глубинах моих внутренних гротов, не нанесенных на карту, выплеснулось наружу, сыпью на коже.

Ни один осмотр еще не дал результатов. Это повторяется раз за разом. В моем случае беспомощность врачей только помогает, ибо никаких иллюзий не остается: крапивница – результат давней травмы, глубочайшей травмы, пронизавшей всю мою сущность, травмы, о которой ни я, ни мои лечащие врачи не догадывались. Танцевально-двигательная терапия вытолкнула на поверхность глубинную травму.

Болезнь есть исцеление. Никакой болезни нет: есть только забвение, бельмо, не позволяющее увидеть, что болезни нет.

Лекарства здесь не помогут.

Я не знаю, что делать.

Мне страшно.

Наконец-то я – это я. И когда я стал наконец собой, я не узнаю себя.

Человек, о котором я пишу эти строки, – шаман, есть конкретная причина, позволяющая так его называть. Он лечит, общаясь с мертвыми. Накладывая руки и двигая ими по телу, он прокладывает невидимые каналы благословенной энергии: он судит о болезни, слушая мертвых. У нас нет глаз, чтобы увидеть, нет ушей, чтобы услышать. У него есть.

Списки желающих попасть на первый прием в его миланский офис огромны. Нужно ждать не меньше двух лет. За редким исключением, когда речь идет о болезнях, требующих немедленного вмешательства: рака, рассеянного склероза.

Этот человек известен и осторожен. Выздоровления не часты, но впечатляющи. Сотням пациентов, неделями толпящихся в коридоре, он не оставляет ни малейшей зацепки, пресекая любое проявление поклонения. Как любой шаман, этот человек избавляет от притворства. Его научный метод – требовательность, с которой он относится к себе, своего рода аскетическое упражнение, хотя никакого повода, чтобы изображать аскета, у него нет. Его большой, удобный, скромно обставленный кабинет находится в самом центре Милана. Шаман всегда одет в костюм – безупречные пиджаки и галстуки, он видит и слышит мертвых. Мертвые являются ему с семи лет. Они нашептывают разные медицинские термины, которых шаман не знает. Шаман обладает такой сильной энергией, что может разогреть мясо голыми руками. С семи лет этот человек видит рядом с людьми их покойных родственников. Умерев, люди не уходят в ничто, это вранье, о котором я хочу прокричать, отчаянно колотя молотком по сталагмиту притворства, глумления и скептицизма, характерного нашей нации в эпоху, где мне суждено жить. Мертвые – это мерцающие формы, которые выныривают из перцептивного спектра человека и вибрируют с бешеной скоростью, гораздо большей, чем та материя, свойства которой известны людям; мертвые тоже являются одним из уровней Майи, Великой иллюзии. Существует бесконечное количество слоев материи, которые вибрируют с разной степенью интенсивности.

Падает слово.

Падает образ.

Мертвые говорят. Они помогают ему, когда он накладывает руки. Они рассказывают ему обо всех экзистенциальных трещинах каждого пациента. Три шага по кабинету – и он уже услышал все, что нужно.

Я попал к нему по рекомендации очень известного человека, к которому бы шаман не прислушался, если бы не мое тяжелое состояние.

«У вас страшная сыпь. Стресс здесь ни при чем. Это не аллергия, что подтверждают и многочисленные исследования. Это травма, вырвавшаяся наружу. Эта болезнь – выплеск здоровья. Вашей травме миллион лет. Я не могу очертить ее контуры. Словно я жил с Ней с момента рождения. Своего рода вирус, паразит. Но на самом деле это Она. Ее душа. Я не могу лечить то, что само по себе является исцелением. Но я могу приглушить ее, уменьшить до такой степени, чтобы вы могли с ней мириться. Нам придется серьезно поработать. Травма очень сильна. Потребуется немало времени, потом она рассосется. Я вижу, что двое уже работают над вашей травмой. Что это за терапия? Мне она не известна. Вы танцуете, двигаетесь».

Я ничего ему не говорил. Я просто сидел в кресле напротив него, шаман ни о чем меня не спрашивал, глядя куда-то позади меня.

