Иван-чай. Год первого спутника
Шрифт:
— Надоело б, говорю, обруч гонять, — повторил Останин. — Балабол ты, вот кто!
Алексей окинул старика насмешливым, жалеющим взглядом и, подняв воротник, вышел из барака.
Он направился в «скворечник».
Шуры там не было уже с неделю: она ушла жить в дежурку при буровой. Наташа уехала по делу в геологический отдел и попросила побыть в домике до ее возвращения Зину Белкину. Алексей знал, что Зина сидит теперь одна и ждет его.
Эта девушка приехала с бригадой Тороповой и сразу привлекла всеобщее внимание. Она когда-то работала в городе, на строительстве,
— Ох, девочки, как живут люди! — с восторгом вспоминала Зина город. — Как живут! Мы здесь и при коммунизме этого не дождемся! А какие мальчики в клешах разгуливают по тротуарам! Морская походочка, и время провести умеют, не то что наши!
Жизнь должна быть легкой, с роскошью, немножко с баловством. Зине было душно в Лайках, на сливном пункте. Ей надоели сепараторы и бабы, несущие молоко, надоел кисловатый запах простокваши и жидкая бурда, называемая обратом. Она упросила Катю включить ее в список добровольцев.
С ребятами Зина вела себя смело и даже вызывающе, не заботясь особенно о том, как они воспримут ее выходки. Стоило ли придавать значение всяким мелочам, если в поле зрения пока еще не было настоящего, преуспевающего в жизни жениха! В то, что он рано или поздно явится на сцену, она верила твердо. Просто произошла временная задержка в связи с военным положением, и надо терпеливо ждать. Алексей же вообще не выносил понятия «ждать»…
Все, что произошло в последние две недели, казалось ему вполне естественным и законным, хотя, может быть, и несколько неожиданным.
Да, ему нравится Шура. Он боялся ее обидеть каким-нибудь неосторожным движением, не рисковал больше хватать за руки, хотя все время испытывал желание крепко обнять и расцеловать. Да, он не забывал о ней даже во время разговора с другой девчонкой.
Все это истинная правда! Ее он будет любить и беречь столько, сколько она пожелает, а сегодня шутя решил отвести душу на стороне.
Если бы Шура сейчас окликнула его, он не раздумывая вернулся бы к ней. Но она теперь на буровой… «Узнает?» — подстерегал его коварный вопрос. Но Алешка не смущался. «Ну и пусть узнает, скажу все как есть. Пускай не зазнается!»
В тот вечер, когда приехали девчата, в новом общежитии засиделись за полночь. Алешка обрадовался было, повстречав свою таежную знакомую, да и она заговорила с ним очень охотно. Но Алешка скоро понял, что пустячка с нею не выйдет, и поспешил ретироваться. Она, кроме того, оказалась бригадиром всего женского монастыря, и с нею связываться не стоило. Пускай на всякий случай в начальстве будет еще одна знакомая фигура. Хотя… что в них пользы-то!
Девчата в большинстве были, прямо сказать, никудышные. Они удивленно и испуганно таращили глаза на кавалеров с разудалыми челками.
Девушки вели себя смирно. А Зина была самой хорошенькой и с удовольствием поддержала то искусственное, беззаботное веселье, которое затеяли гости.
— Тоже мне, кавалеры! — с легкой улыбкой, презрительно сказала она. — Сто
— Глыбин недавно показывал, — за всех отвечал Алешка, которому, как всегда, хотелось выдвинуться в первую линию. — Завлекательно! Кино под названием «Меня любила дочь прокурора».
— Псих… — заключила Зина.
Она взяла гитару и небрежно бросила пальцы на струны. По тому, как взметнулись ее тоненькие брови и дрогнули плечи, можно было ждать сильной игры. Но аккорды не получились. Она и сама оценила это и не противилась, когда Алешка неожиданно протянул руку и отнял у нее гитару.
— Не мучь, не мучь разбитого сердца! — сказал он. И рванул струны напропалую…
На второй же день Зина убедилась, что Алешка не псих, а просто веселый, беспечный парень, с ним не скучно. Именно с таким и можно покуролесить, пока не подвернется тот, настоящий, что на всю жизнь… На третий день их видели на времянке: ходят по снежной дороге, смеются…
Алешка присматривался, с какой стороны сделать решительный шаг, и пока вел себя вполне пристойно, выдерживая стоически двухчасовое бдение на снегу в тесных хромовых сапогах. Зина радовалась. Ей казалось, что она веревки вьет из парня.
В этот день мороз придавил, словно по Алешкиному заказу. Зина встретила его дразнящей улыбкой. Он повесил свою праздничную телогрейку с белой строчкой на гвоздок и, сильно притянув дверь, накинул крюк. Его поразила величина этого запора, вделанного, видимо, по приказу завхоза, а может, и самого Шумихина. Крюк весил добрых полтора килограмма и попадал клювом в такую же массивную петлю, намертво затянутую гайкой в толстой притолоке. «Запираются, гады, будто кругом трущобы Чикаго!» — подумал Алешка и сразу же забыл о бывших жильцах этой избушки. Теперешняя жилица его интересовала куда больше. Зина не могла не заметить, что он проявил особую заботу о дверном запоре.
— Ты зачем это? — подозрительно спросила она.
— А ну их! — беспечно махнул рукой Алешка. — Ходят всякие! Еще Коленчатый вал придет уговаривать на работу! Сугубо добровольно, под страхом удара красным карандашом по животу… А нам и вдвоем хорошо, правда?
Он взглядом ласкал ее глаза, бледную и нежную шею, затененную пышными кудрями.
— Леша, ты бывал в опере когда-нибудь? — с замиранием сердца спросила Зина.
— Специально — нет, но случайно, по делу, был… Конечно, не до музыки было… — удержался он от искушения соврать. Дьявол ее знает, может, она была?
— Красиво, наверное?
— Ничего хорошего нет, — небрежно возразил Алешка. — Вроде как в нашей столовой: крик и гам, не поймешь, кто кого тискает. Все вертится по специальному заказу. Для душещипательности. И все сидят, чинно слушают, будто и в самом деле захватило их до печенки, поскольку боятся раньше времени уходить. Как в новом платье короля!
Алешка недаром увлекся музыкальным разговором: Зина охотно слушала и даже разрешала обнимать себя. Она только возразила ему по существу разговора.