Италия – Россия – Камчатка

Тер-Абрамянц Амаяк

Я был там, наверху, когда эти колокола уже молчали. Вместе с другими туристами обозревал город с высоты птичьего полета. – Совсем небольшое пространство, сплошь покрытое красными квадратиками черепичных крыш, за которым зеленоватая полоса моря… Боже мой! И этот маленький островок владел морями, городами, странами, воевал с империями! Ведь даже у нас, в далеком отсюда русском Крыму, в Судаке, есть крепость, которая почему-то называется генуэзской, а на самом деле – венецианская!

Наш экскурсовод, Ната, пожилая подтянутая итальянка с юмором рассказывает нам о дожах живших во дворце, одновременно служившем и тюрьмой, о венецианских графах, занимающихся сейчас на материке виноделием, чтобы получать средства на ремонт своих великолепных дворцов и сдающих эти дворцы под разные «мероприятия» (она произнесла именно это советское слово!) – свадьбы, банкеты и т. д. И, конечно, о гондольерах. Гондольером может стать по здешним законам только коренной венецианец (а их осталось пятьдесят тысяч) после строгого отбора, включающего в себя особые психотесты.

Одна американка возжелала стать первой женщиной гондольером, упорно готовилась к этому не один год, прекрасно освоила управление гондолой, но ее все-таки завалили. Четыреста мостов в Венеции и четыреста гондольеров – ни больше, ни меньше. У них даже есть собственный профсоюз. Новым кандидатам приходиться ждать пока освободится место. В основном это люди молодые, лет под тридцать, но встречаются и сорока и пятидесятилетние… По ходу экскурсии Ната свободно обращается к служащим Соборов Святого Марка и Паоло э Джовани – видимо, какая-то чисто деловая информация, но буквально со второй-третьей фразы всегда возникают взаимные улыбки, вызванные какой-то шуткой, намечается легкое кружево веселья и мы идем дальше.

Проходя через один из мостиков над каналом, где-то близ Паоло э Джовани слышим крик пробующего свой голос гондольера – не песня – так, ничего определенного. Вот он выплывает. Наша Ната говорит ему сверху что-то безобидно веселое по поводу его не слишком удачного звукоизвержения, он тут же отвечает. Несколько слов-нот легкой импровизации… «Руссо туризмо…» – говорит Ната. «О-о! Оч-чи черные!…» – громко отвечает гондольер, опуская желтое весло в молочно-зеленоватую воду. – «Оч-чи черные!» – звучно и нараспев тянет он, вызывая в нашей группе оживление и смех. И Ната, и гондольер, и невольно мы – становимся соавторами и участниками сегодняшнего карнавального веселья. Его законченного эпизода, картинкой в общем потоке.

На набережной Скьявони магазин-выставка стеклянных изделий. Можно долго ходить среди этих полок и любоваться бесконечным разнообразием того, что мог создать человек из этого простого служебного материала: необыкновенной красоты и всевозможных переливающихся расцветок посуда, вазы, цветы, бутылки со стеклянными корабликами внутри, всевозможные художественные поделки и фантазии… а вот целый сиренево-голубой куст с соловьями на ветвях!

В глубине магазинчика вход в стеклодувную мастерскую. Здесь можно наблюдать весь процесс производства стекла. Пылает небольшая кирпичная печь. Стеклодув с длинной металлической трубкой, на конце которой искрится оранжевый вязкий конгломерат стекла. Стеклодув делает резкий короткий шипящий выдох сквозь сжатые губы, чтобы в легкие не попал обжигающий горячий воздух, на конце стальной палки вздувается оранжевый как предзакатное солнце шар, на глазах меркнущий, переливающийся цветами радуги, за это время стеклодув крутит, вытягивает щипцами стеклянный пузырь, придавая ему форму вазы, обкусывает вязкое стекло черными железными ножницами. Шар уже почти остыл, приобретая хрустальную ясность и прозрачность. В это время мастер прикладывает обкусанные кусочки стекла, еще тлеющие желто-коричневым жаром, к бокам вазы, вытягивает их, образуя ручки и заканчивает работу точно, когда в стекле гаснет последний отблеск и оно становится холодно льдистым. Вот и ваза готова!

