Итальянская новелла Возрождения
Шрифт:
— Дон Бассано, мы все человеки: развлекайся сколько хочешь и не мешай другим заниматься тем же. Мы постараемся, чтобы твоя монахиня и аббатиса помирились.
И все без особого труда устроилось так, что под сенью монастырской колокольни и на счет монастыря епископ с аббатисой и дон Бассано со своей монахиней частенько спускались в долину Иосафатскую, где предавались всяческим утехам.
Часть вторая, новелла LI
Изабелла Луна, испанка, ловко высмеивает того, кто собирался осмеять ее
Если бы кому-нибудь пришла охота составить перечень всех проделок, совершаемых повсеместно куртизанками, то мне сдается, что тому пришлось бы много повозиться, и, даже если бы ему казалось, что в результате его стараний все исчерпано, вероятно, еще многое осталось
В Риме проживали несколько наших мантуанских [210] дворян, весьма достойных и любезных, среди которых был мессер Роберто Строцци и братья мессер Лелио и мессер Ипполито Капилупи. Мессер Роберто приехал в Рим для своего удовольствия, а мессер Ипполито находился там по делам нашего святейшего и преподобнейшего кардинала Мантуанского. Они занимали один и тот же дом, но каждый жил по-своему, как хотел. Правда, они по большей части обедали вместе, устраивая складчину; так они вели веселую и занимательную жизнь. К ним часто присоединялись и другие, ибо они были хорошими собутыльниками, и в доме у них без конца играли, и пели, и спорили о литературе как латинской, так и отечественной, и о других достойных вещах, так что скучать им было некогда. С этими синьорами был очень дружен и частенько разделял с ними компанию некий Рокко Бьянкалана, именовавшийся поверенным в делах одного из светлейших и преподобнейших кардиналов. Он долгое время прожил в Риме и, будучи человеком веселым, отличался не менее острым языком, чем Изабелла, и нередко затевал с ней словесные перепалки. Этой самой Изабеллой, бывавшей часто в компании названных синьоров, мессер Роберто был, как говорится, немного уязвлен и охотно с ней встречался. А между Рокко и ею происходило постоянное состязание, кто кого опередит в наглости, дерзости и сквернословии, так что каждый из них был всегда наготове. Наши синьоры, зная их обоюдную находчивость и слыша самые отборные ругательства, которыми они часто награждали друг друга, получали от этого большое удовольствие и порой, чтобы заставить их наговорить побольше дерзостей, натравливали их друг на друга, как собачонок. Словом, между Луной и Ланой возникла жесточайшая ненависть, ибо Рокко никак не мог перенести, что такая бесстыжая и продажная женщина, на которой клейма негде было поставить, имела дело с такими тонкими умами и даже часто нападала на мессера Роберто.
210
Новеллу рассказывает Джан Баттиста Оливо из Мантуи.
В это время славнейший и преподобный кардинал, державший Рокко в Риме, вероятно ввиду обстоятельств особой важности, послал туда же мессера Антонио Ромео, человека в высшей степени опытного, умеющего наладить самое трудное и запутанное дело, как бы сложно оно ни было. Ромео действительно мог бы считаться совершенством, не будь у него одного пятнышка, которое все портило: был он жаден и скуп сверх всякой меры. Когда он приехал в Рим, положение Рокко несколько изменилось: по чину он стоял ниже Ромео, и теперь ему приходилось вести все дела по его указке, так что казалось, будто он доверенное лицо Ромео, а не кардинала, и он жил с ним не как товарищ, а почти как его слуга. Но больше всего на свете Рокко раздражала скупость Ромео, и, если бы ему представилась хоть малейшая возможность, он, как говорится, послал бы в преисподнюю
В таком плохом настроении он часто обедал и ужинал в обществе вышеназванных синьоров и отводил душу, браня исключительную жадность мессера Антонио; присутствие Изабеллы его нисколько не смущало. Он принимался жаловаться на то, что хлеб покупается совсем черствый и его нельзя ни прожевать, ни нарезать ножом, а иногда даже плесневелый, так что его приходится сушить под тем предлогом, что это, мол, полезно при катаре желудка. Вино же всегда разбавляется водой, прежде чем его поставят на стол, и настолько, что его свободно можно давать тяжело больному; на столе другого мяса, кроме говяжьего, не увидишь, и прежде чем его доедят, из него три-четыре раза сварят бульон; однажды подали ножку, которая уже раз двадцать бывала на столе, но никто к ней так и не прикоснулся, ибо это была голая кость без признаков мяса: она как-то сама собой появилась на столе, после того как его накрыли. Говорил еще Рокко, что сыр подается весь изъеденный червями и гнилой, а фрукты незрелыми, да и подавали их всего раз пять-шесть. Рассказывал он об этом без всякого стеснения, совершенно не беспокоясь, что все его слушали.
