Итоги № 37 (2012)

Итоги Итоги Журнал

Многие фильмы основного конкурса и параллельных программ были сфокусированы на этой теме. Открывавший фестиваль фильм Миры Наир «Фундаменталист поневоле» рассказал об антимусульманской паранойе в США после терактов 11 сентября. «Мастер» Пола Томаса Андерсона посвящен феномену возникновения неорелигий типа сайентологии. Во взыскующем старой доброй немодной «духовности», утраченной в наши дни, фильме Терренса Малика «К чуду» один из главных героев священник — он вызвал у модной части публики бодрый смех. Фильм-дебют израильского режиссера Рамы Бурштейн «Заполни пустоту» посвящен страстям, кипящим в замкнутой среде хасидов-ортодоксов. Тут и картина Алексея Балабанова «Я тоже хочу» — о мистической Колокольне Счастья и чисто русской вере в чудо. И «Пьета» Ким Ки Дука, рассказывающая о раскаянии и мести по-корейски, но в рамках христианского дискурса и символики —

режиссер вдохновлялся канонической скульптурой Микеланджело Марии, оплакивающей Христа. И «Чрево» Брилланте Мендосы, где любовью окрашены только чувства к Аллаху, а людям остаются простые бытовые действия. Такая сквозная тема Венецианского фестиваля доказывает, что наши внутренние споры вполне актуальны и содержательны для всего мира.

Удивительнее всего то, как жизнь тут же откликнулась на вызов искусства. Известным адвокатом Пьетро Гуэрини, борцом за чистоту нравов, на имя прокурора Венеции была подана жалоба, в которой требуется привлечь режиссера Ульриха Зайдля, актрису Марию Хофштеттер и других членов съемочной группы фильма «Рай: Вера» к ответственности за «соучастие в преступлениях, предусмотренных статьями 403 и 404 итальянского уголовного кодекса (преступления по отношению к религиозным группам, включающие поношение, использование оскорбительных символов или повреждение имущества)». Вот так, невзирая на то что фильм австрийский и местной юрисдикции его создатели не подчиняются. «Кощунственной и возмутительной» в жалобе названа сексуальная сцена с использованием распятия. Но простите, сколько уже раз пытались запретить кино использовать религиозные образы? Будто подлинную веру что-то может поколебать. В числе последних скандалов такого рода не только «Антихрист» Ларса фон Триера, но и «Страсти Христовы» Мела Гибсона. Станет ли поданный иск началом репрессий против смелой картины Зайдля, которая, напомню, является центральной частью триптиха, начатого уже идущим у нас в прокате фильмом «Рай: Любовь»? Если так, то дискуссия о границах актуального искусства и кощунстве просто обязана захватить всю Европу, так сочувственно откликнувшуюся на процесс Pussy Riot.

Евангелие от хулигана / Политика и экономика / Exclusive

Евангелие от хулигана

/ Политика и экономика / Exclusive

Экономист Михаил Хазин: все, что вы хотели знать о либералах, но стеснялись спросить

Грянул кризис, и стало очевидно, что нам известны далеко не все законы мира, в котором живем. Этот пробел попытался восполнить президент консалтинговой компании «НЕОКОН» Михаил Хазин, который убежден: в нынешнем виде капитализм все-таки конечен, и вопрос только в том, что придет ему на смену. Впрочем, самому Михаилу Леонидовичу, которого оппоненты считают современной реинкарнацией Карла Маркса, ответ, похоже, известен.

— Статистик — не та профессия, о которой мечтают с раннего детства. И как же, Михаил Леонидович,

состоялся ваш профессиональный выбор?

— Достаточно естественно. Учился в математической школе, участвовал в олимпиадах, сам вел кружки для младших школьников. И всегда знал, что хочу поступать на мехмат МГУ, где учились мои родители. Но в силу ряда обстоятельств сначала пришлось поступить в Ярославский университет, а уже с середины второго курса я перевелся на мехмат. На третьем распределился на кафедру теории вероятностей, где наряду со статфизикой, теорией динамических систем и, естественно, теорией вероятности выучил и математическую статистику. Сейчас, кстати, эту кафедру возглавляет Альберт Николаевич Ширяев, вице-президент Международного общества по финансовой математике, но тогда он работал на «соседней» кафедре — математической статистики.