Желающим предлагается надуть пузырь. Пузыри получаются какие-то перекошенные, лопаются, и едва остывшие уродцы бьются и отправляются в мусор.

Перед нашим уходом стеклодув показывает как сделать из цельного куска лошадку. Ловко вытягивает щипцами ноги, голову, обкусывает, кладет гриву… И стекло также фантастически меняет цвет от оранжево искристого к тлеющему коричнево желтому и, когда работа закончена, кусок становится прозрачно блестящим коньком.

…Мы плывем на катере по Большому Каналу Риальто… Колонны, купола, кружево окон, цветы над молочно-зеленоватыми плещущимися водами… Боже, сколько здесь красоты! – никакой фотопленки не хватит! – лучше спрятать камеру и просто смотреть… Как странно, на одной земле существует такая красота и какие-то «строительство коммунизма», «перестройка»… Все происходящее с тобой кажется сном, но также сном отсюда кажется и Россия с ее посткоммунистическим хаосом и нелюбовью к сиюминутной жизни, – странное состояние параллельного существования в двух снах!… И что еще удивительно – вся эта красота рукотворная! Каждый камень заложен чьей-то рукой, в каждом узорчатом карнизе и наличнике человеческое желание красоты, радости, праздника счастья, за которым забывается первородный грех Венеции – грех обмана, корысти, стяжательства, пиратства. А исторические грехи Венеции велики: одно разрушение православного Константинополя чего стоит!…

Вода в лагуне Венеции, во всех ее каналах и канальчиках зеленовато-белая, будто в ней растворили толченый мел. Мелкие волны жонглируют пустыми гондолами у причала, накатывают на ступеньки набережной Скьявони (Славаянской!), шевеля сине-рыже-бурую полосу листвы водорослей, вдоль которой, ниже, лишь белая непроницаемая муть, а выше, на этих белых старых ступенях, зеленый морской мох, с каждым взмахом волны то и дело меняющий среду обитания.

Жарко. Вся набережная Скьявони заполнена лавочками, лотками, торгующими сувенирами, прохладительными напитками, пивом, бело-коричневыми дольками кокосовых орехов, омываемых крошечными фонтанчиками… Солнце стоит высоко и даже от громадной позеленевшей статуи Виктора-Эммануила,

первого короля объединенной Италии, тень крошечная, лишь под самым постаментом. Вид у короля архивоинственный: шлем, доспехи, лицо мужественное, саблей замахнулся… и жара ему нипочем!

Со стороны Санта Мария делла Салюте и еврейского острова Джудейка осторожно выдвигается чудовищно громадный, размером с дворец Дожей белый лайнер с кувшинным носом, по дизайну уже мало напоминающий корабль, а что-то кухонно-комфортабельное: гигантский лежащий на боку холодильник. Насчитал двенадцать полос иллюминаторов и окон – двенадцать этажей! «COSTA VICTORIA» – начертано на борту. Судостроение здесь, в Венеции, на высшем уровне со средних веков. И сейчас на здешних верфях в Мэстрэ строят самые высококомфортабельные и самые большие в мире круизные суда, вот как этот, движущийся по проливу, что между островами ограничивающими Лагуну. С верхней палубы машут крохотные человечки… Итальянцы… Странные люди! Куда вы плывете и зачем? Чтобы убедиться, что нигде больше в мире нет места прекраснее вашей Венеции?..

Пока суперлайнер медленно проходит, мы погружаемся на катер. Незаметно для окружающих бросаю в светло-зеленую воду металлический российский рубль. За спиной остается набережная Сан-Марко, справа проплывает островок Сан Джорджо Маджоре с куполом и четырехгранной, заточенной у вершины карандашом колокольней. Мы долго следуем за осторожно движущейся по фарватеру необъятной «COSTA VICTORI…» – ей. В лагуне белеют косые паруса яхт, иногда встречаются двухмачтовые парусные шхуны, очевидно рыболовецкие, со светло-коричневыми парусами – треугольным на передней мачте и прямоугольным на задней – они выглядят живописно и романтично, совсем такие же как на картинах Поленова, выполненных век назад… Рыболовство здесь процветает, в мутной воде лагуны, к примеру, хорошо плодятся креветки, а итальянцы большие мастера и гурманы устраивать всякие экзотические блюда из морепродуктов.

