Итоги № 16 (2013)
Шрифт:
Бараку Обаме данный список что кость в горле. Сделать его рычагом давления на Россию не удастся — в 18 фигур не первого и не второго эшелона нашей элиты. Список же из 27 пунктов о партнерстве — другое дело. По слухам, в нем прописаны конкретные проекты, в том числе экономические. Вот тут уже есть о чем конструктивно поговорить. Это политика реальная. Привести ее в соответствие с публичной — дело политической воли. Таковая, видимо, имеется, причем и у Белого дома, и у Кремля. Ведь как подсказывает опыт, если отношения не продвигаются вперед, это значит, что они откатываются назад. Для России дружба с США полезна экономически. Для Вашингтона — развязывает руки во внешнеполитическом плане. А что касается списков, то их пишут для того, чтобы при удобном случае сунуть под сукно.
Доктора вызывали? / Общество и наука / Спецпроект
Доктора
/ Общество и наука / Спецпроект
Леонид Рошаль — о том, чем отличается медицина катастроф от катастрофы в медицине, об ужасах чеченской войны, безумии «Норд-Оста» и кошмарах Беслана, о том, как шел в Белый дом, а попал в операционную и как, поссорившись с тремя министрами, подружился с одним президентом, а кроме того — о роли аппендицита в выборе будущей профессии
Всем известно, что детский доктор Рошаль не привык опускать глаза ни перед министрами, ни перед террористами. Рубит с плеча, режет правду-матку, наживая и недругов, и друзей. Последних, к слову, неизмеримо больше. Свой восьмидесятилетний юбилей Леонид Михайлович встречает как и все предыдущие — весь в белом, — в привычном докторском халате с красным крестиком у самого сердца...
— Леонид Михайлович, давайте проведем инвентаризацию ваших жизненных достижений...
— Во-первых, я лечу детей. Лечу уже 56 лет после окончания мединститута. Во-вторых, родил неплохого сына, а он подарил мне внучку. В-третьих, построил Институт неотложной детской хирургии и воспитал учеников. И четвертое — отговорил жителей Беслана от безрассудного шага, когда они собрались штурмовать захваченную террористами школу, чтобы освободить детей. Последнее я считаю одним из самых главных своих жизненных достижений.
— Оно может быть выражено в цифрах?
— В мясорубке могли погибнуть 500—600 человек. Это было на третий день захвата заложников, утром. Когда я шел в штаб, меня встретил Зураб Кекелидзе из института Сербского, работавший с родственниками заложников: «Родители собрались идти в школу освобождать детей. Я не могу их остановить. Помогите». Я представил, сколько будет трупов, когда сотни людей направятся к школе с голыми руками, а их начнут косить выстрелами боевики. Мы пошли в клуб, где собрались родственники детей. Толпа кипела — одни боялись штурма, другие его хотели. Я стал отвечать на вопросы. Рассказал про переговоры, сказал, что к этому моменту ни один ребенок не погиб. Передал свой разговор с директором школы — она сообщила мне, что дети в тяжелом, но удовлетворительном состоянии. Постарался дать родителям надежду: сказал, чтобы, когда они получат детей, сразу не кормили их, не давали много воды. При этом я ни разу не воскликнул: «Не делайте глупостей, не идите туда, вас убьют!» Потом одна женщина спросила: «Как вы думаете, сколько дети могут пробыть без воды?» Я прокрутил в голове ситуации, с которыми сталкивался во время землетрясений. Знаю случаи, когда на девятые-десятые сутки из завалов доставали живых детей, пробывших все это время без воды. Чтобы успокоить родителей, я назвал цифру: 8—9 суток. По совести, и сейчас сделал
— Легко было найти нужные слова?
— Когда я приехал в Беслан, специальный человек в штабе попробовал дать мне инструкции — что и как говорить. Я отказался от советов. Наверное, к этому разговору с родителями заложников вела меня вся моя жизнь. Понимаете, детский доктор просто обязан быть хорошим психологом. Надо найти общий язык с ребенком, с его родителями. Не секрет, что взрослые, когда с их сыном или дочкой случается беда, могут потерять голову. Это нормально. Но хороший врач просто обязан установить с ними контакт.
— Наверняка в тот момент вы вспомнили и своих родителей.
