Иван Федоров
Шрифт:
Если крымский хан соберется с силами, то положение великого князя станет плачевным.
Дай-то бог, чтобы это случилось побыстрее!
В заключение, ваша милость, вынужден опять просить у вас денег. При теперешней московской дороговизне они особенно нужны. Я полагаю, что каких-нибудь сто талеров не представят для вас большого расхода, мне же они позволят поддерживать нужные связи.
Молю бога продлить ваши драгоценные годы!
Ваш покорнейший слуга…»
ГЛАВА V
Печатня
Сидели, писали книги, выверяли тексты евангелий и задуманного печатью Апостола, получив от митрополита и Адашева многие рукописи, а также греческие и немецкие книги. Ждали, может, что-нибудь изменится?
Ничего не менялось.
Рассказы Ларьки о творимом в Ливонии вселяли ужас. Добро бы одни татары да черемиса мучали и убивали! Нет, и свои, христиане, русские, тоже недоброе творили.
— А ты какой войну представлял? — с досадой спросил Ларька в ответ на недоумение Ивана Федорова. — Мы-то еще по-божески… Дорвись немцы до нашей земли, еще не то сотворили бы.
Ларька побыл в Москве недолго — спешил в свои деревни: собрать подати, приглядеть за хозяйством, привести еще десяток ратников.
Михаил Твердохлебов, поругиваясь, взялся за торг с англичанами.
Готовился по первому снегу ехать в Холмогоры.
Осень выпала дождливая, непролазная, долгая. Ливень сменялся дождичком, дождичек — ливнем.
Мокрые бабы ползали в огородах, пытаясь быстрей управиться с овощами.
Бегая босиком, прихворнул Ванятка. Пылал, метался. Иван Федоров через Эверфельда сговорил немецкого лекаря, старого Николая Любчанина, отворить парнишке кровь. Лекарь кровь отворять не стал, дал каких-то порошков. Ванятке полегчало.
Сидя теперь дома, Иван Федоров внимательней присматривался к сыну. Лицо мальчика с годами все более напоминало лицо Ирины. Это и волновало и тревожило. Девичья краса парню ни к чему, да и характер бабий, чувствовавшийся в Ванятке, добра не сулил.
Может, оттого, что был слабоват, может, оттого, что соседи по-прежнему косились на Федорова, Ванятка мало дружил со сверстниками. Часто сидел в избе один, предавался мечтаниям, но к письму и книгам любопытства не проявлял. Грамота давалась ему туго. Писал коряво, чужими языками не интересовался. Это сердило Ивана Федорова. Он выговаривал сыну, наказывал его. Случалось, бивал. Ванятка крепился, терпел, но в конце концов разражался плачем. Не столько от боли, сколько от обиды.
Ивана
Подходил, неумело гладил русую головенку, похлопывал парнишку по вздрагивающей, спине.
— Ладно уж… Не серчай на батю…
Нет, не задалась ему жизнь!
Неизвестно уж, случится ли в ней вёдро, или так и пойдет она с дождичка на ливень, как нынешняя осень…
Как-то Иван Федоров навестил Маврикия. Справился о здоровье митрополита. Похоже, на последней службе в соборе, как патриаршу грамоту читали, митрополиту Макарию совсем худо было.
— Болеет, болеет, — подтвердил Маврикий. Постарел дюже… Да еще и новости худые.
И шепотком довел, что войска в Ливонии после побед испытали и горечь поражений.
— Гермейстер-то Фирстенберг собрал деньгу, нанял солдатишек. Напали на наших. Город Ринген взяли. Голову тамошнего Игнатьева на кол посадили. Остальных посекли. Хотя и невелика победа — наших всего девять десятков стрельцов было, — да нескладно. И, кроме Рингена, городишки тронули немцы… в Псковщину зашли. Там бесчинствуют.
— А чего ж Курлетев?
— Помощи просит. Государь гневается. Послал к нему рати из Пскова и Шелонской пятины, по велел сказать, чтоб умел своими воями управляться.
— Это ты меня не обрадовал… Про печатню тоже, поди, ничего хорошего не молвишь?
— Не молвлю.
— Так…
Год кончился. Начался новый. Государь опять напустил на ливонцев татар, черемисов и пятигорских черкесов под командой князя Микулинского-Пункова. Князь прошел до самой Риги, опять зорил жителей Ливонии, но никаких городов не взял, крепостей не захватил.
Рыцари плакались перед чужими дворами, просили помочь избавиться от нашествия.
С весны в Москву опять зачастили посольства. Первым появился литовский посол Тышкевич. С литовцами ждали разговора о границах, о Смоленске, Полоцке и Киеве и готовились, боясь татар, уступить. Но Тышкевич завел речь о Ливонии, и переговоры с ним прекратили.
Потом прибыл посол от дряхлого старичка Густава Вазы — шведского короля, по слухам, уже малость рехнувшегося. Швед ни на чем не настаивал, только робко просил пощадить Ливонию.
Его высмеяли.
С большим почетом встретили посла нового датского короля Фридриха II. Правда, посла осадили, едва помянул Колывань и Вирляндию: пусть-де ваш король сии земли своими не называет! Они достояние князя Ярослава, основавшего Юрьев, немцами в Дерпт перекрещенный.
Но на просьбу посла — дать ливонцам перемирие — согласились. Дали полгода, с тем чтобы гермейстер сам челом царю Ивану Васильевичу бил.
Эти переговоры вел опять Алексей Адашев.
Похоже, он и Сильвестр после неудач воевод прошлой осенью обретали прежнюю честь.