Итан Рокотански
Шрифт:
Это больше походило на реалистичную картину Ван Гога, чем на какой-то непонятный коридор. Все за окном стало фиолетовым, розовым и отчасти красным — самолет будто нёсся, трясясь, на скорости миллион миль в секунду, и яркие вспышки этих странных, нежных красок за окном, напоминали какие-нибудь только-только зарождающиеся миры. Миры, далекие от варварства и коварства, от человеческих амбиций и зла. Миры, существующие по своим законам, законом того, какими они должны быть, а не того, какими их пытаются представить. Все это продолжалось недолго. Может быть, полминуты. Лиловые и сиреневые рисунки, светясь и двигаясь вокруг нас, резко исчезли.
Потом наступила тьма, и мы снова оказались
***
— Значит так, — начал Маккуин, когда заветные зеленые острова показались внизу. — Несмотря на то, что у меня есть разрешение на влет и вылет, я контрабандист. Не стоит забывать, что все разрешения липовые, хоть липа и хороша. Поэтому говорю как есть: делайте что хотите, но на все про все у вас будет не больше двух дней.
— Я не уверен, что этого хватит, — сказал я.
— Это не мои проблемы, приятель. Если нас схватят, проблемы у всех будут. Одно дело в Японию на лодке приплыть, а другое на самолете прилететь. Это более заметно.
— Дай три дня, — сказал Петрович. — Если в течении трех дней мы не успеем, значит улетай без нас.
Пилот с минуту помолчал, раздумывая над словами. Затем ответил:
— Хорошо.
А потом добавил:
— Можете не спешить. Дело близится к ночи, а ночью вы там особо не погуляете. Придется дождаться рассвета.
Я посмотрел на мирно спящую Зою.
— Да, так и поступим.
***
Когда Маккуин посадил самолет над Японией царила ночь. Пусть тьма не была непроглядной, а небо достаточно светлым, усыпанным мириадом звезд, сразу отправляться в место, где должны были находиться целители, мы не стали. Во-первых, пространство вокруг представляло собой довольно густые леса, во-вторых, лунный свет туда почти не проникал, и мы могли бы вовсе заблудиться внутри. Поэтому первым, что мы сделали, покинув небольшую взлетно-посадочную полосу, это отправились в деревушку, находящуюся неподалеку. Петрович, как самый сильный из нас и успевший немного вздремнуть в воздухе, нес Зою на руках. Я шел рядом, без конца поглядывая на ее спокойное, но бледное лицо. Маккуин шагал в нескольких метрах впереди, постепенно спускаясь вниз.
Окна деревенских домов желтыми квадратами встретили нас, когда мы начали спускаться с холма. У некоторых из труб шел дым, всюду переговаривались в траве разные жучки и сверчки, затем подул прохладный ветер, взметнув волосы Зои за плечо Петровича. Через несколько минут мы спустились к одному из домов. Ни одного человека в деревне видно не было.
Маккуин постучался в дверь. Через полминуты ее отворила женщина лет шестидесяти. Выглядела она, несмотря на свой возраст, довольно хорошо и стройно, а руку держала на рукояти катаны, висевшей с левого бедра. Увидев перед собой летчика, она воскликнула:
— ?????!(Летчик! — японск. яз.)
— ????????????????, (Мир твоему дому, моя чудесная) — ответил Маккуин и чуть склонился.
— ?????????????????! ?????????????????????????????????(Я так рада видеть тебя! Ты снова толкал всякие штуки людям из других измерений?)
— ????????? ???????????????????????? (В том числе. Прости, что беспокою тебя, но сегодня у нас проблема...) — Маккуин сделал шаг
Лицо радостной японки мгновенно стало серьезным. Сразу поняв, что у нас проблемы, она, не колеблясь, тоже сделала шаг в сторону, открывая проход.
Первым прошел Петрович, которому пришлось согнуться, чтобы пройти в невысокую дверь. Следом я и Маккуин. Женщина закрыла за нами дверь, и я поклонился ей, не зная, что еще могу сделать хотя бы за то, что она нас в принципе пустила.
Ответив поклоном, она указала Петровичу место неподалеку от камина, куда можно было положить Зою, что тот и сделал. Положив рядом несколько влажных тряпок, женщина тут же стало что-то замешивать в деревянной кружке, добавив туда какие-то травы и специи. Затем она залила это водой и перелила в железную посудину, поставив ее кипятиться в камин. Языки пламени отбрасывали на нас тени деревяшек, трещавщих в пасти камина. Японка, усадив рядом нас, вопросительно посмотрела на Маккуина. Он посмотрел на меня.
— Говори, — сказал он, — а я буду переводить ей.
И я начал говорить, с горечью понимая, что рассказать о самой болезни мне особо и нечего. Рассказав о симптомах, почти бессмысленных походах к врачам и постепенном ухудшении здоровья Зои, я поведал и о том, что нашел обо всем этом сам, сведя все к тому, как мы оказались здесь. Японка слушала почти не сводя с меня глаз. Когда я закончил, она глубоко вздохнула и помолчала с минуту. И тоже начала говорить. Маккуин переводил.
— То, о чем вы говорите, знакомо мне. Падение бомб стало не единственной печалью для Японии за последнюю сотню лет... Нацисты действительно разработали некое оружие, отравляющее мозг. После его медленного поражения начинают отключатся остальные органы. Всегда в разном порядке, не угадаешь. В случае вашей жены, нет какого-то явного органа, за исключением главного — сердца. Она не встаёт не из-за температуры или усталости. Сердце работает так медленно, что не может отправлять кровь по венам. Я думаю, оно может остановиться в любую минуту.
Я почувствовал, как лоб мой покрылся испариной, а японка продолжала говорить, пока Маккуин переводил:
— Когда-то и мой отец столкнулся с этой болезнью. Он продержался шесть месяцев. Потом легкие перестали принимать кислород, и он умер — это тоже сопровождалось отсутствием физической или явной умственной активности. Однако больше я с этой болезнью не сталкивалась, хотя и слышала про нее от знакомых. Но эти слухи не помогут вам. Я сварю несколько отваров, которые расшевелят ее, приведут в чувство. Кровь будет идти по телу. Но утром вам нужно отправиться в гору, вверх, а затем вправо от вершины — примерно день пути отсюда. Если и возможно как-то помочь ей, то только там могут знать, как. Если знают.
Японка замолчала, а вместе с ней замолчал и Маккуин. Серые глаза летчика внимательно посмотрели на меня.
— Я пойду на рассвете, — сказал я. — Спасибо вам за оказанный прием. Я обязательно отблагодарю вас, когда мне будет чем.
***
Когда небо на востоке начало светлеть я был уже на ногах. На ногах были все, за исключением Зои — цвет ее лица нормализовался, дыхание стало ровным, но я не отважился разбудить ее, хотя мне очень хотелось послушать ее голос снова. Пусть слабым, не окрепшим, но снова. Желание услышать, если дело касается любви — это, наверное, одна из самых сильных вещей, когда-либо существовавших на Земле. Поцеловав ее в лоб, я взял небольшой рюкзак, куда положил немного еды, воды и медикаментов, после чего вышел из деревянного домика. Небольшая деревня, в которой мы находились, спала в утренней туманной дымке.