Иван-Дурак
Шрифт:
«Интересно, они действительно так бедны? Или так скупы? Или это просто демонстрация нищеты, которая нужна им для каких-то целей?» — подумал Иван. Собственно, обстановка в квартире была удручающая: обои потеряли свой цвет, очевидно, еще лет двадцать назад, местами они вообще были ободраны, мебель из самого демократичного репертуара пятидесятых годов, даже приемник был, относящийся к той эпохе, все поверхности завалены какими-то книжками, газетами, старыми журналами. Было ощущение, что завалы эти не разгребались со времен юности Верочкиной матери. На абажуре раритетного торшера зияла дыра. Занавески скорее напоминали
— Я работаю в крупной компании, торгующей алкоголем.
— И какую должность вы там занимаете?
— Заместитель директора. Если все пойдет хорошо, то скоро стану и соучредителем, то есть партнером нашего хозяина.
— Ах, вот оно что! — воскликнула Зинаида Васильевна, — то есть вы спаиваете людей, они отдают последние деньги и свое здоровье за вашу водку, а вы жируете! Я так и думала, что честным путем на все это не заработаешь! — женщина снова обвела взглядом роскошные продукты на убогом столе. — Честные люди, которые не грабят и не спаивают народ, с хлеба на воду перебиваются. — Зинаида Васильевна скорбно поджала губы.
— Позвольте с вами не согласиться, — возразил Иван, хотя спорить с этой женщиной ему было страшновато, — мы никого насильно не спаиваем. Спрос, так сказать, рождает предложение. Мы, напротив, увеличением ассортимента стараемся развить культуру употребления спиртных напитков. Чтобы у человека был выбор: водку ему пить или благородные напитки, такие, например, как это «бордо». Смею вас уверить, что проблема алкоголизма вовсе не связана с виноторговцами, это, скорее, проблема отдельно взятой личности, ну и, может быть, она как-то перекликается с социальными болячками общества. Хотя с этой гипотезой можно и поспорить.
В комнату впорхнула Верочка и поставила на середину стола вазу с розами.
— Вера, будь добра, порежь то, что принес наш гость, да по тарелкам разложи.
Девушка похватала продукты и снова убежала. А мать возобновила допрос:
— То есть, насколько я вас понимаю, зарабатывая деньги на человеческих слабостях и пороках, вы сможете достойно содержать мою дочь, в случае, если она примет ваше предложение и станет вашей женой?
— Думаю, что да.
— А где же вы станете жить? С вашими родителями? Здесь, как мне кажется, нам троим будет тесновато, а если еще и дети пойдут…
— Я уже давно не живу с родителями: они у меня в одном из районных центров обитают.
— Так это что же, вы на нашу жилплощадь метите?
— Ну, что вы! — Иван вновь посмотрел по сторонам и попытался не показать своего отвращения, — у меня есть своя квартира.
— А сколько вам лет, молодой человек?
— Двадцать шесть.
Лицо Зинаиды Васильевны изобразило крайнюю степень удивления.
— Я вот почти до сорока пяти лет дожила, а на собственную квартиру так и не скопила. Ладно, хоть родители мне эту клетушку завещали, а то бы на улице оказалась. Как-то, знаете, подозрительно мне, что вы такой молодой, а смогли уже жилплощадь приобрести. Да еще и в чужом городе. Признайтесь, что-то здесь нечисто. Не верю я, что такой, извините, сопляк честно мог заработать на квартиру. Уж не бандит ли вы?
Иван
— Нет. Могу вас уверить, что квартиру свою я заработал честно, и досталась она мне нелегко. Поверьте, очень нелегко.
Зинаида Васильевна загадочно ухмыльнулась.
— Ну, что ж, будем считать, что вы меня убедили. Иван, понимаете, я человек, не отличающийся крепким здоровьем — постоянно на больничных, и жили мы, в основном, на Верочкину невеликую зарплату. Если она уйдет, мне только и останется, что с голоду помереть. — Женщина выжидательно посмотрела на Ивана.
Все намеки, касаемые денег, он понимал мгновенно: дама хочет отступные. А стоит ли ее дочка таких расходов? У Ивана возникло сильное желание просто взять и уйти. Пока не поздно. В этот момент в комнату заглянула Верочка.
— Ваня! — воскликнула она, — я ни разу не ела икру. А что с ней нужно делать?
— Тоненько порежь батон, помажь его сливочным маслом, а сверху положи икру. Это будут бутерброды. А если хочешь, можно икру ложкой есть. Это очень вкусно.
— Ой, нет, уж лучше я растяну удовольствие, бутерброды сделаю! — весело сказала Верочка и снова скрылась на кухне.
Иван в очередной раз умилился непосредственности девушки, и в очередной раз ему стало ее жалко — захотелось вытащить ее из этой нищеты, спасти ее из лап матери-тирана.
— Богато живешь! — хмыкнула Зинаида Васильевна. — Икру, значит, ложками ешь, а девочка такое чудо в первый раз в жизни видит. У нас вареная колбаса да сосиски самые дешевые только по большим праздникам. А уж курицу пожарить — так это только на Новый год.
Иван посмотрел в маленькие, холодные, серые глаза женщины. В это мгновение она перестала для него быть матерью любимой девушки и стала деловым партнером, который явно собирается его облапошить при заключении сделки. А это мало кому удавалось.
— И сколько вы хотите за то, чтобы ваша дочь жила со мной? — спросил он.
— Что вы себе позволяете! — взвизгнула Зинаида Васильевна. — Как вы могли такое подумать! Чтобы я, благородный человек, продавала свою дочь! Какая же ты гнида!
— Я рад, что не ошибся в вас, Зинаида Васильевна. Мне очень приятно слышать, что вы желаете счастья своей дочери и спокойно отпустите ее со мной просто так, не требуя никакой компенсации — ни моральной, ни тем более материальной, как и подобает настоящей матери, которая желает своей дочери только добра и понимает, что когда ребенок вырос, надо бы его отпустить, чтобы он мог зажить самостоятельной жизнью.
— Моя дочь не будет жить с вами. Я не дам своего согласия на ваш союз.
— Ну что ж, Зинаида Васильевна… как скажете. Я буду страдать, Верочка будет страдать. А вы, очевидно, будете наслаждаться нашими страданиями. Что ж, удачи! А мне позвольте засим откланяться. А Верочке я, пожалуй, объясню причину своего ухода позже. Если вы настроите свою дочь против меня, а я уверен, что вы это сделаете, я все равно найду способ донести до нее свою версию произошедшего. Впрочем, хоть я и не принадлежу к числу благородных людей, я могу этого и не делать. Думаю, дочери неприятно будет узнать, что мать не хочет, чтобы она была счастливой. Но это, как говорится, дела семейные. Я очень люблю вашу дочь, но мой жизненный опыт показывает, что кровные узы сильнее любовных. Всего доброго. — Иван поднялся.