Итальянка
Шрифт:
Я посмотрел на нее, далекую и самодостаточную, как кошка: прелестная полуулыбка, тонкая изящная линия рта и пушок над ним, темно-золотистая, но полупрозрачная кожа, спокойный потупленный взор. Она казалась добродетельной девой, не няней, но жрицей, проницательной суровой маленькой жрицей. Она смутно напомнила мне что-то из живописи. Но нет, это лицо я видел прежде, чем увидел свою первую картину, а может, и прежде, чем увидел любое другое лицо.
— По-моему, — сказала Мэгги, не отрываясь от шитья, — ты должен извиниться перед Флорой. Не сомневаюсь, ты
— Для такого извинения не хватит слов. А ты можешь помочь Флоре?
— Я тоже потеряла возможность помогать. Все действия имеют свои последствия. Твоя мать всех нас перессорила. Думаю, ты представляешь.
Я представлял.
— Но разве кто-то мог затаить зло на тебя? Ты же совершенно безобидная.
— Потому что такая маленькая, почти невидимая, как мышка…
— Нет, нет, нет, я имел в виду, что ты хорошая.
— Совсем как ты!
— Ох, прекрати, Мэгги!
Я резко хлопнул самшитовыми досками друг о друга, точно кастаньетами.
— Что прекратить?
Действительно, что? Я с мучительным, сердитым смятением глядел на знакомое большеглазое личико.
— О, извините меня, — сказала Флора от двери.
14 Отто выбирает жертву
Флора, раскрасневшаяся и взъерошенная, ногой захлопнула за собой дверь. Ее волосы спутанной массой почти закрывали лоб, и бронзовое сияние окружало голову в тех местах, где кудряшки выбились из прически. Короткая верхняя губа была с подозрением вытянута, а курносый носик морщился и подрагивал. Она натянула клетчатый сарафан вокруг колен бессознательным жестом самозащиты, а может, и досады. Но на меня даже не посмотрела, а обратилась к Мэгги:
— Я принесла сдачу.
Она произнесла это намеренно резко и скрипуче. Подошла к столу и театральным жестом бросила на него кучку пятифунтовых банкнот. Затем не удержалась и глянула на меня.
Мэгги встала, молча собрала банкноты и принялась пересчитывать их. Как только значение этого эпизода дошло до меня, я немедленно почувствовал отвращение при виде двух женщин с горкой денег между ними. Просто какая-то сцена в борделе!
— Да, — сказала Флора. — Я сделала это задешево, потому что доктор оказался ужасно милым старичком, а я — такая милая девчушка! И Мэгги одолжила мне денег, потому что она женщина или, по крайней мере, привыкла ею быть. Но я уж точно не люблю ее за это. Вы все — сборище мартышек в том, что касается меня. Я…
— Флора, пожалуйста, — начал я, — просто послушай меня минутку. Это важно. Попытайся простить меня за то, что произошло наверху. Я не хотел тебя пугать, и мне очень жаль. Толком не знаю, как так вышло. В любом случае я прошу прощения и надеюсь, что не окончательно потерял твою привязанность и доверие. Я обязательно постараюсь заслужить их, если ты дашь мне еще шанс. Я думаю, будет здорово, если ты приедешь и поживешь у меня дома. Тебе нужно немного отдыха и покоя, и я буду очень счастлив, если ты согласишься. Или я могу
Флора уставилась на меня, ее красное лицо изобразило неловкую ухмылку.
— Дядя Эдмунд, ты жалок. Это Мэгги тебя подговорила?
— Нет, ну… так ты постараешься меня простить?
— Не глупи. Я не могу управлять своими чувствами. Мне видеть тебя противно, вот и все. А насчет того, что ты не знаешь, что на тебя нашло, то разобрался бы ты в себе, а? Я бы на твоем месте сходила к хорошему психоаналитику!
— Мне очень жаль, что ты так настроена, Флора. Как я сказал, я смиренно прошу прошения. Но серьезно, тебе не кажется, что ты должна уехать отсюда?
— Чтобы обеспечить мамочке зеленую улицу для драгоценного Дэвида? Это она тебя науськала!
— Нет-нет. Будь благоразумна, дитя. Здесь творится такая ужасная путаница, лучше тебе выбраться из нее. Что угодно может случиться.
— В смысле, когда папочка узнает? Да уж, вот что мне до смерти охота увидеть, так это что случится, когда папочка узнает. Хочешь, чтобы я пропустила самую потеху?
— Не будь идиоткой. Ты уже наделала достаточно вреда. Пойми это наконец! Самое меньшее, что ты можешь сделать, — это попытаться свести потери к минимуму.
— «Свести потери к минимуму»! — передразнила она меня, — Вы двое судите меня, словно парочка набожных родителей свою заблудшую дочурку! Пересчитай как следует, Мэгги, проверь, что я не обманула тебя. Можно подумать, я бы взяла твои проклятые деньги, если бы могла раздобыть их где-то еще! Я не жалею ни о чем, что сделала, и не обязана отчитываться перед тобой. И я больше не маленькая Алиса в Стране чудес, дядя Эдмунд, благодаря таким типам, как ты, разве что у тебя-то самого кишка тонка. Это мой дом, и я в нем останусь. Почему ты не уезжаешь? Ты только выставляешь себя на посмешище, и никто тебя не любит!
Меня задели ее слова, но еще больше новое агрессивное и уродливое выражение лица, с каким она произносила их. Какое ужасное взросление! Я сильно пожалел, что не обладаю необходимой властью.
— Флора, я не сужу тебя. Я не имею права кого-либо судить. Знаю, что я смешон. Но ты моя племянница, и я хочу помочь…
— Ты просто старый козел, дядя Эдмунд, чего скрывать? Твое благостное поведение никого больше не проведет. Да ты наверняка еще и импотент вдобавок. Давай вали домой глазеть на свои непристойные картинки!
— Флора, — тихо произнесла Мэгги, — прекрати орать и говори с нами разумно. Ты прекрасно знаешь, что не можешь здесь оставаться. Твоя мать никогда не придет в чувство, пока ты в доме.
Флора двинулась к Мэгги, и ее голос взвился до бессвязного бешеного воя.
— Ты! Прекрати указывать мне, что делать! Только потому, что одолжила мне деньги, ты считаешь, что я у тебя в кармане? Но я все о тебе знаю, Мэгги Маджистретти. И если этот дом и сошел с ума, то без тебя тут уж точно не обошлось!