Иван Берладник. Изгой

Романова Галина Львовна

Старый князь видел, как упал его стяг - молодого знаменошу насадил на копье здоровенный торк и по-половецки поднял, вынося из седла. Самого князя оттёрли от большей части его дружины, оставили с горсткой ратников. Не видя, как идёт бой, где брат Святослав, коему он хотел доверить правое крыло, и жив ли Иван Берладник, Изяслав Давидич не замечал, как один за другим падают замертво его дружинники.

Он сам не заметил, как остался один, и только тогда словно прозрел и со страхом огляделся по сторонам. Кругом только били и добивали, и кто-то из чужих ратников уже нацелился на него

с хищным криком: «Это мой!» Изяслав успел отбить летящий в голову замах, кого-то зацепил мечом, но подскочил второй всадник. Меч князя встретил выставленный вперёд щит, застопорился, скользя по окрашенному алым дереву, - и тяжкий удар обрушился на его бок.

В горячке боя Изяслав сперва не почувствовал этой раны. Он ещё дважды отмахнулся от нападавшего, попытался дотянуться и вонзить меч ему в живот, но внезапно подкатила слабость. Рука беспомощно мотанулась в воздухе, и меч противника беспрепятственно опустился на голову князя…

Только после боя смогли наконец встретиться Ростислав Мстиславич с сыновцем. Оба были в сече, оба тяжело дышали. У Мстислава был посечен доспех, он ещё не отошёл от горячки боя. Вместе поехали по полю, где весенний талый снег был перемешан с землёй, кровью и грязью. Убитые лежали вповалку, не поймёшь, кто чей, и всех сваливали хоронить вперемешку. Отдельно складывали лишь тех, кого отыскали родичи или приятели. Мстислав негромким голосом перечислял, кого из киевских бояр взяли в полон:

–  Тысяцкого Шварна на аркане какой-то берендей приволок… Якуна и Нажира Пересветовича… Слыхал, что ещё двое назвались братьями Милятичами…

–  Все Изяславовы доброхоты, - кивал Ростислав.

–  Где же сам-то он? Нешто утёк?

–  Послать бы людей - пускай поищут…

Словно Бог услышал последние слова князя - только послали по полю отыскивать тело, как увидели - на холмике какой-то берендей хозяйским жестом отвалил в сторону одно тело, другое и принялся стаскивать с третьего дорогую броню. Сорвал шелом, обнажив страшную рану на голове, и вдруг ахнул:

–  Живой ещё!

Откинулась в сторону холёная рука - на пальце блеснул перстень с изумрудом…

–  Не может быть!

Ростислав Мстиславич спрыгнул с коня. Он слишком хорошо знал этот перстень и, встав на колени, склонился над поверженным. Это был Изяслав Давидович. Шелом от страшного удара слетел с его головы, обнажая рану с содранной до кости кожей - лоскутом висел скальп с седыми волосами. Бок над краем кольчуги тоже был пробит, и снег окрасился алым.

–  Это я его, - берендей указал на рану на голове.
– Шибко крепкий был. В бок ранен, а отбивался…

–  Как звать тебя?
– Мстислав оставался на коне.

–  Воибор. Воибор Негечевич. Сотник я.

–  Добро, сотник, - кивнул, не глядя на него, Ростислав Мстиславич.

–  После напомнись - награду получишь… Эй, люди!
– кликнул он отроков. От шевеления и голосов умирающий пришёл в себя, с трудом разлепил веки и поднял на князей мутный взор.

–  Где я?
– пролепетал еле слышно.

–  На ратном поле, - ответил князь Ростислав. Отроки уже мастерили из копий и щитов носилки, а он стоял на коленях, поддерживая

умирающего.

–  Видишь, к чему привела твоя несправедливость? Тебе мало было Чернигова, да и самого Киева - ты пожелал отнять у меня Белгород…

«Чтобы ты, сидя в нём, мог мне грозить ежечасно!» - мог бы сказать Изяслав Давидич, но только застонал, когда его стали укладывать на носилки, и выдавил:

–  Господь меня… Господь покарал… тяжко… воды!…

–  Скорее!
– крикнул князь Ростислав. Воды сыскать не удалось - принесли вина. Великий князь сам поднёс умирающему кубок. Тот пригубил, поблагодарил одними глазами - сил говорить не осталось…

Его перенесли в Семенов монастырь, где монахи захлопотали вокруг умирающего, пытаясь остановить обильно льющуюся кровь и облегчить его муки. Но к ночи Изяславу стало совсем худо. Перед закатом он повелел послать за своими людьми - знал уже, что многие захвачены в плен, другие убежали, а третьи убиты. Полки Ольжичей тоже были разгромлены, и оба князя, Святослав Ольжич и Святослав Всеволодич, целовали крест Ростиславу Мстиславичу. Еле дождался посланных - в глазах темнело, руки холодели, а ног не чуял давно.

–  Свезите меня, - шептал еле слышно, не ведая, что за люди склонились над ним, - в Чернигов… в родной земле лежать хочу… Брату Святославу поклон… сыновцу Святославу Владимиричу - благословение… родительское… А жену мою, Елену Васильевну… пущай Иванка Берладник не оставит… пущай обережёт… от всякого лиха… ежели сама… чего не надумает… А прочее…

О прочем сказать не успел.

Глава 12

1

Тяжким было возвращение разбитых черниговских полков на родину. Святослав Ольжич, заметив, что его теснят со всех сторон, отступил к Днепру, где его едва не опрокинули в воду налетевшие торки. Позже к нему пробился Иван Берладник с остатками своей дружины - из страшной сечи вырвалась едва половина ратников. Святослав Всеволодич не стал медлить - сразу переправился через Днепр и ускакал. Олега Святославича еле сыскали в ближнем леске с горсткой верных людей.

Пока собирались вместе, стало известно о победе Мономашичей и пришлось уцелевшим князьям присягать недавним врагам на верность. Ростислав Мстиславич на радостях быстро всех простил - вину на усобицу возложили на умершего Изяслава Давидича, благо, он был единственным, кто не мог возразить. На другой же день его тело, омытое и обряженное монахами, отдали черниговцам, и те повезли его на родину.

Ещё в пути Иван узнал о последней воле покойного, душа его обливалась кровью и слезами. Неожиданно для себя он понял, что привязался к Изяславу Давидичу, который летами годился ему в отцы, да при случае так себя с ним и вёл. Что теперь ждало князя-изгоя? Как поглядят на него остальные Рюриковичи, когда последний покровитель и друг вот-вот ляжет в могилу? Святослав Ольжич помалкивал, и Иван терялся в догадках.