Иван Болотников (Часть 2)
Шрифт:
Болотников приказал привести толмача и татарина. Когда тот появился в курене, Иван высыпал на стол золото и каменья.
– Вот твоя добыча, поганый.
Глаза татарина алчно загорелись. Такой добычи он не мог бы взять даже в самом удачном набеге: не так уж и много оставалось в чувале после хана, темников11 и сотников. А на эти самоцветы и деньги он заведет себе табун лошадей и стадо баранов. У него будут новые юрты и много юных красивых жен.
Ордынец метнулся к столу и начал было сгребать добычу в карман, но на его ладонь опустилась тяжелая рука Болотникова.
–
– Я все скажу, иноверец. Через десять дней всемогущий хан Казы-Гирей сотрет с лица земли все ваши порубежные города и пойдет к Москве. Он сожжет вашу столицу и положит к своим ногам Русь.
– Замолчи, собака!
– подскочил к татарину Емоха, выхватив из ножен саблю. Но Болотников остановил его движением руки.
– Не ярись. Сядь!
– сохраняя спокойствие на лице, произнес он.
Емоха опустился на лавку, а Болотников встал подле татарина.
– Много ли у Казы-Гирея туменов?
– Много, урус. Пятнадцать темников съехались в Бахчисарай.
– А что юртджи искали в степи?
– Дороги для ханскою войска.
– Что еще?
– Мы хотели узнать, велика ли рать урусов стоит на засеке. Нам нужен ясырь12.
– Погнался за ломтем, да хлеб потерял, - усмехнулся Болотников.
– В ясырь-то сам угодил. Забирай свою добычу.
Татарин проворно подмел со стола самоцветы и золото, шагнул к Болотникову.
– А теперь отпусти меня в степь, урус.
– В степь ты уйдешь позднее, когда пойдет на Русь войско Казы-Гирея. А покуда посидишь у нас в полоне.
Иван выехал в Раздоры с Васютой, Юрко и Секирой. Спешно гнали по степи коней: надо было как можно быстрее доставить весть главному казачьему городу.
Мимо, через каждые две-три версты, мелькали сторожевые курганы; на вершинах их стояли казачьи посты и зорко вглядывались в степь. Тут же, у подножий курганов, разъезжали конные станичники, готовые по первому приказу дозорного скакать в засечную крепость.
От Родниковской заставы до казачьей столицы - более двадцати верст. Гнали лошадей без передышки, и вот за холмами показались Раздоры, обнесенные высоким земляным валом и дубовым частоколом. Крепость имела двое ворот и несколько деревянных башен с караулами. С трех сторон Раздоры окружал глубокий водяной ров, а с четвертой - крепость защищал Дон.
Степные ворота были закрыты: они распахивались лишь в день выхода казачьего войска в набег или для отражения кочевников.
Обогнув крепость, поскакали к Засечным воротам. Через ров был перекинут легкий мост на цепях, который в любой момент мог подняться к башне и перекрыть ворота.
Караульные, заметив за кушаком Болотникова атаманский бунчук13, не мешкая, пропустили казаков в крепость.
– У себя ли атаман?
– придерживая лошадь, спросил Иван, зная, что атаман Васильев часто выбирался в степь на охоту.
– В курене. Аль с худыми вестями?
– спросил дозорный.
Но Болотников уже не слышал: огрев плеткой коня, он помчал к атаманскому куреню.
Возле просторной и нарядной избы Богдана Васильева прохаживались двое
– Спит батька. Нельзя!
Болотников повел широким плечом - казаки отскочили в сторону.
– Не до сна, други.
Взбежал на крыльцо, пнул ногой дверь.
– Куда? Куда, чертов сын!
– закричали караульные, но Болотников уже входил в горницу.
Васильев почивал на широкой лавке, громко храпя на весь курень. Иван потряс его за плечо.
– Проснись, атаман!
Васильев, позевывая и потягиваясь, поднялся.
– Чего прибыл, Болотников?
– Поймали юртджи, атаман.
– Юртджи?.. Что доносит лазутчик?
– Через десять дней Казы-Гирей выйдет из Бахчисарая. Намерен двинуть пятнадцать туменов к Москве.
Лицо Васильева стало озабоченным, в темных глазах застыла тревога.
– Не сбрехал лазутчик?
– Не сбрехал.
Васильев грохнул по столу тяжелым кулаком.
– Не сидится хану!
Распахнул оконце, окликнул караульного:
– Ромка! Зови Гришку Солому. Немедля зови!
Вскоре прибежал дюжий казак в зеленом кафтане и в рыжей овчинной шапке.
– Слушаю, атаман.
– Посылай своих молодцев в засечные города с вестями.
– Татары, батько?
– Татары, - кивнул атаман и передал ему известие Болотникова. Отправляй немедля. И чтоб стрелой летели!
Солома выскочил из избы, а Васильев обеспокоенно заходил по горнице. С Казы-Гиреем шутки плохи: воинственный хан, коварный. Биться с ним нелегко. Если он выступит со всеми туменами, то сторожевые городки будут разорены и уничтожены. Большая опасность угрожает и Раздорам. В крепость можно стянуть лишь пять тысяч казаков. У Казы же Гирея в тридцать раз больше. Силы неравны, выходить с таким войском в поле нельзя, придется обороняться в крепости и выдерживать натиск ордынцев, пока не подойдет от Засеки порубежная рать с московскими воеводами... Да и пойдет ли царское войско? Борис Годунов недоволен низовыми казаками. Не воспользуется ли он крымским набегом, чтобы кинуть в лапы Казы-Гирея бунташную казачью столицу?
Васильев вновь подошел к окну.
– Ромка! Кличь старшину!
Глянул на Болотникова - грузный, крутоплечий, насупленный, подавленный недоброй вестью.
– Как с оружием в станице?
– Сабли при казаках, а вот зелья и самопалов маловато.
– И у меня не густо... А с хлебом?
– Худо, атаман. Станица на Волгу идти помышляет.
– Опять на разбой?
– А чего ж казакам остается? Годунов нас хлебом не жалует. С голоду пухнуть?
Васильев ничего не ответил, лишь еще больше наугрюмился. А тем временем в горницу вошли старшины - семеро выборных казаков от раздорского круга. Среди них был Федька Берсень, чернобородый, сухотелый есаул лет под сорок; на широких плечах его - алая чуга, опоясанная желтым кушаком, за опояской - два коротких турецких пистоля с нарядными рукоятями в дорогих каменьях. Увидев в курене Болотникова, Федька поспешно шагнул к нему, стиснул за плечи.