«Вы пишете книги, писать которые не хотите. Но это лишь вопрос времени, проблема скоро разрешится без вашего участия. Ваша бабушка покончила с собой, выпрыгнув в пустоту с восьмого этажа здания в районе Корветто, едва вашей матери исполнилось восемнадцать. Вам часто приходилось работать в группе, у вас был непростой опыт работы в парламенте. Вам нравится сотрудничать с определенными людьми, но потом вы разочаровываетесь. У вас проблемы с женщинами, потому что вы не хотите постоянно быть с одной из них, вот откуда берет начало травма, явившаяся причиной чесотки. В двадцать один год вы чуть было не женились, но отвертелись; вашей подруге это далось очень тяжело. Вы сильно любили женщину намного старше себя и хотели жениться на ней любой ценой, завести от нее детей. Она – преподаватель, желанная беременность далась ей нелегко и не сразу. После этой женщины я вижу сильнейший срыв. Вы занимаетесь психологией, геополитикой, литература – не единственная ваша профессия. Вы работали в интернет-компании, но все развалилось, и вы остались сильно разочарованы. Вы очень независимая личность, не терпящая никаких ограничений своей свободы. Вы не приемлете собственное тело, воспринимая его как нечто уродливое, непривлекательное, лишенное и тени сексуальности. Вы не осознаете, что не способны соблазнить женщину лишь потому, что не хотите никого соблазнять. В Вас очень много злобы, целые горы злобы, и танцевальная терапия, к которой Вы прибегаете, выносит на поверхность эту безграничную злобу. У Вашего отца рак, но смиритесь, я не смогу ему помочь. Ваша мать внешне очень хрупка, она постоянно нуждается в вашей защите, и вас это изнуряет, но скоро все примет неожиданный оборот – мать станет для вас спасением, которого вы не ждали. У вас мало друзей. Издательский мир вызывает в вас отвращение. В семнадцать лет вы ушли из семьи, это далось вам нелегко, в девятнадцать лет вы пережили некую серьезную травму, подумайте, что это может быть, я не могу разобрать. Вам свойственно делать и думать

быстро. Ваша сестра привыкла обороняться, притворяясь холодной, вес прошлого навалился на нее невыносимым грузом. Вы изучали философию, но не получили диплома, однако это стало для вас лишь поводом для гордости. Скорость создает вам проблемы. Складывается ощущение, что ваши голова и тело существуют раздельно, и это увеличивает травму, которая проявилась в обширной сыпи. Это психосоматическая проблема, скоро Вы избавитесь от ипохондрии, которая является для вас источником непрерывного страдания. У вас нет склонности к мистицизму, скорее, вы следуете пути, ведущему к трансценденции «я». Вы много лет изучаете оккультизм и эзотерику, но практиковать их начали совсем недавно. Вы пытаетесь говорить об этом – не стоит. Ваши книги никогда не будут хорошо продаваться, но вас это не волнует. Свою важнейшую книгу вы создадите в 2009–2010 годах: не знаю, будет ли она написана или опубликована, но именно тогда вы напишете текст, ради которого вы здесь. Любое призвание со временем угасает. Желание трансцендентного подразумевает, что поначалу ты познаешь о себе все сполна, для этого и нужна ваша сыпь. Перешагнуть неиспытанное – невозможно. Желание трансцендентности становится проблемой, поскольку из-за него вы окружены жестким панцирем принципов и не способны любить ни себя, ни других. Например, из-за этого возникает нелепая идея, что другие тоже должны пройти по вашему пути и понять его. Есть вещи, о которых вам не стоит говорить. Вижу, что ни власть, ни деньги вас не интересуют. С детства вас преследует видение о том, что человек высадится на Марсе или что человеческая раса прибыла с Марса в те времена, когда наша планета еще находилась на стадии формирования. Мне жаль, что вы так недоверчиво относитесь к факту присутствия мертвых в жизни людей, но если они не растворились, на то есть причина, вы должны понять и принять, что они здесь. В этом месте я снова чувствую, что вам не хватает любви. Проблемы, которые вы пережили в детстве и отрочестве, ваши мучения в родительской семье, не являются причинами травм, обозначивших ваше сегодняшнее существование. Они разрослись и вылились в беспокойство. Как бы то ни было, проблема прошлого скоро исчезнет сама собой: это неизбежно, и произойдет в тот самый миг, когда ваш отец испустит последний вздох. Вы не проживете долгую жизнь, но это вас не пугает. Всему свое время, но то, что занимает вас сейчас – безденежье, отсутствие постоянной работы, ее вечный и безрезультатный поиск – все это лишь суррогат счастья, обретение которого не даст вам уверенности и спокойствия. Вы можете вернуться к своему духовному пути или к тому, что считаете таковым, едва сойдет сыпь: когда вы преодолеете свою врожденную травму. Вы не осознаете, что ваша сыпь, внешнее проявление вашей травмы – тоже своего рода духовный путь. Когда вам было восемнадцать, вы жили в муниципальном доме, где не было даже душа. Квартиру выделили вашим бабушке и дедушке, оба умерли, когда им было за девяносто. Во время пребывания в Риме вы много узнали, вам приходилось общаться с секретными службами. Вы были еще слишком молоды, вам с трудом удавалось держать под контролем двойственную ситуацию, столь нетипичную для человека, которому едва исполнилось… Сколько вам было? Двадцать четыре, двадцать пять? Ваша мать до сих пор не смогла прийти в себя после самоубийства бабушки, в честь которой назвали вашу сестру, но очень скоро эта травма разрешится прощением – ваша мать способна на великую любовь, но сама не знает об этом. Вы очень привязаны к сестре, на то есть свои причины, и ваша сестра ощущает эту привязанность. Она, как и вы, склонна к изучению эзотерики и к эзотерическим практикам. Страдание дарит нам внутреннее и внешнее прозрение: вам это известно. Вы думаете, что сегодняшний человек – не больше чем марионетка, – что ж, вы правы. На то чтобы унять вашу сыпь, уйдет три года, потом она отступит. Вам нужно набраться терпения. Вам нужно научиться терпению, вы совершенно лишены этого дара. Ваша нетерпеливость – постоянная дрожь. Вы одиноки, у вас мало близких друзей, одиночество доставляет вам много страданий, которые выбивают вас из колеи, хотя вы сами их призываете. Для того чтобы научиться терпению, вам нужна тишина, а ее у вас нет. У вас немного желаний, но они глубоки. Когда наконец вы удовлетворите их и приобретете новый опыт, само собой окажется, что они бренны. Вы очиститесь, но придется подождать. Вас вечно окружают люди, которые вас не понимают. Вот и все. Вам нужно появляться у меня раз в неделю. Сеанс продлится недолго. До встречи через неделю».