…Гондола… шхуна… лайнер… – вот оно, свойство этой цивилизации: ничего не отвергать, не забывать, а только вбирать и вбирать в себя, будь то культура весла, паруса или компьютера!

Венеция удаляется, а мне до сих пор не верится, что я был в ней. Мекка писателей и поэтов… Кто только о ней не писал, кого только здесь не было! – У Пушкина, который гулял тут лишь в мечтах, целая строфа в «Евгении Онегине» о Венеции, Тютчев, Блок, Бунин писали стихи об этом городе, Хэмингуэй здесь сочинял свои, по выражению Шаламова, «туристские» романы, Берберова обожала этот город…

И странно, книжная Венеция до сих пор реальнее во мне той, что я видел сегодня, а виденная сегодня кажется слишком прекрасной, слишком фантастической и зыбкой. И чуть-чуть грустно, что не так молод и не было рядом друга, близкого человека, с которым мог бы разделить эту радость красоты, но эта грусть светлая…

Лидо ди Езоло, Москва. 1998 г.

Понте Веккьо

Понте Веккьо, Старый Мост, – когда я думаю о Флоренции, я вспоминаю, прежде всего, о нем. Широкие редкие арки его перекрытий и более узкие частые арки пешеходной галереи, – будто аккорд над зелеными с матовым блеском водами Арно. Река Арно заметно уже Москвы реки, но достаточно полноводная и своенравная: в 60-ых годах она вышла из берегов и затопила город. В соборе Санта-Кроче, где покоится прах Микеланджело, видны светлые линии на колоннах отмечающие верхний уровень затопления собора – не менее двух метров от пола… Тогда пострадали многие драгоценные полотна. Представляю себе сюрреалистическую картину: среди леса колонн в этом соборе плавают лодки с людьми спасающими, что еще можно спасти…

Подхожу к мосту и еще с набережной, издалека, замечаю посреди реки, под аркой моста, какое-то непонятное движение: по гладкой поверхности воды снуют какие-то точки. Что это?… Майское солнце светит жарко, мост заполнен туристами, какие-то девицы, сняв рюкзачки, растянулись, отдыхая, прямо на его теплых чистых камнях. Дохожу до бюста Челлини. Шевелюра мастера несколько всклокоченна, будто от бесчисленного множества идей и способностей, правый глаз испачкан бельмом голубиного помета. Заглядываю за каменные перила моста и не верю глазам. На рубеже света и тени от моста, у самой поверхности воды, деловито шевелится огромная рыбья стая. Да какие тут великаны! – до полуметра и более длинной, по сравнению с которыми все остальное, считавшееся бы вполне достойным у подмосковного рыболова, кажется просто мелочью! До сих пор не могу понять какая это порода таких крупных стайных рыб, если только не лососевые, – но о лососях в Италии я не слышал! Вода бело-зеленоватая, будто в ней растворили мел, такая мутная, что ничего не увидишь глубже чем на ладонь (странно, почти такая же, как в Венецианской лагуне!), но они плавают у самой поверхности то и дело, беспокоя ее коричневыми толстыми спинами и плавниками. И это почти в центре большого современного европейского города!.. У подходящих к перилам туристов глаза удивленно округляются, они машут руками, подзывая своих спутников, показывая на воду. Кто-то щелкает фотоаппаратом, пытаясь запечатлеть это экологическое чудо. В воду летит вафельный стаканчик с недоеденным мороженым. «Лососи» (или речные лоси?) сразу же принялись деловито тыкаться в него рыльцами, отхватывая кусочки, и из стаканчика потянулись белые молочные волокна. Тонкая, как игла, спортивная байдарка вышла из-под моста и скользнула чуть в стороне, не потревожив стаю. Спортсмен в красной футболке равномерно и четко работал веслами.