— Счастлив, что они у меня были. Говорю это не просто так. Мой отец Михаил Филиппович практически не помнил отца и мать — в три года остался сиротой. Не знал, что такое родительская ласка, поэтому старался отдать нам всю свою любовь. Но в то же время был очень требовательным. Он родился в Челябинске, затем судьба забросила его в Одессу. Был беспризорником, попал в детский дом — хорошую жизненную школу прошел. Интересно, что дружбу свою детдомовцы сохранили надолго. Отцу шел седьмой десяток, а они все встречались. Замечу: среди них не было ни одного шалопая. Улица и детдом закалили характер. Отец все в своей жизни сделал сам. О таких говорят: настоящий мужик.
— У вас такая же репутация...
— Я дорожу дружбой. Как и отец, до сих пор встречаюсь с ребятами, с которыми когда-то учился в школе. Недавно с однокурсниками отмечали 55 лет окончания мединститута. Представляете, как танцевали и веселились старички, каждому из которых стукнуло почти 80! Очень трепетно отношусь к своим сотрудникам. Каждый день начинаю врачебную конференцию словами: «Доброе утро, друзья!» И это не просто вежливое обращение. Дружу с бывшими коллегами. Для меня важны люди, которые не умеют предавать. Чтобы по жизни не было фальши и лжи. Вышло и так, что моими друзьями оказались многие деятели культуры. Много лет дружу с Пахмутовой и Добронравовым — для меня они Аля с Колей. Очень давно дружу с прекрасной семьей Роберта Рождественского. С Женей Евтушенко, Леней Шинкаревым, современным композитором Сашей Чайковским, с Андреем Дементьевым. Долгие дружеские отношения связывают меня со всей семьей Иосифа Кобзона. Он очень мощный человек — я преклоняюсь перед его мужеством и отношением к делу. Дружу с Валерой Гергиевым, с Юрой Башметом, Володей Спиваковым — все замечательные, талантливые, но очень разные люди. Дружил с замечательной парой — Тамарой Синявской и Муслимом Магомаевым. И сейчас у меня с Тамарой очень хорошие отношения. Причем ее я знал еще до того, как она вышла замуж за Муслима. Дружу с Зурабом Церетели, долгие годы — с художником Александром Шиловым. Он еще в 1980 году написал мой портрет и подписал: «Детский доктор». Только что был на дне рождения Никаса Сафронова. Это все известные не только в России имена. Но много и других — уникальная семья Зильберквитов, Танечка Качалова, Лева Гинзбург, Таня Крайкина из Ярославля. У меня очень теплые многолетние отношения с семьей замечательного дипломата Александра Алексеевича Авдеева. Всех не перечислишь.
— Вернемся к вашей семье. Подозреваю, что ей пришлось непросто...
— Это так, жизнь была трудной. В Одессе отец устроился работать на канатный завод, потом его призвали в армию. К тому времени он уже ухаживал за мамой, Эмилией Лазаревной. Наверное, они не поженились бы так скоро. Но на юге в те годы была безработица. Если мужчина уходил в армию, на его место брали кого-нибудь из семьи. Думаю, это и подтолкнуло их к тому, чтобы раньше расписаться. После свадьбы отец ушел в казарму, мама вернулась домой в маленькую восьмиметровую комнатку, в которой жили шесть человек. Поженились они в 1930-м, а я появился на свет в 1933-м. Позже я подшучивал над ними: «Чем же вы занимались три года?» А теперь только рад: сейчас мне не 82, как могло бы быть, а 80... Впрочем, мама моя тогда времени не теряла и окончила школу рабочей молодежи. Замечу, что она была внутренне удивительно интеллигентным человеком, хотя и не получила высшего образования. Позже она легко общалась с известными художниками, поэтами, музыкантами и говорила с ними на одном языке. Ну а тогда, в начале 30-х, отца перевели служить в город Ливны Орловской области, и мама поехала с ним, уже беременная мною. Когда я родился, отец был на службе, поэтому нас забрала домой из больницы бабушка. Она часто рассказывала, как везли нас в бричке, а вокруг был яркий солнечный день. Всего через пару месяцев после моего рождения отца перевели в Москву. Сначала папа работал в военкомате, что в саду Баумана, мы жили там же в какой-то каморке. Потом он перевелся в Военно-воздушные силы и получил маленькую квартирку на Покровке. В ней жили отец и мама, два ее младших брата, бабушка и я. Помню булочную на Покровке — меня посылали туда за горчичным хлебом. С тех самых пор очень его люблю.