ИВАН БОРОДУЛИН

разведка

— Может, того… подопрем дверь снаружи — и огонька? — предложил Дудочка.

Но мы все трое так посмотрели на него, что Гришкин поднял руки: мол, сдаюсь, виноват.

Осторожно спустились с высоты и двинулись бере­гом, высматривая удобную и безопасную переправу. Берега Петсамойоки были в этих местах крутые и гли­нистые, и мы прошли вверх по течению километров пять, прежде чем отыскали брод не выше колена. Часа два сидели у этого мелкого плеса, наблюдая, не будет ли каких помех, изучали противоположный, поросший кустарником, берег. Все было как нельзя

лучше.

Мы ушли от аэродрома километров на тридцать и только тогда развернули рацию. Сразу же ответил ка­питан Терещенко. Слышимость была отличной. Малове­роятно, чтобы немцы могли настроиться на нашу волну И подслушать разговор, но так как он шел открытым текстом через микрофон, мы применили шифр.

Я доложил:

«Задание выполнено. Высылайте группу. Идем на­встречу».

Терещенко ответил: «Вас понял. Сколько нужно ше­стерки?»

ii

\

«Шестерки» — это мины марки ПДН-6. В каждой из них было по 400 граммов тола. Передали: «Две шестерки». «Почему так мало?»

«На аэродроме все баки полны, и рядом склад авиа­бомб».

«Вас понял. Продолжайте движение».

Мы свернули рацию и снова пошли, отклоняясь на юго-восток. Через 15—18 километров сделали привал, так как ноги уже отказывались служить. Однако дальше этого места мы так и не пошли. Во-первых, опасались разминуться в тундре с диверсионной группой, а во-вто­рых, Иван Ромахин вдруг попросил оставить его — он хотел вернуться к аэродрому и принять участие в ди­версии. У меня самого скребли на душе кошки: как уходить, не завершив дела, почему должны рисковать другие парни, те, что несут сейчас взрывчатку? Я глянул на Петра Гришкина и прочитал в его глазах то же, что думал сам. Нарушая приказ, мы решили присоединиться к диверсионникам, Мы оседлали вершины ближайших i опок, чтобы расширить зону наблюдения, и стали ждать.

К исходу вторых суток на высотке, где сидел Петя Гришкин, повалилась березка. Это был сигнал. Поспешив к Дудочке, мы тоже заметили фигурки трех человек, споро шагающих к западу. Они вышли из мелколесья и стали огибать болотце, примерно в двух километрах от нас. Немцы ходили обычно целыми подразделения­ми. Стало ясно, что идут наши долгожданные товарищи.

Встретились через полчаса.

Все трое были из армейской разведки, а потому незнакомы мне. Двух звали Николаями, третьего — Александром. Он-то и вручил мне пакет с приказом:

ь9

«Рацию передать группе, а самим двигаться к погранза­ставе». Командиром диверсионной группы назначался Виктор Фомичев.

Я протянул приказ Виктору. Он прочитал, кивнул и обратился к пришедшим:

— Хлопцы, вываливай, что. есть из еды. Помираем с голоду.

В вещмешках разведчиков оказались шпроты, амери­канская колбаса

в банках, сухари, шоколад, и мы отвели

душу.

Потом Фомичев сказал, что брать нас он не имеет права, но не может и отказать. Он тоже разведчик и со­вести не потерял.

— Коли вы решили идти с нами, — заявил Фоми­чев,—то придется подчиняться мне. И никакого само­вольства. Идет?

Такое предложение нас вполне устраивало, и я креп­ко пожал Виктору руку.

Отправились. Мы с Ромахиным шли головным дозо­ром, все время отклоняясь влево с расчетом выйти к Петсамойоки не в районе аэродрома, а километрах в двенадцати от него, там, где была переправа.

Через сутки с небольшим вышли к реке. Мы уже ощупывали карманы, готовясь переходить брод, когда Фомичев подозвал меня и приказал нам отойти от реки за восемь—десять километров и ничего не предприни­мать, пока он не вернется.

— Сидеть не более двух суток, — сказал Виктор,— потом уходить. –

Мы подождали, пока Фомичев с двумя разведчика­ми переправился через речку — один из Николаев остался на нашем берегу, — и отправились выполнять приказ — сидеть и ждать.

Бездельничали мы на сопке больше суток. Истоми­лись хуже, чем за трое суток лежания под носом у не­мецких синоптиков. Там мы работали, а тут сидели, ни­чего не зная, не ведая, а вряд ли что изматывает нервы сильнее, чем неизвестность..

Но вот — это был полдень — в небе на западе под­нялись клубы черного дыма, а вскоре ударил глухой ра­скат взрыва.

Мы вскочили и стояли в полный рост, забыв, что нас могут увидеть, потом обнялись, не в силах сдержать охватившей нас радости.

Вспомнив о рации, я бросился к ящику и, настроив­шись на волну, сразу узнал голос Терещенко.

— Корабль тонет! — заорал я в микрофон. — Горят гады!

— Доложите спокойнее!—резко приказал капитан.

— Тонет корабль, — повторил я. — Только капитан и команда неизвестно где.

— Всем приказываю немедленно покинуть опасный район и плыть только безопасным курсом! Вы поняли?

Это был приказ всем уходить к своим. Но как ребя­та? А если им нужна помощь?

Решаем подождать часа три и тогда уж быстро от­ходить.

Но не прошло и часа, как мы увидели,'что с сосед­ней сопки бегут два человека. Присмотрелись — наши. Побежали наперерез. Это были оба Николая.

— А где остальные?

— Не знаем. Нам приказано было ждать взрыва и яосле него уходить.

— А если бы взрыва не произошло? — спросил я.

— Тогда через двое суток на аэродром пошли бы мы.