ИВАН БОРОДУЛИН

разведка

Случается, что к осени, сунув в люльку мотоцикла ведро или корзину, я отправляюсь по Печенгской доро­ге пытать грибное счастье. Там, у Западной Лицы, в лож­бинах и на склонах гор, я время от

времени встречаюсь с прошлым. Вот заросшая иван-чаем подкова артилле­рийского дворика, вот бурая солдатская каска со вмяти­ной, а вот рыжие звездочки колючей проволоки на ис-синя-черных столбиках. Я читаю эти малоприметные сле­ды войны и, забыв о грибах, вспоминаю наше суровое житье-бытье, фронтовые землянки, своих ребят-развед­чиков— живых и мертвых,

Выложенный камнями бруствер старого пулеметного гнезда напоминает, как мы так же вот плотно, валун к валуну, мостили крутую тропку у блиндажа. Куча ржа­вых консервных банок связывает мои мысли с давно забытым приторным вкусом американской свиной тушен­ки— мы получали ее в таких же больших банках. Глаза

254

натыкаются на круглую коробку выпотрошенной минь и память подсказывает, что на такой же вот штуке подо­рвался мой первый командир взвода…

Да, время идет. Обрушились и поросли травой окопы, отрытые моим поколением, потускнели наши военные

медали — надеваем их только по большим праздникам. Давно износились модные после войны шинели и гимна­стерки, в которых мы вернулись из армии.

Время идет. У нынешних молодых ребят иные запро­сы и заботы, иные возможности и даже иные песни. Хо­рошо, что сейчас парни не знают запаха тола и спекшей­ся крови, не слышат воя снарядов и не спят в снегу. Правда, и у них теперь есть дела, когда трудно и когда надо рисковать,— но это мирная работа.

О Великой Отечественной войне с гитлеровцами у нас уже написано много хороших и разных книжек. Я по­тратил уйму времени на непривычную и сложнейшую для меня литературную работу, потому что считал и счи­таю себя в долгу перед теми, кто не вернулся с войны. Мне хочется, чтобы нынешние парни чуточку больше узнали, как пришлось прожить юность ребятам 1920— 1925 годов рождения и какой ценой далась нам сегод­няшняя мирная жизнь.