— Чем занимались родители?

— Папа — теорией устойчивости в Институте прикладной математики, где он всю жизнь проработал, а мама преподавала высшую математику в Институте электронного машиностроения. Они были абсолютно советскими людьми даже с учетом того, что интеллигенция всегда немножечко держала фигу в кармане. Пару раз я был свидетелем того, как папа и дед бурно сверяли свои точки зрения, так сказать, по актуальным вопросам внешней политики. Дед считал, что интересы страны нужно отстаивать более жестко, папа придерживался более мягкой позиции. Тут надо пояснить, что мой дед был видным творцом оборонного щита Родины — знаменитого «кольца» системы ПВО вокруг Москвы — и в 1949 году получил за это Сталинскую премию.

«Почтовый ящик», в котором он работал, относился к системе Министерства госбезопасности. Туда же входили и так называемые шарашки, поэтому дед очень веселился, когда читал «В круге первом» Солженицына. Он лично знал практически всех начальников, которые были выведены в романе, отлично различал, где правда, а где художественный вымысел… Кстати, Рубин (а в жизни — Лев Копелев) из шарашки в Марфине потом перешел как раз в то место, где в 40-х трудился мой дед.

Но вернемся к семейным преданиям. В 1947 году на директора завода, где работал мой дед, написали донос. Разбираться приехал сам министр госбезопасности СССР генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов. Его водили по заводу, что-то рассказывали. Образование у генерала всего четыре класса, он был, что называется, самородок, а директор этого не знал и напроизносил слишком много умных слов. И вот обход закончен, дело идет к подведению итогов, и доносчик за спиной у Абакумова уже потирает потные ручонки. Абакумов закатывает глаза, набирает в легкие воздух, и все понимают, что вот сейчас полетят головы и погоны… Но в этот момент из-за спины директора выходит мой дед, подполковник и главный инженер, и, глядя в упор на Абакумова, очень громко произносит: «Мать твою, что за концерт ты тут устраиваешь?» Гробовая тишина, мухи в ужасе складывают крылья и падают на пол, а Абакумов смотрит на деда и говорит: «Гриша! Ну слава богу, хоть один нормальный человек. Сейчас мы с тобой пойдем в соседнюю комнату, выпьем коньяка, и ты мне русским языком объяснишь, что здесь происходит и кого за это нужно расстрелять».

Доносчик, конечно же, не мог тогда знать, да и вообще мало кто знал, что в 1945 году, когда мы отлавливали немецких ученых, которые делали ФАУ, занималась этим военная контрразведка СМЕРШ во главе с Абакумовым. А дед их консультировал. Была даже легенда, будто именно Хазин нашел в Берлине труп Геббельса, но, судя по всему, это все-таки был другой майор Хазин. Но как бы оно ни было, тогда в Берлине дед с Абакумовым несколько раз выпили, о чем, естественно, знали только те, кто при сем присутствовал...

Так вот, Абакумов был очень неглупым человеком и сразу сообразил: если его так демонстративно обматерили, значит, он делает что-то не то. В общем, проговорили минут сорок, о чем — науке неизвестно, но когда Абакумов уходил, он похлопал директора по плечу и сказал: «Что же ты сразу не доложил, что у тебя все в порядке». И уехал. (Про эту историю при жизни деда я, собственно, ничего не знал, мне ее рассказали на похоронах папы его одноклассники.)

Через несколько месяцев вызывает Абакумов деда и говорит: «Гриша, ты можешь сделать систему ПВО вокруг Москвы?» Дед отвечает: «Могу!» — «А сколько тебе нужно времени?» Дед прикинул: «Года полтора». «Хорошо, — говорит Абакумов, — даю год и девять месяцев, но предупреждаю: если не сделаешь, придется тебя посадить». «А если сделаю?» — спрашивает дед. «Тогда получишь Сталинскую премию». Так и случилось. И, как мне кажется, это было справедливо.