Я не сказал ни слова.

Человек-шаман повторил мне то, что рассказал ему мертвый, присутствующий за моей спиной в жидкой транссубстанциальной форме. Я мгновенно чувствую к шаману глубокую симпатию, схожую с уважением к его познаниям. Я впечатлен тем, что услышал о себе столько правды от человека, видящего меня впервые. Все, что он сказал, – правда, кроме, разве, того, чего я сам еще не знаю. Но я полностью доверяю всему, что он предрек.

Мертвые стоят рядом с нами, за нашей спиной, не растворенные. Их конечностей не видно. Легкие мерцающие сгустки, перемещающиеся со скоростью, превышающей скорость света. Свет, вышедший за пределы света. Существует смысл «я» вне тела. Когда шаману было семь, он вместе с матерью поднимался по лестнице в больнице города Комо, как вдруг увидел женщину, выходящую из покоя. Он увидел за ее спиной прозрачную фигуру, которая что-то говорила и спросил: «Мама, а что такое глиобластома?»

Он узнал от мертвых названия многих болезней, которых не слышал прежде.

Картезианские диагнозы, которые ему нашептали.

Он точно знает, когда и как умрет каждый из нас.

Все детство он провел в одиночестве, но никогда не оставался один: годами он вел разговоры с вестниками, существующими за пределами существования. Ему известна множественность вселенных, среди которых находится и наша грубая свинцовая вселенная, которую мы воспринимаем в состоянии бодрствования.

Женщина, выходившая из больницы, страдала глиобластомой, неизлечимой формой раковой опухоли, о чем и сообщила матери мальчика.

Он видит комету и хвост кометы уже сейчас, поутру: ту самую комету, которую мы увидим позже, гораздо позже, когда будет уже слишком поздно, увидим, и обомлеем, как дети, впервые увидевшие безбрежное море.

Он живет у озера, улавливая мерцание зари.

Годами шаман делал вид, что он простой пранотерапевт и растрачивал энергию на поджаривание между ладонями сырого мяса, печени и внутренностей животных.

Не факт, что он вообще понимает, что повторяет, ибо он лишь повторяет.

Известные физики исследуют его шкалу восприятия, которая во много раз превышает шкалу среднего человека.