Однажды между Рокко и Изабеллой возникла ссора, они начали срамить друг друга, и Рокко сказал, что единственно только уважение к мессеру Роберто удерживает его, а то он наговорил бы ей такого, что вогнал бы ее в краску.
— Что ты можешь мне сказать? — отвечала Изабелла. — Что я потаскуха? Это уже известно, и поверь, я от этого не покраснею.
Тут уж Рокко разгневался и предложил устроить за свой счет богатый и пышный ужин, на котором, кроме других кушаний, будет подана парочка фазанов, если только она согласится, чтобы он в ее присутствии рассказал о всех ее шашнях. Итак, порешили, что это будет в следующий четверг.
Хотя Рокко был достаточно осведомлен об ее проделках, тем не менее за это время от лиц, знавших ее лучше, чем он, ему удалось выпытать то, что ему было еще неизвестно, и, дабы это не вылетело у него из головы, он записал на бумаге на трех листах длинный перечень всех ее деяний. Писака он был отличный и все ее похождения описал великолепно. Когда наступил вечер назначенного ужина, мессер Антонио Ромео, узнавший об этом и будучи не совсем здоров, отправился в дом мантуанских синьоров, чтобы немного поразвлечься перепалкой, которая должна была произойти. Все, и Изабелла в том числе, собрались в зале возле камелька. Рокко взял в руки свой перечень и сказал Изабелле:
— Ну, ты, бесстыжая распутница, на этот раз я заставлю тебя не только покраснеть, но и околеть.
Она же, нисколько не обидевшись, ответила ему:
— Неужели, Рокко, ты желаешь моей смерти? Поужинаем в мире, а потом ты прочтешь свою обвинительную речь.
— Нет, нет, — возразил Рокко, — я хочу, чтобы ужин показался тебе горше желчи.
Изабелла, увидев, что он намеревается начать чтение еще до ужина, стала просить собравшихся, чтобы они оказали ей милость и разрешили самой прочесть первый лист из написанного Рокко, обещая не уходить, не рвать, не сжигать эту писанину и вернуть ее по прочтений Рокко. Эта просьба всем показалась вполне допустимой, и все убеждали Рокко исполнить ее, что он и сделал. Когда Изабелла получила в руки перечень, она тихонько прочла восемь-десять строк, а потом сказала:
— Послушайте же, синьоры, и скажите, есть ли еще на свете столь злой язык, как у Рокко? — и вместо того чтобы прочесть дурное о себе, делая вид, что не знает о присутствии Ромео, стала перечислять все, что Рокко столько раз говорил, чтобы осрамить Ромео, когда порицал резкими словами его скаредность. Казалось, что она читает по бумаге. Когда Изабелла достаточно высказалась, она свернула перечень и сказала:
— Как вам нравится, синьоры, этот разбойник? Не кажется ли вам, что он заслуживает тысячи виселиц? Я не знаю этого Ромео, но слышала, что он человек весьма любезный и что в доме у него живется очень неплохо. А этот негодяй не стесняется говорить столь скверно о достойном человеке, в доме которого он живет. Подумайте, что это за дрянь!
Рокко был совершенно вне себя и так ошеломлен, что не знал, как отвечать. Ромео, который понимал, что о его скупости правильно сказано, не попрощавшись, ушел, что сделал также и Рокко, так что ни тому, ни другому не перепало ни кусочка из приготовленного ужина, и Рокко, как говорится, вырыл яму, да сам в нее и угодил. Оставшиеся принялись за ужин и много смеялись вместе с Изабеллой, которая так ловко сумела провести Рокко и спасти себя.
Часть третья, новелла VI