Итальянские новеллы (1860–1914)

Пиранделло Луиджи

Я был счастлив, что наши души соприкасаются хотя бы в одной-единственной точке. Этого обстоятельства было достаточно, чтобы между нами пробежал электрический ток, наполнивший меня блаженством. Разговор перешел на Вальсольду. Только тот, кто по-настоящему глубоко и тонко чувствует природу, может понять тайное очарование Вальсольды. Для людей поверхностных оно пропадает. Мисс Форест его чувствовала. Я спросил, хотела ли бы она поселиться в Вальсольде?

— Нет, — ответила она, — не думаю. У меня странные вкусы. Вальсольда кажется мне гаванью, а я хотела бы жить и умереть у открытого моря.

Перед

тем как причалить к Сан-Маметте, я сказал мисс Форест, что нашел способ тут же все рассказать ее отцу и убедить его в достоверности моих сведений. Она, не колеблясь, снова протянула мне руку.

— Благодарю вас, — сказала она. Затем добавила, улыбнувшись не без грусти: — Прощайте. Лучше нам проститься сейчас, пока мы одни.

— Но ведь я вернусь с вами в Лугано, — возразил я.

— Вы хотите вернуться? Не лучше ли нам расстаться здесь? Мы можем нанять настоящего лодочника, который потом приведет вам лодку. Вы подарите мне веточку апельсинового дерева, и мы разойдемся в разные стороны.

Дрожащим голосом я спросил у нее, не покроется ли когда-нибудь эта веточка цветами, но она или не поняла меня, или не захотела понять. Во всяком случае, она ничего не ответила. Может быть, если и поняла, то решила, что это — просто поэтическая фраза, недостаточно обдуманная и серьезная, а может быть, у нее были другие причины, — этого я так никогда и не узнал.

— Прощайте, — тихо повторила она.

Она слегка кивнула головой, как бы в благодарность за мой глубокий поклон, и больше мы не обменялись ни словом.

Мистер Форест со всей компанией ждал нас на берегу. Мисс Харриет отправилась вместе с ними завтракать, а я сказал, что мне нужно пойти по делам, но что через час я буду в их распоряжении.

Я добрался на лодке до Ории, переменил костюм и вдел в петлицу веточку апельсинового дерева, после чего мой слуга спешно доставил меня обратно в Сан-Маметте, так как небо угрожающе заволоклось тучами.

Я сразу направился в гостиницу «Звезда Италии», где завтракали Форесты, и передал им свою визитную карточку. Меня незамедлительно провели к ним и представили мистеру Форесту. На отвратительном английском языке я попросил у него прощения за невинную хитрость, на которую пустился, увидев, что ему и его дочерям нужна лодка.

Мистер Форест побагровел от смущения. Он явно не знал, как ему держаться: выражать ли мне признательность или неудовольствие. Мисс Харриет благодарно улыбнулась, а мисс Берта уставилась на меня непонимающими, изумленными глазами. Я повернулся к Робертсу, который, казалось, был удивлен не менее Берты и словно не узнавал меня.

— Сударь, — сказал я ему, — вы были сегодня не очень любезны с лодочником, но я-то вас знаю, поэтому буду великодушным и окажу вам маленькую услугу. Ваша дама просила передать, чтобы вы, не мешкая, приехали в Лугано пароходом: вас там ждут срочные дела.

— Дама? — переспросил негодяй. — Сударь, вы ошибаетесь. Я вас не знаю, и у меня нет жены.

— Sprechen Sie deutsch, mein Herr? [124] — Я весьма решительно перешел на немецкий язык. — Вы должны были быть осмотрительное вчера, когда беседовали с молодой дамой. Повторить

господину Форесту то, о чем вы изволили разговаривать? Не вынуждайте меня к этому. Сейчас сюда прибывает пароход, идущий в Лугано. Уезжайте. Уезжайте немедленно.

Секунду поколебавшись, он спокойно сказал Форесту:

124

Говорите вы по-немецки, сударь? (нем.).

— Так я и думал. Этот несчастный человек, который выдавал себя за лодочника, просто сумасшедший. Он говорит со мной на каком-то непонятном языке.

Мисс Харриет и ее отец перевели глаза на меня, она — страшно взволнованная, он — разозленный. Я предвидел, что Робертс попытается вывернуться таким способом.

— Почтеннейший, — продолжал я по-немецки, глядя на часы, — до отплытия парохода остались считанные минуты. Если вы не уедете, клянусь, я доставлю вам удовольствие и познакомлю вас с карабинерами его величества короля Италии, которые жаждут перекинуться с вами словечком.

— Das ist nicht wahr! [125] — потеряв голову от неожиданности, воскликнул он.

Я повернулся к Форестам и, улыбаясь, сказал:

— Этот господин не понимает по-немецки, зато отлично говорит.

Робертс тут же понял свою оплошность. Как и накануне, он пробормотал проклятие на неведомом мне языке, нахлобучил шляпу и сказал Форестам, указывая на меня:

— Лучше мне уйти, иначе я убью этого человека. В Лугано я все объясню.

Он выскочил из комнаты. Я крикнул ему вслед:

125

Это неправда! (нем.).

— У вас в запасе три минуты!

Окна были открыты. Снаружи доносилось пыхтение приближающегося парохода.

Руки мистера Фореста не обвились вокруг моей шеи, седые бакенбарды не прикоснулись к моим щекам. Он казался совершенно обескураженным. Ведь была нарушена не только моя, но и его идиллия. Зато в глазах мисс Харриет я с радостью прочел восхищение и благодарность.

— Сию секунду уедем отсюда, — заявил старик. — Сию секунду возвращаемся в Лугано.

Я предложил свою лодку. Мистер Форест довольно грубо ответил, что весьма мне признателен, но предпочитает нанять другую лодку.

Мисс Харриет взглядом попросила прощения за своего отца. Я не настаивал. Мистер Форест вместе с дочерьми вышел из комнаты; я побрел вслед за ними, ощущая на сердце гнетущую тяжесть. Мы шли по темному и узкому коридору, ведущему к входной двери, как вдруг на улице начался страшный ливень. Остановившись на пороге, старый профессор и мисс Берта смотрели на белесое небо и косые струи дождя.

Я молча вынул из петлицы веточку апельсинового дерева и протянул мисс Харриет. Она так же молча взяла ее, оторвала листок, прижалась к нему губами, потом вернула его мне, а веточку спрятала у себя на груди. Тогда я незаметно пожал ей руку, и она незаметно ответила мне тем же.